Тварь
Шрифт:
5
Прижавшись к друг другу, мы с Пипом сидели в углу подвала, спрятавшись за ящиками и наблюдали за Тварью. Как мне прошептал Пип, Тварь пришла с другого конца подвала, где иногда открывался шлюз. Пип заметил ее сразу, и тут же бросился будить меня, чтобы я проснувшись не отправилась беспечно к еде. Ну а после мы и забились в этот угол, который, впрочем, теперь и не казался нам таким уж безопасным. Тварь же раслабленно гуляла вдоль длинных стилажей, порой останавливаясь, чтобы обнюхать их. Иногда она что-то сметала с них на пол, и задумчиво разглядывала, а после продолжала свой обход. Порой она приближалась к нам, и тогда наши сердца замирали от ужаса, но Тварь нас не замечала, и уходила дальше. В один момент, она села посреди подвала, и начала прожигать пространство своим взглядом. Продолжалось это довольно долго, и в царившей тишине, можно было слышать те жуткие звуки, которые издавала Тварь. Внезапно в дальнем углу захлопнулся тот воздушный шлюз, через который Тварь проникла внутрь, и мы увидели, как Тварь кинулась к нему, по дороге издавая крики ужаса. И пока Тварь была отвлечена, мы воспользовались этим, чтобы поговорить.
– Нам нужно уходить,-шептал мне Пип, -окошко слишком маленькое, чтобы Тварь смогла выбраться, а значит она останется тут, с нами, а значит мы обречены.
– Шлюз может еще открыться, и она уйдет,-мне совершенно не хотелось уходить,-а пока мы можем спрятаться.
– Как думаешь, сколько Твари нужно времени, чтобы оголодать и начать обследовать подвал досконально?-критически спросил Пип, и тут я вынуждена была признать его правоту. Крики Твари все так же доносились с другого конца подвала, она пыталась пробится сквозь шлюз, а мы тем временем выбрались сквозь окошко.
– Смотри, эта створка,-Пип движением головы указал мне, -Если мы на нее навалимся, то окончательно перекроем Тварь в подвале. И тут же бросился к ней, навалившись всем телом, через пару секунд раздумии, я тут же бросилась к нему на помощь. Створка качнулась, а после разогнавшись, с громким хлопком закрылась. И через пару мгновений, сквозь небольшое стекло, мы увидели оскаленную морду Твари, не способную изнутри открыть створку. Не став искушать судьбу, мы бросились бежать. Впрочем, это был уже не то бегство, когда мы от ужаса не замечали, куда мы бежим. Это был тот бег, который бывает, когда спешат на встречу новой жизни.
– Как думаешь, надолго ее заперло внутри? Пип задумался, а потом неопределенно ответил,- “За то время, что мы провели в подвале, он открывался пару раз, но мы уже давно потеряли счет времени, а потому я даже не знаю.”. На улице, с того времени, что мы были в последний раз, значительно похолодало, и мы вскоре начали мерзнуть. Нужно было искать укрытие, и мы стали оглядываться, в поисках открытых зданий. Вскоре нам повезло, и мы смогли проскочить в небольшое здание. Внутри оно оказалось забитым всяческим непонятными нам железками, но там было относительно тепло, а в углу нашлось всяческое тряпье, благодаря которому мы смогли отогреться. Оставался открытым лишь вопрос о пище, которую еще предстояло отыскать.
– Тварь сейчас заперта, нам стоит отправится на поиск,-предложила я Пипу.
– Сейчас не лучшее время, слишком светло, нас будет легко заметить, а Тварь уже могла и освободится.- возразил Пип,- отправимся ночью. Порешив таким образом, остаток
– Нам нужно разделится,-предложила я,- ты отправишься направо, туда, где светят фонари, а я пойду налево, а утром встретимся тут, и поделимся тем, что найдем. Пип обернулся и посмотрел на фонари, горевшие в отдалении, и боязливо поежился.
– Может не стоит разделятся?
– Да, мне тоже не хочется разделяться, но так больше шансов, что мы что-то найдем, и так мы будем менее заметны. Пип задумался, а потом с некой обреченностью согласился,- “Хорошо, встретимся утром”. Наверняка его страшили фонари, но меня любые источники света страшили еще больше, и я бы скорее до утра не двинулась с места в их сторону, чем смогла что-то разведать. Мы еще некоторое время потоптались на месте, а после разошлись по сторонам. Некоторое время, я двигалась не спеша, осторожно оглядываясь, запоминая все проулочки, куда можно было бы спрятаться либо бежать, а потом начала искать вход у тех зданий, что мне встречались. Порой мне приходилось останавливаться, и повторять у себя в голове тот путь, по которому я двигалась. Мне было страшно от мысли, что я смогу заблудится, и потерять еще и Пипа, оставшись совсем одна. Раз за разом я обходила здания, но они либо были наглухо закрыты, либо пусты и не представляли интереса. Но я не отчаивалась, и вскоре мне повезло наткнуться на здание, дверь которой не была закрыта полностью, и протиснувшись внутрь, я почувствовала запах пищи. Осторожно двинувшись по коридору, я оглядывала комнаты, которые были открыты. Некоторые были пусты, в других стояли металлические ящики, с наглухо закрытыми крышками. Оставалось уповать на удачу, и вскоре она мне улыбнулась, в виде огромной куче кукурузы, насыпанной на полу. Голодная, я кинулась к ней, но внезапно меня остановил голос, раздавшийся у меня за спиной.
