Шрифт:
1.
Белые стены и трещина на потолке. И хочется спрятаться от этой разрывающей боли внутри. Боже, почему так больно? Капля пота на лбу, щекочет ухо. Боже, я умираю.
Страшный крик с соседнего кресла. И сразу злое в ответ:
– Чего орешь, дура? Тужься! Ну! Как будто какаешь.
Нина вся сжалась от боли и стыда. Только бы не кричать и не злить эту тетку. Но боль накатывает снова.
– Помогите! Очень больно, – кричит Нина.
– А трахаться не больно? – раздается голос над ухом. – Здесь все такие овечки, а как в подоле принести – так первые. Проститутки!
Тяжелая рука на коленке.
– О, девонька, ты совсем не работаешь. А ну, как какаешь! Тужься! Помогай ребеночку.
Крики на соседнем кресле перешли в вой.
– Им лишь бы покричать. Принес же Бог на ночь и бегай тут между ними, как будто своих дел мало. Врачи уже, поди, дрыхнут, а ты вкалывай, как проклятая.
Бесформенный белый чепец потащился к воющей.
– Давай, залетная! Мамочка, поднажми!
Несмотря на злость, с бабулей было спокойнее. И было странно, что такой важный момент – рождение человека, она сравнивают с туалетными делами. Нина была согласна, чтобы ее обзывали «проституткой» или «шлюхой», но чтобы старушка была рядом. А она почему-то уходит. Не успела Нина позвать, как белая фигура скрылась в дверном проеме.
И тут внутренности начало резать и жечь по новой. Из глаз потекли слезы, пальцы сжали гладкий бортик кровати под клеенкой. Почему эти страшные койки с металлическими подколенниками именовались кресла, Нина не понимала. И тужиться, когда ноги болтаются в воздухе, было не удобно.
Раньше роженицы часто умирали, но сейчас, когда люди летают в космос, а комсомольцы едут строить БАМ, она не умрет! Нина попробовала отвлечься от боли, внимательно разглядывая трещину в штукатурке. В ней было что-то космическое. Кое-где она вспучилась и лопнула, образуя геометрически правильные вулканы и кратеры. Между ними Нина увидела дерево с трещинками-ветвями и вспомнила свой дуб, дубочек. А потом и два самых сильных воспоминания лета. Вернее, двух последних лет в школе.
2. Четыре года назад
– И ты каждый день этой дорогой ходишь в школу? – Ласковые глаза Андрея смотрели удивленно, а от улыбки показались ямочки на щеках, почти такие же, как ее собственные.
Нина улыбнулась, машинально оглядывая тропинку.
– Хожу. Смотри, еще гриб! Обычно, я пока до дома дохожу, у меня уже целая панамка набирается.
Нина, чтобы избавиться от смущения, поскорее нагнулась и кинула упругий серый гриб в свою шляпу.
– Панамка, чепчик, да ты у меня совсем маленькая.
Андрей переложил Нинин портфель в другую руку и прикоснулся к ее щеке, она вздрогнула. Он потянул ее к себе.
– Постой же ты! – его карие глаза под широкими бровями лукаво прищурились.
Нине показалось, что на секунду в лесу все стихло – пропал вечный шум ветра и гомон птиц. От его руки шло тепло. Она была сухой и упругой, как хороший гриб в жаркую пору. Андрей весь был крепкий. Его хотелось обнять, чтобы еще раз убедиться, что самый красивый парень школы стоит перед ней.
Нина улыбнулась, вспомнив кислую физиономию Елены Ивановны – их классной руководительницы.
– Шатунова, ну почему ты так нравишься мальчикам, ума не приложу? Ты же не красотка, к тому же полненькая.
Нина никогда не была в ее любимчиках, в отличие от Андрея Макарова – комсомольца и лучшего члена Совета дружины 1969-1970 годов. Когда сделали один
Нина с трудом высвободила руку, ей очень хотелось идти так всю дорогу, а еще лучше – всю жизнь, не думая, ни о вечно недовольной маме, крутящейся между свиньями, колхозными коровами, полем и огородом, ни о пьяном отце, ругающем мать, ни о старшей сестре, сбежавшей в Москву, ни о закадычной подруге Гале. Правда, ей единственной она рассказала, что теперь гуляет с тем самым Андреем, который ей нравился с шестого класса. Галка училась на класс ниже и была влюблена в рыжего Васю Гаврилова – своего одноклассника. Но Васька кроме мотоциклов и всяких железок, которые ему приносили чинить, ничего не видел.
Настойчиво и громко за спиной затренькал звонок. Нина оглянулась и прижала к животу почти полную грибов панамку. Навстречу им, подскакивая на корнях деревьев, ехал на велосипеде Васька.
– Привет! – равнодушно бросил он Нине, останавливаясь напротив Андрея и основательно, по-мужски, пожимая ему руку. – Передай бате, что коляску припаяли, теперь будет как новая.
– Спасибо, давай! – Андрей хлопнул Ваську по плечу и протянул руку Нине. – Пошли?
Сделав вид, что не заметила руку, Нина проскользнула между мальчиками и, не оборачиваясь, пошла по тропинке. В ушах стучало, лицо горело. Ей почему-то стало стыдно, что Васька видел ее с Андреем. Если он расскажет об этом своим родителям, а те ее матери, то она снова будет обзывать ее «Шлюхой» ни за что… И ведь самое обидное было то, что Нина ни разу даже ни с кем не поцеловалась.
– Постой! – От ласкового голоса Нина еще прибавила шагу. – Нина, стой!
Нина услышала за спиной топот и тоже бросилась бежать. Домой? Нет, там может быть отец. Лучше к дубу. Там и спрячется.
Нина летела знакомой тропинкой, легко перепрыгивая корни и кочки. Андрей сопел следом. Неожиданно рядом задребезжал велосипед.
– Садись, прокачу!
Нина бросила быстрый взгляд.
– Отстань! – И свернула с тропинки. Здесь в лесу ее не догонят.
3.
Снова боль разрывает, заставляя дышать вполсилы. Нина стала считать секунды между схватками. Ноги, болтающиеся в воздухе, мерзли, лицо горело. Соседка-роженица отчаянно закричала. Живот скрутило страхом. К своей боли она уже привыкла, но рядом орали так, что хотелось сбежать.
Кряхтя и сопя, в зал вошла бабуля.
– Боже мой! Режут тебя, что ли? Что там у нас?
Нина скосила глаза в сторону. Крики не прекращались. Болтающиеся в воздухе ноги в белых чехлах, таких же, как у нее, вызывали ужас и отвращение. Как и сама их хозяйка, своим криком вонзающаяся в уши. Нина лишь тихонько стонала, когда боль становилось трудно терпеть.
– Не ори! – прикрикнула старуха, завязывая сползающий чепец. – Впустую силы не трать! Тужься, давай! Вот же свалилась на мою голову. Работаем, мамочка! После смерти отдохнешь, а сейчас тужься!