Тут и там. Русские инородные сказки - 8
Шрифт:
— Мама, мама, — запрыгали они вокруг меня, — мы почти все уроки сделали, остался только русский… И чуть-чуть математики. Можно мы потом в смешариках полазаем?
— Можно, только один ноутбук я у вас забираю, — строго сказала я, — делите второй и большой комп. Мне картинки слить и написать кое-что.
— Ладно! — синхронно махнули рукой оба. Им обычно и одного хватает, как и говорят они, уступая друг другу полфразы, — с тех самых пор, как увидели пару юных комиков, братьев Фелпс, так им и подражают. Вот разве что вместо ладных точеных носов английских юношей мы имеем дурацкие конопатые картошки
На ужин у нас сосиски — море сосисок, гора сосисок. Поскольку готовка для моих влюбленных в сосиски мужиков много времени не отнимает, я и опомниться не успеваю, как оказываюсь в сети, кого-то комментирую, что-то читаю, энергично проматываю толстяка с баллоном, вылезающего вновь и вновь. Хоть и крепнет мое ощущение тотального флешмоба, а хорошая все-таки штука ноутбук. Забраться в кресло с ногами, ноутбук на колени положить — и тепло, и в интернете. К популярному слогану: «Детям ноутбуки — женщинам цветы» — я автоматически добавляю: «Выдумали суки и прочие скоты» — и привожу этим в свинячий восторг моих бандитов. Маленькие ноутбуки подарили им, а подаренный мне цикламен в горшке уже зачах. Зато добрые дети всегда дают мне попользоваться одним из, хоть и не уверена я, что это к добру. Читай-читай, такого начитаешь…
Всю ленту уже прочитала, а стало только хуже. Каждая ссылка повторяется десять раз. Если у одного паника по поводу здоровья — к нему сразу еще пять таких же. Все говорят о насилии в женский адрес, действительно все, без дураков, отметиться, что ли, а то так в дураках и останусь. Теперь все говорят о той девушке. Теперь — о смерти хорошего писателя. Все хорошие люди умерли, вот и мне что-то нездоровится… Клянусь, чужого — в жизни не запощу.
Дети, зажевав сосиски, выбрали ноутбук и улезли с ним в свою нору, на нижний этаж двухэтажной кровати, завешанный ковром. Я снова осталась в одиночестве — всей своей бессмысленной тушкой ощущая, что теку в общечеловеческом меланхоличном потоке. Была водой — побыть бы чем-то твердым.
Тихонько, крадучись, я вышла в длинную прихожую и пересекла ее по направлению к закутку, куда каким-то чудом папа впихнул подобранный на помойке шкаф. Когда-то наши три комнаты отделили от остальных девяти временной перегородкой, поставили ванну, ванна, длиннющая, чугунная, не влезала, и стенку выстроили по ее форме. Так и образовался закуток, а заодно и небольшая отдельная квартира вместо огромной коммуналки. Ткнулась лицом в угол, закрыла глаза. И Тени сразу приняли меня.
— Тот, ты здесь? — позвала я, ничего не видя.
— А где еще я могу быть, о тень души моей? — отозвался шелестящий голос. — Иди сюда.
Я пошла на голос. Там, я знала, стоял былой сундук, достижимый сквозь Тени. А на сундуке и сидел Тот, говорящая и читающая тень моего детства. Когда-то я просто боялась тени в углу и разувалась на всякий случай почти на пороге первой комнаты. Потом обнаружила недочитанную книжку прямо у входа, корешком кверху на щелястом паркете. Потом еще одну. Через две или три книжки попалась такая прекрасная, что я разозлилась и отправилась за ней. Так мы с Тотом познакомились.
— Не принесла ли ты мне эту новую книжку? — спросил он, обволакивая меня мягкой темнотой. В Тенях пахло так, как и должно в старом питерском доме: пылью, шеллаком, деревом и чем-то еще невыразимо домашним.
— А что, тебе их надо приносить? — усмехнулась я. — Тебе и без меня хватать удобно.
— Вот-вот, мне нравится твой новый размер! — воскликнул Тот, взметнувшись столбом пыли. — А как тебе?
— А мне вообще ничего не нравится. И не просил бы ты книжку, сейчас с ней все носятся, а ты, можно сказать, последняя индивидуальность, что у меня осталась. Даже детей у меня двое одинаковых.
— Ну вот, — огорчился Тот, — как легко тебя выбить из размера. И зря. Он имеет значение.
— Не тот момент — значение иметь, —вздохнула я. — Я дальше только прозой могу. Такие уж неритмичные дела пошли. Скажи, тебе не кажется, что некая внешняя сущность применяет к человечеству ментальное оружие?
— То есть ты хочешь сказать: Пришельцы меланхолию внушают? Нет, мне не кажется. Еще версии?
— Тогда, может быть, человечество подошло к своему логическому концу, и через три года все закончится? Вон и календарь майя кончается.
— Еще один неправильный ответ. О, твой размер дается без труда! Давай, давай скорей еще гипотез!
— Гипотез нет, — буркнула я, — гипотезник иссяк.
— Ну вот, опять с тобой не поиграешь. Но это, может быть, и хорошо.
Мы помолчали. Тени — это такое место, где иногда хорошо просто помолчать. Слышно было, как маленькими лапками семенит по полу паук. Я вопросительно посмотрела на Тота, ну, насколько вообще возможно смотреть в темноте на растрепанную тень.
— Так что с того, что я всегда готова лишиться удовольствия играть?
— Не путай удовольствие и радость, — посоветовал Тот. — Ты можешь и не жаждать удовольствий, но в радости при этом съесть собаку. Или кого положено там есть.
— Давай-давай, чего там было дальше? — пришлось его подтолкнуть.
— Я думаю, что трудно не заметить: планета меланхолией объята, и ты на это мне не возразишь. По мне, так это просто мода или, положим, новая игра. Ну, знаешь, динозавр занят делом: он топает в долину вымирать.
— Я вижу, книжку ты уже читал, — заметила я.
— Про динозавра вовсе не из этой. Но предыдущую — ага, уже читал.
— Все, — выдохнула я, — не могу больше. У меня складывается ощущение, что мы персонажи дурацкой классической пьесы. А мы не только не в пьесе, но даже как бы и вовсе не считаемся.
— Знаешь, — смущенно отозвался Тот, — я и сам хотел предложить. Наверное, эти штуки не должны идти сплошняком. Они — штучный товар.
— Как и положено штукам! — с энтузиазмом подхватила я.