– Не стоит утруждать себя поеданием твердой кукурузы, когда есть мука из нее. Голос я узнала сразу, но прозвучал он слишком неожиданно, чем и ошеломил меня. Обернувшись, я увидела стоящего Фума, который смотрел на меня насмешливо и радостно.
– Ты жив!-радостно кинулась я к нему,-мы тебя совершенно потеряли в ту ночь!
– Да, я тоже потерял тебя из виду, кричал тебе, но ты меня не слышала, а после меня загнала в угол Тварь, пришлось долго пережидать, ну а потом уже было бесполезно искать. Поэтому я решил, что лучше ждать, пока ты сама появишься, когда проголодаешься, в городе не так много мест, где можно найти пищу.
– Мы были в подвале, там много пищи. Но туда нагрянула Тварь, и нам пришлось бежать.
– Нам? Так вы с Пипом так и не потерялись? Где он? И что за подвал? Я принялась рассказывать, а Фум слушал, иногда уточняя, иногда кивая головой.
– Вам повезло, что вы попали в тот подвал, он редко открывается, а еще больше вам повезло, что вы ушли оттуда, Тварь часто там бывает. А потому можешь не сомневаться, Тварь уже давно покинула подвал, шлюз не задержит ее надолго. Как и не задержат ее двери, либо окна. Перед ней открывается все, в отличии от нас. Она создана править этим местом, а мы лишь незваные гости.
– И что ты предлагаешь? Дождаться весны и уйти?
– Нет, мы можем остаться здесь, просто нужно все делать правильно, и тогда мы сможем избегать и встреч с тварью, она довольно примитивна и предсказуема, и быть всегда с пищей, если сделать убежище неподалеку.
– Тогда может нужно сходить за Пипом?
– А вот этого не нужно!-голос Фума стал жестким, -послушай, я уже говорил тебе, город это суровое место, тут можно выжить либо в одиночку, либо парой, но большая группа приведет либо к голоду, либо к смерти. Вспомни Куцую, из-за нее могли погибнуть и мы. Я стояла и думала над словами Фума. И мне совершенно не хотелось думать, прав он или нет. Единственное, чего мне хотелось, так это спокойствия и безопасности, жизни без опасения, что через мгновение на меня накинется Тварь, или я окажусь на улице, где меня медленно прикончит мороз. Я посмотрела Фуму в глаза, и согласно кивнула. Сомнений больше не было, если и нужно оборвать все лишние связи, то я сделаю это, а Пип, пусть позаботится о себе сам.
– Пойдем отсюда, я уже говорил, город я знаю хорошо.
– Может нам стоит остаться тут? Тут есть пища.
– Это ненадолго, это мельница, завтра все зерно перемелится в муку, а потом она исчезнет. Я знаю другое место, где еда есть всегда, а сюда мы сможем вернуться всегда, я сделал подземный ход. Фум и впрямь очень хорошо изучил город, он всегда знал, где можно найти пищу, а где есть надежное укрытие. Убежище мы соорудили рядом с огромным амбаром, где хранилось зерно. “ Вокруг нас множество таких же убежищ, и много таких же, как и мы, и это создает некую угрозу со стороны Твари, но тут всегда холодно, а Тварь не особо любит холод, и долго не находится тут, нам будет достаточно отслеживать, когда Тварь уйдет. Нас двое, мы всегда сможем прикрывать друг друга. А запаса пищи тут хватит с головой.» Фум оказался прав, хотя я вначале сомневалась, и чтобы убедить меня, он повел меня на крышу здания, с которого было хорошо видно амбар. Поднявшись наверх, мы расположились на самом краю. На улице было холодно, дул сильный ветер от которого текли слезы, которые тут же замерзали. Время от времени, я прочищала глаза, и от того не сразу заметила, то на что указывал мне Фум. Там, внизу, от амбара бежала Тварь, на морозе она прижимала уши, а затем добежав до другого здания, скрылась в открывшейся двери, которая тут же захлопнулась за ней.
