Твари Господни
Шрифт:
Еще не вполне "проснувшись", но, уже вспомнив, где он и почему, Кайданов тяжело вздохнул и, достав из багажной сетки кое-как сложенные ночью брюки и рубашку, стал одеваться, хотя, видит бог, лежа на верхней полке, делать это было очень неудобно. Тем не менее, еще через минуту, он был готов и слез вниз.
– Пить надо умеючи, – подмигнул ему подполковник. – Но особенно важно опохмеляться вовремя и правильно. Держи! – и он протянул Кайданову стакан с налитой в него на четверть водкой. – Ну!
– Спасибо, – вымученно улыбнулся Кайданов, взял стакан и залпом выпил противную, с сивушным запахом водку.
– Закуси! – Борис протянул ему пирожок с капустой, и в этот момент их глаза встретились. У подполковника были карие глаза на выкате, но дело было не в их цвете или форме. Дело было
Секунду они так и стояли друг против друга – Кайданов с пустым стаканом в руке и протягивающий ему мятый пирожок подполковник – стояли и смотрели друг другу в глаза. Потом Борис отвел взгляд и тихо – почти шепотом – сказал:
– Не делай этого больше, парень, и не таких, как ты, во сне брали.
Глава 2
Рапоза Пратеада (сентябрь, 1999)
1
Август проснулся, едва взошло солнце. Просыпаться в темноте он не любил и давно уже взял себе за правило вставать с первыми лучами восходящего над долиной солнца. Так и поступал, даже если накануне отправился в постель за полночь и не один. Август взглянул мимолетно на продолжающую тихо спать Веронику. Она была прекрасна в своей юной наготе, но принадлежала прошедшей ночи, и в планах наступающего дня ей места не было. Он накрыл спящую девушку шелковой простыней цвета небесной голубизны, и встал с кровати, поставленной в беседке прямо посередине южного парка. Трава под ступнями еще хранила прохладу ночи и была чуть влажной от скудной росы, но благоухающий ароматами цветов и плодов апельсиновых деревьев воздух уже прогрелся. День обещал быть жарким, и Августа это радовало. Он любил тепло и легко переносил жару. Не одеваясь, он быстро и бесшумно пробежал между деревьями, миновал поляну, на которой играли маленькие лисята, и оказался на берегу обширного озера, вернее, пруда, образованного двумя плотинами на неширокой речке, протекавшей через его владения. Не останавливаясь, Август оттолкнулся от земли, взлетел и, задержав себя в воздухе, медленно поплыл над водной гладью. Теплый ветерок овевал тело, внизу сверкала отраженным светом прозрачная, как хрусталь, вода, а на востоке, над высокими деревьями Охотничьего леса вставало солнце, напомнившее Августу – своим цветом и величавой медлительностью – одну старую мелодию, к которой он не возвращался уже много лет. Тень сожаления промелькнула в душе, но он не дал ей задержаться, прервав полет, и нырнув с высоты нескольких метров прямо в манящую прохладой глубину. Глядя сверху, покрытое золотым песком дно казалось близким, но, на самом деле, глубина здесь была внушительная, достигая восьми метров в самом центре чаши пруда. Пройдя насквозь толщу воды, Август коснулся руками дна, зачерпнул и тут же выпустил из рук песок, устилавший дно, развернулся и, не медля, устремился вверх, навстречу сияющему в солнечных лучах небу. Набранная скорость была так велика, что он пулей вылетел из воды, поднявшись в высоком прыжке метра на два, как раз достаточно, чтобы перевернуться и вновь упасть вниз, в нежные и прохладные объятья воды.
Примерно через полчаса, вполне насладившись водной стихией, Август выбрался на берег и, вызвав камердинера, устроился в кресле на солнышке, с удовольствием ощущая, как под ласковыми его лучами высыхают кожа и волосы. Утро было чудесным, и все вокруг радовало зрение и слух, но сердце было неспокойно, и он знал почему. Тревога коснулась Августа еще накануне в полдень, и он искренне удивился, полагая, что такая малость, как очередной ходок, перед которым он, разумеется, даже не откроет дверей, не должна была его обеспокоить. Однако волнение не утихало, а, напротив, нарастало по мере того, как настырный этот человек приближался к воротам замка, и, следовательно, Августу давно пора было задуматься над причинами такого отношения к этому вполне заурядному событию.
