Твари Господни
Шрифт:
Порыв горячего ветра ударил ей в висок, и Ольга повернулась навстречу стремительно приближающейся с востока буре, но ураганная волна, которую ожидали ее чувства и тело, не ударила. Вместо этого, метрах в трех перед Ольгой напоенный лунным сиянием сумрак лопнул, как туго натянутая парусина, рассеченная ударом меча. На краткое мгновение в воздухе появилась мерцающая зеленая линия, отмечающая вертикальный разрез в плоти мироздания, и сразу за тем, края "прохода" раздвинулись, образуя веретенообразный портал, и из него – или через него – головой вперед ринулись к Ольге стремительные неразборчивые тени.
Она отреагировала мгновенно, вскочив на ноги, и резким движением уйдя с траектории движения. И еще до того, как первый из людей ринулся через "проход", Ольга воздела руки навстречу идущим и подхватила поток силы,
– Спасибо, Дженевра, – выдохнул Персиваль, крепко сжимая ее плечи, и Ольга почувствовала, что не только ее, но и его пробило коротким, но мощным, как удар молнии, током желания.
– Прости, – он разорвал объятие и сделал шаг назад. – Создавай круг, сестра. Август в соборе Иакова, а я буду сторожить твою спину.
Ольга коротко кивнула и приказала:
– Восемь свидетелей!
Вновь прибывшие бойцы, успевшие, верно, рассмотреть созданный ею из поминальных свеч узор, быстро двинулись к своим местам в круге. А Персиваль – высокий, поджарый, как хищник пустыни, смуглый мужчина в пятнистом комбинезоне саудовского спецназа, коротко поклонился и отступил в сторону, готовясь встретить огнем и смертью любого, кто вздумает помешать начавшей уже твориться ее волей Великой волшбе.
7
Дженевра возникла на площади всего, быть может, шагах в десяти от него. Не далеко, не близко, но очень вовремя.
Виктор сидел на ступенях собора, пил чай и курил трубку. Время истекало. Он чувствовал, как истончаются, едва ли не до полного исчезновения, его и так не многочисленные уже связи с Миром. Лишь не многие уцелевшие, невесомые и не прочные, как нити паутины, все еще удерживали его здесь и сейчас, но долго это продолжаться не могло. Впрочем, как ни странно, его это почти не заботило. Последние свои мгновения он посвятил другому. Виктор вспоминал Лису, и это было лучшее, что он мог себе представить. Лучшее дело, каким хотелось бы заняться в последние мгновения уходящей жизни.
Он вспоминал Лису такой, какой была она двадцать пять лет назад и какой никогда уже больше не будет, даже если случится чудо, и Персиваль успеет, а Дженевра сделает все, что надо, так, как требуется. Той Лисы уже не будет никогда. Ее забрали время и обстоятельства, и, разумеется, магия, будь она не ладна. Однако любоваться образом тоненькой девушки в светлом плаще, которую он когда-то оставил навсегда на привокзальной площади Свердловска, никто Виктору помешать не мог. Это было его достояние, и оно останется с ним до конца. А еще он рассматривал мысленный образ той новой Лисы, который самым неожиданным образом обрел теперь в его воображении силу и плоть реально существующего человека. Превращение это случилось в те самые мгновения – длинные, как вечная жизнь, и краткие, как мгновенная гибель – когда Виктор исполнял свою последнюю мелодию, стоя посередине храма, построенного много лет назад и посвященного одной лишь великой музыке. И вот, что интересно. Зыбкий, почти неуловимый образ никогда не виденной им женщины, соткавшийся из чужих слов и угасающих следов отражения, оставленного ею в старом зеркале Гурга, двойной этот образ, сочетавший в себе "личину" и суть" Деборы, пройдя сквозь творящую магию порожденной Виктором музыки, обрел воплощение. И обладал он такими необычными и волнующими чертами, что никак не мог быть лишь плодом воображения. Никак и никогда.
"Кажется, – подумал Виктор. – Я наколдовал что-то такое, чего и сам от себя не ожидал".
Возможно, все так и случилось. Но, возможно, и не так, потому что Лиса была ведьмой, сагой невероятной силы, которая самим своим присутствием в этом мире ломает его законы, создавая совершенно новую реальность, даже если сама об этом и не подозревает.