– Вот и все, путь открыт, можно идти за припасами. И не какого риска, теперь Тварь не скоро появится. Фум улыбался, глядя на меня. Я ответила улыбкой, а затем с изумлением уставилась на белые хлопья, которые внезапно посыпались с неба. Одна такая упала мне на нос, и тут же превратилась в воду. Снег, это был снег, тот самый, о котором я так много слышала, и впервые увидела. И он был не так страшен тут, в городе, чем его описывал Маркус, рассказывая про зимние поля. И под этот снег, мы отправились в амбар. Жизнь наша текла размерено, утром мы поднимались на крышу, и дождавшись, пока Тварь скроется из виду, мы посещали амбар, а если Тварь упорно крутилась возле амбара, не желая уходить, то Фум уводил меня в другое место, где можно было чем-то поживится. Снег шел часто, заваливая все улицы, впрочем, нам он особо не мешал, он довольно быстро покрывался крепкой коркой, которая легко выдерживала наш вес. А потом, когда его уровень стал большим, Фум придумал рыть ходы внутри таких сугробов, и вскоре мы вполне спокойно перемещались, совершенно не опасаясь, что Тварь нас заметит. Иногда мы встречали других выживающих в городе, но Фум оказался прав, никто из них совершенно не стремился установить с нами контакт, а иногда мы получали угрозы, если оказывались поблизости с ними, и вскоре мы уже и сами стали такими же, осыпая угрозами тех, кто приближался к нам или нашему убежищу. А один нам и впрямь пришлось поколотить одиночку, который заплутав в снежных лабиринтах оказался перед нашим убежищем. Я уже не помышляла о полях, и даже с улыбкой вспоминала, как переживала о зиме,городе и Твари. Теперь же это место стало моим домом, настоящим домом.
6
Холод! Да, я не люблю холод, он мерзко кусает за нос, и лапы. Мне всегда неуютно на морозе, это единственное, что может удержать меня в логове. Мороз хуже дождя, от дождя можно спрятаться под крышей, от мороза сложнее спрятаться. В моем городе мало мест, где можно спрятаться от мороза. Ничтожества всегда радуются морозам, конечно, ведь у них появляется возможность гулять по городу. Гулять и считать город своим домом, местом где они могут быть в безопасности. Глупцы! Ничтожества! Когда я нервничаю, то мои когти не произвольно выскакивают вперед, мои любимые острые когти. Спокойствие, только спокойствие. Время поточить когти. Этих зарвавшихся глупцов пора проучить, показать их место, если у ничтожества может быть место. Я выхожу на улицу, я выхожу на охоту. Теперь это не просто прогулка, теперь это смертельная охота. Что? На улице мороз? Меня это не заботит, сейчас мороз мне не страшен, внутри меня кипит кровь, и мою душу рвет единственное желание, даже не так, мою душу иссушает жажда, жажда убийства, жажда крови. Ничтожества прячутся от меня, они думают, что способны спрятаться от того, кто вышел на охоту, от того, у кого охота в крови. Снег, всюду снег, это дитя мороза, ничтожества любят снег, они считают, что снег способен защитить их. Они думают, что снег их прячет, да я их не вижу, но я их слышу, слышу их шаги под снегом, слышу, куда они идут. Да, снег предатель...а я? А я идущая по снегу смерть, смерть которая вышла на охоту...
7
Мы бежали по лабиринту снежных завалов, и весело смеялись. Совсем недавно мы придумали эту игру, где нужно было догнать другого, коснуться, а затем убежать, скрываясь среди тех коридоров и тупичков, которые мы выкапывали среди снега. Иногда мы сталкивались, и принимались кататься по снегу, окутывая друг друга снегом, затем отряхивались, и продолжали веселье. Был мой черед ловить Фума, и я из-за всех сил стремилась его поймать, да, он был ловок и быстр, но порез полученный им когда-то давно, порой подводил его, напоминая о себе, и он начинал хромать, не долго, всего пару шагов, но этого хватало, чтобы догнать его. А после он принимался ловить меня, и пусть я была менее ловкая и быстрая, я всегда умела ловко прятаться, уходить в непредсказуемыее повороты, заставляя Фума промахиваться. Продолжалось это всегда долго, у нас было много сил и энергии, которую было совершенно некуда девать. Но всякий раз, после таких игр, нас одолевал голод.
– Пойдем за зерном?-спросила я, когда мы в очередной раз покатились по снегу,-что-то кушать захотелось.
– Пойдем, только сперва узнаем, где Тварь, сидит как дура, возле амбара, либо прячется, как нежинка от мороза. И мы двинулись по вырытому под снегом коридору, к тому зданию, которое служило нам наблюдательным пунктом. По дороге, мы принялись обсуждать результаты последних наших гонок, а затем начали спорить, является ли честным прятаться в ответвлениях, и закончили тем, что нужно прорыть еще несколько ходов. Мы приблизились к выходу и туннеля, и тут, совершенно неожиданно, Фум толкнул меня так, что я не удержалась на ногах, и плюхнулась в ближайший сугроб. Фум весело засмеялся, и продолжая издеваться швырнул на меня сверху еще снега.