"Надо бы на него взглянуть, – решил он, вынимая из воздуха уже раскуренную трубку. – Возможно, все дело в том, кто пожаловал ко мне на этот раз".
Появился, сопровождаемый двумя слугами, камердинер. И не успели они втроем завершить не столь уж сложную процедуру облачения его светлости князя Августа в легкий по случаю жары дневной туалет, как на берег озера едва ли не опрометью прибежал его личный куафёр, сопровождаемый непременным малчиком-подмастерьем, и поспешно начал выкладывать из объемистого кожаного несессера на деревянный раскладной столик свои многочисленные принадлежности.
– Прикажете подавать завтрак, ваша светлость? – с вежливым поклоном осведомился мажордом, подошедший сразу же вслед за парикмахером.
– Да, Нестор, благодарю вас, – благосклонно улыбнулся Август. – Я буду завтракать на западной галерее.
Все-таки он сдержал мгновенное желание тут же броситься на стену, чтобы проверить свое предположение. Он был терпелив и сначала позволил куаферу побрить себя и привести в порядок свои длинные золотистые волосы, затем, неторопливо вернулся в замок, в котором не был со вчерашнего вечера, поднялся на западную галерею, уселся за накрытый стол, и только тогда позволил себе отправить прочь толпившихся за о спиной слуг. Осмотрев стол, Август сам наполнил бокал красным вином, пододвинул ближе серебряную вазочку с засахаренными фруктами и достал еще одну зажженную трубку, как если бы устраивался в ложе перед спектаклем, который желал смотреть, не отвлекаясь на пустяки.
"Ну что ж, – сказал он себе, нарочито оттягивая мгновение, которого не могло дождаться растревоженное сердце. – Посмотрим".
Он поднял взгляд. Перед ним лежала цветущая долина, переходившая, затем, в предгорья Западного хребта, и наконец горные массивы самого хребта, увенчанные остроконечными пиками, сверкавшими на солнце белизной вечных снегов.
"Красиво", – кивнул он мысленно и одним мановением руки стер раскинувшийся перед ним ландшафт, открыв окно в постылую реальность.
Теперь Август увидел совсем другой пейзаж. Сразу за стенами замка начиналась мертвая пустыня. Ровная серая с мертвой желтизной равнина простиралась во все стороны насколько хватало глаз, и лишь далеко-далеко на западе глаза Августа были способны различить стены Города, но никаких деталей, разумеется, рассмотреть отсюда не мог даже он. При виде Города что-то дрогнуло в душе, но в следующее мгновение Август перевел взгляд на того, кто вторые сутки упорно шел к нему через дышащие смертельным зноем пески, и ему стало не до Города и не до его обитателей.
"Это несправедливо! – понимал ли он в эту секунду, к кому обращает свои слова? Скорее всего, нет. – Я этого не заслужил".
У него едва хватило воли, чтобы оторвать взгляд от бредущего через Пекло путника и взмахом руки, вернуть на место утраченный было чудный вид на Западный хребет. С минуту Август сидел неподвижно, закрыв глаза и не обращая внимания на продолжавшую дымить трубку. Затем медленно поднял веки, взглянул на стол, неуверенно поднял бокал, отпил немного вина, пыхнул несколько раз трубкой и наконец позвонил в колокольчик, вызывая слуг.
– Я буду в Северной башне, – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Проследите, чтобы меня никто не беспокоил. Часа в три по полудни, к воротам придет гонец. Впустите его, накормите и напоите, дайте отдохнуть, и, когда он будет готов к разговору, дайте мне знать и накройте ужин на двоих.
После этого, так и не притронувшись к еде, Август встал из-за накрытого стола и быстрым шагом направился в кабинет, находившийся на самой вершине восьмигранной Северной башни.
2
После мертвого жара пустыни, не позволявшего – хоть головой о камни бейся – создать даже стакана воды, круглый мраморный бассейн, наполненный сладкой прохладной водой, источавшей тонкий аромат цветущих лилий, мог показаться раем на земле. Лиса окунулась в воду с головой, медленно всплыла и в два плавных, ленивых взмаха, достигла края бассейна. Там на серебряном блюде живописным натюрмортом были разложены спелые желтые груши, источающие дивный аромат, едва не лопающиеся от переполняющего их сока персики, и совершенно невероятные вишни, такого размера, цвета и вкуса, какой можно встретить, только в Причерноморье или Средней Азии.