"Знала ли она, что делает, когда пришла к Герману?" – понимание пришло к Виктору внезапно, но, как ни странно, это новое знание его совсем не удивило.
Судя по всему, Лиса смогла изменить даже Кайданова, причем так, что сам он этого не заметил, а ведь Фарадей силен, как мало кто еще в этом поколении. Интересно было бы, однако, узнать, понимала ли она сама, что творит?
Виктор поставил опустевшую чашку на камень ступеней и поднял взгляд. На пустой площади перед ним возникло смутное видение, стремительно набравшее вещественную силу в тот момент, когда его взгляд различил в призраке женщины знакомые черты. Мгновение, и полностью воплотившаяся Дженевра шагнула навстречу вставшему со ступеней Виктору.
– Пора, Август! – сказала она своим резким клекочущим голосом.
– Я готов, – улыбнулся Виктор, любуясь еще одним своим творением. – А ты, Дженевра, как всегда, пришла вовремя.
– Идем! – позвала она, и он, не раздумывая, ринулся за ней туда, куда ему не было хода уже почти двенадцать часов.
"Мертвые не возвращаются, но иногда воскресают… "
8
Это было странное ощущение, опыт, который не с чем было сравнить, так как ничего подобного она никогда прежде не совершала и не переживала. Сознание Ольги разделилось, не утратив, тем не менее, своей целостности. И вот теперь, с одной стороны, она осознавала себя стоящей внутри ожившего и набравшего силу Узора, который, разумеется, никаким узором не был, а был воплощенным в живом огне и сложной геометрии распределенных Сил древним Заговором. Осознавала, ощущала, видела себя, стоящей внутри невероятного совершенства, ставшей его частью, центром, повелевающей волей и направляющим разумом, творящим свою собственную волшбу, примеряющую и гармонизирующую Землю и Небо, Природу и Дух, Жизнь и Смерть. Но одновременно Ольга пребывала и совсем в другом месте и времени – в Мире, где властвовали иные силы и непохожие законы магии, и откуда ей предстояло вывести в мир людей лишенную плоти живую душу.
Если бы Ольга была способна сейчас свободно размышлять и оценивать с обычной для нее холодностью происходящее с ней и вокруг нее, она поняла бы, разумеется, какое небывалое чудо сотворила ее безумная волшба, какие грозные силы пробудила она к жизни, прикоснувшись к таинствам Восьмой ступени. Однако ничего этого она не осознавала именно потому, что творившееся вокруг колдовство было слишком огромно, чтобы сознание Ольги могло его вместить. К тому же все силы женщины – и духовные, и физические – уходили на безупречное исполнение волхования. Ольга шла по Тропе, проложенной среди таких великих и страшных тайн, что не то, что прикосновение к ним, одна лишь мысль об их существовании приводила в трепет даже великих магов прошлого. Однако в том-то и состояла сила Ольги Эйнхорн, тем и превосходила она сильнейших и мудрейших из Учителей, что сердце ее не ведало страха, и, ступив на Тропу, сделав первый шаг, она бестрепетно шла вперед, все глубже и глубже проникая, в Великую Неизвестность. Она не рассуждала и не страшилась, а шла вперед и только вперед, и никакая сила, кроме одной лишь Темной Госпожи, остановить ее теперь не могла. Случайный выбор судьбы оказался единственно верным. Здесь и сейчас, сделать то, что необходимо, могла только она.
Потом Ольга позвала, и Август услышал зов. Она "протянула руку", и он пошел за ней. Небо откликнулось на это событие сухим громом. Застонала земля и в близком, но невидимом море возникли темные столбы практически незнакомых местным жителям торнадо.
Август прошел Темные врата и приближался к Последнему Порогу, и Ольга запела Песнь Возвращения, от звуков которой веяло стужей вечных льдов. Порывом ударил резкий холодный ветер и сразу же пропал, но на сухую осеннюю зелень тель-авивского кладбища упал белый иней. Напряжение стремительно нарастало. И Ольга уже не пела, а хрипло и отрывисто выкрикивала древние, несущие невероятной силы магию слова. Воздух вокруг сгустился и отяжелел. Изменился и свет луны, став из желтого оранжевым, и все сильнее ощущались подземные толчки, ритмично ударявшие в подошвы ее туфель.