– Ах, ты! Кипя от негодования, я подскочила, и бросилась на Фума. Фум ловко развернулся, и помчался к зданию, собираясь подняться раньше меня. Я выскочила следом, и тут, мимо меня промчалось что-то совершенно черное, вначале мне показалось, что это с неба обрушилась глыба, которая накрыла собой Фума. Затем раздался жуткий вопль Фума, и глыба принялась разворачиваться, и я наконец осознала, что это Тварь, у которой из пасти торчал Фум, отчаянно пытающийся вырваться. Тем временем, пока мой разум еще только пытался осознать происходящие, мое тело действовало автономно, и ноги уже несли меня обратно в туннель. Мне частично повезло и я успела заскочить внутрь раньше, чем Тварь прыгнула, но все же она успела запустить свою лапу внутрь туннеля, и полоснуть когтем по моему боку, прям поверх ребер. Жалко пискнув от боли, я упала, и лишенная сил замерла, стараясь даже не дышать. А с улицы до меня доносились крики Фума, которые впрочем становились все тише и тише, пока совсем не стихли, а после сменились более жуткими звуками хруста костей и чавканьем, Тварь насыщалась... Затем все затихло, я лежала, боясь пошевелится, рана кровоточила и жутко болела, но я по прежнему боялась издать хоть звук. Потом я услышала звук шагов, это Тварь ходила по снегу, порой она проходила прям у меня над головой, иногда удалялась, затем в туннель протиснулась та часть ее головы, где находились пасть, и расположенный в верхней части нос принялся жадно втягивать воздух, затем морда исчесзла, а следом просунулась лапа, и принялась шарить, стремясь что-нибудь поймать. Затем лапа нащупала тот самый сугроб, в который еще совсем недавно меня толкнул Фум, и разгребла его. Затем снаружи раздалось недовольное фырканье, и лапа исчезла. Вновь раздались шаги, которые вскоре стали тише, и в скорее совсем пропали. Я с трудом поднялась, и пошатываясь, отправилась обратно в убежище. Рана уже не кровоточила, но по прежнему жутко болела. У меня кружилась голова, и перед глазами плыли круги, и иногда я опускалась на пол, чтобы передохнуть. И раз за разом я вспоминала слова Фума, который постоянно мне повторял, - “Мы выживем, выживем по той причине, что мы осторожны, мы всегда будем осторожны, пусть другие бегут наугад к амбару, мы посмотрим со стороны, и решим, когда можно идти. Мы самые умные и осторожные, а значит мы обязательно выживем.” . Я поднималась и продолжала идти, мне было необходимо добраться до убежища, остаться в этом снежном туннеле означало умереть от холода. А в убежище тепло, там можно будет отлежаться, перевести дух, дать ране немного затянуться. Горько укололи воспоминания о том, что еще совсем недавно, я пробегала этот путь даже не запыхавшись, а забавляясь, мы с Фумом могли пробежать это расстояние сто раз и даже не заметить, теперь же, туннель до убежища казался бессконечным. Туннель вокруг меня расстаял, вновь шел дождь, сильный дождь, который стегал мое тело, под ногами вновь разверзлась грязь. Та же самая грязь, что была и в поле, она вновь хлюпала и обхватывала мои ноги, налипая, она тянула меня вниз, и в какой-то момент, я поняла, что мне проще по ней плыть, чем идти, и я опустилась на пол. Но это было ошибочным решением, потому как я не старалась плыть, я не могла сдвинуться с места. Раздался шелест травы, и я оглянулась. Из зарослей кукурузы вышел Маркус. Он внимательно осмотрел меня, и задумчиво произнес,- А я говорил тебе, что зимой приходят Твари, и что их сотни, и не страшит их снег и мороз... Затем он развернулся и полез обратно в кукурузу. Я крикнула ему в след: Прощай! Маркус обернулся, и все так же, растягивая слова ответил,- Скоро увидимся. По кукурузе застучали капли дождя, и вскоре она исчезла за стеной дождя. Внезапно сквозь пелену проступило лицо Пипа. Он грустно улыбался, и сквозь эту улыбку тихо прошептал – Я всегда знал, что город нас убьет, знал. Когда мы уходили от сюда, я поверил, что мы теперь свободны, и что избавились от того векового проклятья, что лежит на нас, но нет. Мы вновь тут, и вновь умираем. Стена дождя вновь колыхнулась, и Пип исчез. Внезапно мой бок пронзила боль, и вся пелена дождя спала, и я поняла, что лежу на полу туннеля, и что я страшно замерзла. Нужно было двигаться вперед, двигаться, пока меня вновь не пленила та пелена из дождя, пока ноги вновь не захватила глина...
8
Весна... Я люблю весну. Весной вновь можно гулять, весной нет морозов. Весной все оживает, вновь появляются вкусные запахи. Дышать становится легко, и воздух начинает пьянить. Звезды вновь начинают петь, и их вновь можно слушать, сидя на крыше. Когда нибудь я уйду к ним, спою свою песню вместе с ними, стану одной из них. Ту самую песню, что пела мне моя мать, и ту же самую, что я пою своим детям. Да, моим детям. Они уже научились петь ее, и поют ее вместе со мной, когда я прихожу к ним. И будут ее петь, когда меня не станет, а мне уже осталось немного. Да, я это чую, слышу по той песне, что поют звезды, чем ближе время уходить, тем она громче. Это чувство напоминает мне, что у меня еще много дел, что я еще не закончила свои дела. Еще остаются в городе ничтожества, и еще остаются мои дети. Мои дети еще не видели ничтожеств, и этот пробел в воспитании необходимо восполнить. Я лениво потягиваюсь, сегодня нет той жажды убийств, но знания должны передаваться, детей нужно учить...
9
Пипа я нашла в том же сарае, где мы и договаривались встретится. Он был довольно истощен, добывать пищу в этом районе было сложно, но он не покидал его, надеясь, что я все же вернусь. Когда я пришла, я была тоже крайне истощенной, рана моя только едва затянулась, а потому Пип легко поверил мне, когда я сказала ему, что в ту ночь заблудилась,
– Я знаю одно место, где есть пища, ее там много,-осторожно сказала я,-случайно наткнулась, когда брела раненая.
– Еда это хорошо,-Пип улыбнулся,-нам не помещает хорошо поесть, мы уже практически доходяги с тобой. А я все порой ходил к подвалу, думал, может ты открыла створку, и вернулась обратно, но она всегда была закрыта, и я не смог ее открыть.
– Печально,-я повернулась к Пипу,-пойдем отсюда?
– Пойдем. Наши дети родились весной, когда днем снег уже начал, но по ночам еще стояли морозы. Амбар к тому времени стоял уже практически пустой, пищи становилось все меньше, а население вокруг амбара выросло настолько, что порой за зерно приходилось драться, и тут себя проявил Пип, который внезапно оказался отчаянным забиякой, способным вступить в драку с кем угодно. Когда мы с ним говорили об этом, он всегда начинал смеяться,-в том районе, вокруг того сарая, где я жил, по другому было не выжить, а тут все такие нежные. Теперь очень часто, можно было услышать крики тех, кому не повезло и они попали в пасть Твари, порой это случалось рядом нашим убежищем, детей это пугало, но нас с Пипом уже не трогало, лишь порой мы с облегчением вздыхали, что сегодня Тварь уже сытая, и возможно уйдет, а значит наш поход за зерном будет безопаснее. Вечерами мы рассказывали детям о городе, о полях, и конечно же о Тваре, ведь детей нужно учить... Вскоре они подросли достаточно, чтобы самостоятельно выходить из убежища, и тут у нас с Пипом прибавилось хлопот. Одному из нас приходилось оставаться, чтобы приглядывать, не давать малышам убегать далеко от убежища. А они очень любили это занятие, даже завели себе глупую игру «Посмотри на Тварь», где чтобы победить, нужно было увидеть Тварь. И в один из таких дней и не стало Пипа. Я ушла на поиски еды, Пип остался приглядывать. Вернувшись назад, я обнаружила вокруг убежища подозрительную тишину. Придя в ужас, я кинулась вовнутрь, где и обнаружила детей, смертельно перепуганных, сбившимися в кучу. Как я смогла понять, Пип задремал, и дети выскочили наружу, решив в очередной раз сыграть в «Взгляни на Тварь». Осторожно пробираясь вдоль стены, и перепрыгивая через тающие сугробы, они добрались до того здания, откуда мы с Фумом наблюдали за амбаром. И когда они забрались на крышу, совершенно внезапно для себя, стали победителями все вместе, увидев Тварь совсем рядом с домом. Может Тварь их бы и не заметила, но кто-то пискнул от испуга, и в тоже мгновение, одним прыжком, Тварь оказалась на крыше. Парализовавший всех ужас, не дал бросится в рассыпную, и Тварь с любопытством разглядывала свой обед, решая с кого ей начать. И в тот момент, когда она наконец сделала свой выбор, и уже начала заносить лапу для удара, в Тварь разбежавшись из-за всех сил ударился Пип. Тварь страшно зашипела, и мгновенно впилась в Пипа двумя лапами, запустив в него свои когти и довершила дело клыками. Что было дальше неизвестно, потому как дети наконец отошли от ступора, и бросились бежать, но я вполне представляла себе финал этой истории. Смерть Пипа стала для меня и детей тяжелой потерей, добывать пищу стало сложнее, и мы начали голодать. Вызвала ли у меня эта смерть личные переживания? Нет, слишком много было смертей с того момента, когда мы покинули поля. И все мои переживания сводились к тому, что детей стало сложнее кормить. Или это материнство так поменяло мои приоритеты? Об этом я совершенно не думала, если подобные мысли и появлялись, то тут же улетали из головы, вытесняемые нарастающим голодом. Амбар был пуст, абсолютно пуст, не осталось даже случайно завалившегося зернышка. Я пыталась попасть в подвал, но створка была запечатана намертво. Из всех мест, где я могла добыть пищу, оставалось то здание, где мы встретились с Фумом. Но вся беда была в том, что двери туда редко открывались, а тот подкоп, через который Фум проникал туда, был завален снегом. Два дня ушло у меня на раскопки снега, который был уже напитан водой и промерзший, и походил больше на лед. Наконец мне удалось докопаться, но лаз получился узким, а сил чтобы его расширить уже не было. Тем не менее я могла в него протиснуться, и я проскользнула вовнутрь. Осторожно, стараясь не шуметь, и постоянно оглядываясь, я добралась до той комнаты, где в прошлый раз лежала кукуруза. Она была пуста. Я прошла в другую комнату, там было так же пусто. Следующая. Пусто. Ополоумев от голода, я металась по комнатам, забыв про осторожность, и мой безумный бег закончился тем, что я ударилась об огромный мешок, в боку которого была дырка, и из нее посыпалась мука. Кукурузная мука. Это была просто фантастическая находка. Набросившись на нее, я удаляла свой голод, все таки Фум был прав, зачем нужно зерно, когда есть мука. А потом поняла, что мука сыграла со мной злую шутку. Ее я не смогу отнести детям, в отличии от зерна. Остается только привести их сюда из убежища.
10
Игратцаа! Я люблю игратца. И пусть мои лапки пока не такие ловкие, как у мамы, и часто путаются, но я уже могу бегать, и прыгать, пусть еще не высоко. А еще я умею охотится. Вчера я сидел в засаде и целых пять раз поймал своего брата, а вот сестричку не смог. Она ловкая, но тоже не такая ловкая как мама. Зато я смог поймать мамин хвост! Ох, как же она разозлилась! Я даже испугался, но она просто отнесла меня обратно в логово. А потом спела мне песню, а я пел вместе с ней. Мне нравится эта песня. А вообще, в логове скучно, и мы выходим гулять. Сегодня мы тоже выбрались гулять, и забрались в здание, тут пахнет мукой. Мы долго игрались, а потом поняли, что дверь закрылась, и мы не можем вернуться в логово. Ох, вот мама разозлится! Ну пусть, это будет потом, а пока хочется спать. На этих мешках с мукой можно прекрасно поспать. Я удобно устраиваюсь, и ко мне тут же прижимается моя сестра, она всегда прижимается ко мне, когда мы ложимся спать. А вот братец, хоть и спит всегда рядом, но не прижимается к нам. Ну и пусть мерзнет. Что это? Что за звуки? Мы все поднимаем головы и смотрим вниз. Отсюда мы видим странных существ. Они противно голосят. И сами они противные. Маленькие и слабые. Какие-то ничтожества. Нужно поймать и рассмотреть поближе, а потом показать маме, пусть она объяснит.
11
Я вела детей по переулкам, и меня просто колотило от страха. Тварь могла быть где угодно, с того момента, как в амбаре закончилось зерно, она вновь стала непредсказуемой. Хуже было то, что на улице было светло, и нас было хорошо видно. Я хотела подождать до ночи, но испугалась, что мука исчезнет. Да, проклятый голод вновь гнал нас прямо на смерть, и мы нечего не могли изменить. Дети испуганно бежали за мной, голод прогнал из них всю игривость. Передвигаться было сложно, снег таял, но слой льда не пропускал воду, оттого всюду были огромные лужи и глубокие ручьй. А сам лед был скользким, мои ноги постоянно разъезжались, я часто падала и ударялась. Детям приходилось еще хуже, но они терпеливо бежали за мной. Когда мы наконец добрались до лаза, и пробрались внутрь, то некоторое время просто лежали на полу обессиленные, и даже голод не мог заставить нас подняться. В коридоре раздавался какой-то шелест, но мы совершенно не обращали на него внимания, тут мы были в безопасности, да и Тварь не стала бы шуметь, это не в ее привычках. Затем в коридоре все затихло, а мы уже передохнувшие, выбрались в коридор. Запах муки растекался по коридору, и мы бегом бросились к мешку, из дырки по прежнему сыпалась мука, стоило лишь немного подчерпнуть. Мы принялись набивать рот мукой, и она сладкой жидкой массой растекалась по рту. Дети оживились, и стали со смехом отталкивать друг друга, стремясь протиснуться поближе, я даже грозно цыкнула на них, но особого эффекта не достигла, слишком все изголодались. В итоге я просто расслабилась, с удовольствием наблюдая, как кушают дети. Ко мне подбежала дочка, самая крупная из всех, а потому первая пробившаяся к муке, и уже удовлетворившая свой голод. «Мама, мама, а кто это такие?» и указала наверх мешка, я подняла голову, и закричала диким голосом,-”Бежим!”. Наверху мешка сидели три копии Твари, пусть намного меньше ее самой, но значительно крупнее нас. И смотрят прямо на нас, взгляд их жуткий, не мигающий, взгляд пронзающий душу. Стоявшая рядом со мной дочка не стала ждать разъяснений и бросилась к лазу, но остальные дети с изумлением смотрели на меня, и не спешили убегать, а я тем временем видела, как сверху, один за другим падают черные туши, как ловко выбрасывают лапы, как из этих лап вытягиваются когти. Что-то изменить я была не в силах, а потому бросилась бежать. И вновь мне в спину летело страшное рычание, крики боли и отчаяния. Уже заскочив в лаз, я обернулась, и увидела, что за мной бежит один из моих сыновей, но даже не успела обрадоваться, как на него обрушилась огромная лапа, прижавшая его к полу. На сцене появилась сама Тварь. И она аккуратно подтянула моего сына к себе, и зажав его в пасти, понесла его к своим детям. Мы сидели с дочкой в лазе, идти нам было некуда, да и смысла не было. Всюду царил голод, и теперь было понятно, что Тварь теперь не одна, пусть ее дети пока еще маленькие, но уже способны убивать. Я повернулась к дочери,- Нам нужно уходить в поля. Уходить так далеко, как только сможем, и никогда не возвращаться обратно. Дочка смотрела на меня, и молча кивнула. Я тем временем продолжала, - Ночью мы еще раз выйдем к мешкам, подкрепимся, а после будем уходить. В полях сейчас мало пищи, поэтому нам придется сложно, но тут у нас все меньше шансов с каждым днем. После этого я отвернулась и попыталась заснуть. Сон не шел ко мне, и в голове плыли образы, мимо меня скользили мои дети, Пип, Фум, Куцая, Маркус, и остановился этот калейдоскоп на образе моей матери. «Уходи далеко, так далеко, как только сможешь», так говорила мне она, так и я говорю своей дочери, все верно, детей нужно учить. После этого я уснула... Ночью мы выбрались в коридор. В воздухе пахло мукой, и к этому сладкому запаху примешивался запах крови. Но нас это не особо смущало или пугало, нам хотелось есть, а потому мы продвигались к мешку. Вокруг царила тишина, Твари не было видно, и мы набросились на муку. Насытившись, мы побежали обратно, залезли в лаз, и преодолев его очутились на улице. Была уже глубокая ночь, небо было облеплено звездами, и я невольно подняв голову, увидела Тварь. Она сидела на самой высокой точке города, и пела. И хоть мы были далеко, мы явно слышали эту песню. И эта песня была прекрасна, она убаюкивала и дарила покой. Я стояла завороженная этой песней, и лишь толчок в спину от дочки, привел меня в чувства. Мы развернулись и бросились бежать, подальше от Твари, подальше от города, подальше от смерти. Бежали мы долго, улицы сменяли переулки, переулки сменяли улицы, иногда дорогу нам перегораживали здания, приходилось искать обходной путь. В итоге мы оказались перед той площадью, на которой погибла моя мать и Куцая. Я обернулась к дочери,- “Через эту площадь нужно бежать быстро, не останавливаться, только бежать. За ней будет еще немного домов, но за ними уже начинаются поля, но и они не сразу станут безопасными, поэтому нужно бежать столько, сколько хватит сил.”. Я осмотрелась, все кругом выглядело спокойным, царила тишина, а на горизонте начало подниматься солнце. На площади не было снега, это облегчало нашу задачу. “Бежим”,- бросила я, и рванулась вперед. Бежать по камню было легко, со стороны поля подул легкий ветерок, который принес запах влажной земли, и это был запах свободы. В нем я ощущала запах сладкой молодой кукурузы, вкус сладкой воды из ручья. Я забылась, и мне казалось, что я вновь бегу ранним утром к ручью, и вновь на головой шумят страшные ветки. Они угрожают мне, обещают прижать к земле, проткнуть своими ветками. В голове прояснилось, и я увидела, что мимо меня пробегает моя дочь, которая добегает до края площади, и скрывается в переулке. А я, почему я не бегу? И почему я лежу на земле? И что меня держит сверху? С трудом поворачиваю голову, чтобы осмотреться, и вижу, что меня прижимает к земле огромная лапа, из которой торчат ужасные когти. От накатившего ужаса я начинаю громко кричать. Этот крик придает мне сил, и из-за всех сил дергаюсь вперед, стремясь вырваться. У меня это почти получается, но в последний момент, в меня впивается коготь, и мощный рывок отправляет меня в полет. Коготь, державший меня срывается, а я падаю и удар от падения выбивает из меня дыхание. Я пытаюсь подскочить и бежать, но легкие жгёт огонь, и мне удается сделать всего пару шагов. Перед глазами плывет площадь, и я совершенно не могу понять, куда мне нужно бежать. В какой-то момент, глаза фокусируются, и я вижу сидящую впереди меня Тварь. Она смотрит на меня, своими огромными глазами, и в этом немигающем взгляде нет нечего, никаких эмоций, только одна скука. Силы вновь возвращаются ко мне, и я бросаюсь бежать, сзади я слышу, как когти Твари скребут камень, и она одним прыжком оказывается впереди меня, ловко бьет меня и я вновь качусь по камням. В какой-то момент сознание покидает меня, и я парю в спасительной темноте, но вскоре меня выдергивает из нее, и тут же наваливается боль. Боль от тех ран, что Тварь нанесла когтем, от ушибов. Не в силах переносить эту боль, я вновь начинаю кричать. В ответ нечего не происходит, и я пытаюсь оглядеться, Твари не видно, и я вновь пытаюсь бежать. Мне уже не важно куда, лишь бы подальше от этой площади, хочется забиться в самую глубокую нору, и сидеть там, пока весь этот кошмар не уйдет. Сперва у меня получаются лишь мелкие шаги, но постепенно я смогла перейти на нормальный шаг, а потом и легкий бег. И пусть все мои раны болели, жажда жизни, гнала меня вперед, туда, где кончалась площадь. И вот он, край площади, всего пара шагов, сзади я слышу, как приземляется что-то крупное, и только краем глаза я успеваю заметить, как мелькает лапа, прежде чем вновь отлетаю на центр площади. От удара трещат все кости, и я уже не могу даже кричать, лишь жалкий писк вырывается из меня. Все тело пронзает боль, и я понимаю, что мне уже не уйти с этой площади. Я больше не стану подниматься, я не стану служить развлечением, пусть Тварь меня добивает, но я больше не встану. С такими мыслями я лежу, с трудом подбирая дыхание, и уже даже не понимаю, откуда ко мне приходит боль. До меня доносятся возмущенный крик Твари, ну конечно, игрушка не желает больше играть. Через некоторое время, Тварь подходит ко мне, и я чувствую, как она подталкивает меня, заставляя бежать. Я безвольно переворачиваюсь под ее толчками, но даже не делаю попытку бежать. Тварь садится рядом, и принимается облизываться, делая вид, что я ей совершенно не интересна. Так проходит некоторое время, и заскучавшая Тварь вновь подходит ко мне, и вновь трогает лапой. И видя, что это бесполезно, меняет тактику, и начинает впивать в меня когти. Взвыв от боли, я подскакиваю и пытаюсь бежать, бегу я петляя, и в какой-то момент возле меня вновь приземляется Тварь, но в этот раз взмах ее лапы проходит мимо меня, и я обрадованная ее промахом, рванулась вперед. Но уже через десяток шагов я почувствовала, как в мою спину вонзаются когти. Боли уже не было, я обмякла, словно кусок тряпки, и в последних крохах сознания, я осознавала, что Тварь тащит меня к себе. Впрочем меня это уже не волновало, как и то, что меня обхватили клыки, и в наступившей темноте я уже не слышала того, как ломается моя шея.
Эпилог.
Ранним весенним утром, когда солнце уже поднялось над землей, но еще не прогрело землю, на улицу из дома вышел малыш. В это утро ему не нужно было в школу, да и особых дел не было. Он немного походил по двору, обследовал сад, наведался в хозяйственные постройки. И наконец вернулся во дворик, выложенный плиткой. И тут его внимание привлекла кошка. Кошка прыгала вокруг мышки, не давая ей убежать, ловко цепляла когтями, подбрасывала в воздух. Затем, утомленная этой игрой придушила ее, и принялась за трапезу. Малыш же побежал к дому, и распахнув дверь, радостно прокричал внутрь,- Мама, папа, Мурка поимала мышку!!! А затем повернувшись, громко, на весь двор прокричал,-Молодец, Мурка, умница!