Тверской Баскак
Шрифт:
Выкинув из головы воспоминания, задираю голову и смотрю вверх на колокольню. Там один из моих стрелков ругается со звонарем. Поворачиваюсь к стоящему за спиной новоявленному стратегу и награждаю его выразительным взглядом, мол ты, наконец, решишь проблему или мне самому…
Калида молча скрывается за дверью и вскоре раздается первый удар колокола. Вслед за ним второй, третий, и вот уже над городом уже звучит тревожный перезвон набата.
Дожидаюсь, пока Калида спустится с колокольни, заодно объясняю
— Не волнуйся, все хорошо! Просто учебная тревога!
Тот ничего не понял, но мой излучающий уверенность вид его успокоил. Мне этого вполне достаточно, и я киваю Калиде, пошли!
Обойдя колокольню, мы подходим к лестнице на стену, и я спрашиваю, уже шагая по крутым ступеням.
— Значит говоришь, десятников назначил и всем объяснил, что делать в случае тревоги?
Калида, предчувствуя провал, бурчит в ответ что-то невразумительное.
— Да не по разу уже! Толку-то…! Это же бараны какие-то! Им одно, а они тебе в ответ… А ежели у меня покос? А скотину куды девать? А детишек? И без конца, то одно, то другое!
Забираемся на башню, и отсюда мне хорошо видна начавшаяся в городе суматоха. Народ в тревоге выскакивает из домов и, толпясь на улицах, по большей части пялится на колокольню и выспрашивает друг у друга — что случилось-то?
Подождав пару минут и не заметив никакого улучшения в поведении горожан, я поворачиваюсь к своему «верховному главнокомандующему».
— Вижу, первый блин комом! Так что давай-ка иди вниз и собирай всех на площади, будем втолковывать по новой — кто и где должен быть по этому сигналу.
Тяжело вздохнув и показав, что все эти забавы он не одобряет, Калида юркнул в черное нутро лаза, и рассохшиеся ступени заскрипели под его ногами. Вскоре он вынырнул на площадь и сразу же попал в лапы Луготы и троицы разгневанных бояр в накинутых второпях шубах. О чем они говорят мне не слышно, вижу только как Калида махнул в мою сторону и понимаю, что ищут меня. Бояре тут же кинулись ко входу в башню, а мой помощник в другую сторону.
Вскоре по лестнице загрохотали тяжелые шаги, и ко мне на площадку высыпал Лугота и компания. По их багровым лицам видно, что все четверо в бешенстве.
Тысяцкий завопил, едва увидев меня.
— Ты что себе позволяешь, наместник?! Зачем людей пугаешь?!
Не уступая ему завторил Якун.
— Тебе что игра это какая?! Без всякой нужды народ от дела отрывать и страх сеять!
Вижу торчащее у него из-под полы исподнее и не могу удержаться от улыбки. Это заводит вельможного боярина еще пуще.
— Так ты издеваешься попросту над нами! — Лицо Якуна кривится от настоящей ненависти, а я спокойно беру Луготу за рукав и подвожу к бойнице.
— Видишь?! — Спрашиваю я у затихшего на миг тысяцкого.
— Чего?! — Непонимающе переспрашивает он и получает по полной.
— Ворота, Лугота Истомич! Ворота открытые видишь?! — Язвительно так вопрошаю и добавляю, не давая ему ничего ответить. — Что же получается?! Вы слышите набат, тревогу, и вместо того, чтобы делать то, что вам положено в такой ситуации, вы торопитесь сюда с разборками. Твоя стража, тысяцкий, даже ворота не удосужилась закрыть. А ежели бы действительно беда?! Ежели бы татарский набег! Да враг бы сейчас уже улицы кровью тверичей заливал!
— Какая беда?! Откуда?! — Тысяцкий завертел головой, ища поддержки, и Якун тут же пришел ему на помощь.
— Ты нас не стращай зазря! Ежели напасть придет, мы о ней загодя узнаем. — Он надвинулся на меня всей своей мощной фигурой. — Ты нам ответь лучше, кто тебе право дал непотребство это устраивать, не спросясь ни у кого.
В ответ я недоуменно пожимаю плечами.
— Как кто?! Вы, да народ тверской, мне такое право и дали! — Глядя на их искреннее возмущение, растолковываю. — Вы Калиду стратегом избрали для чего?! Для того, чтобы он учил народ город оборонять. А как он это делать будет, мы не обговаривали и на его разумение оставили. Вот он и учит, чего вы возмущаетесь?!
На такое им ответить нечего, и я добиваю их.
— Так что, господа, вот вам первая оценка — плохо! Даже очень плохо! Набат звенит, а ворота настежь, народ безоружный на улицах глаза таращит, а бояре, защитники народные, вместо того, чтобы оборону организовывать, ищут наместника дабы обиды свои излить. Так мы от врага не убережемся! — Дав им минуту усвоить сказанное, говорю уже смягчив тон. — Через час на площади соберется весь город, будет разбор нынешнего безобразия. Ежели вы все придете в полной броне и оружии, так сказать, покажете пример, то я принародно поминать про ваши косяки не буду. Мне ваш позор ни к чему, мне дело от вас нужно!
Выхожу на площадь и меня сразу же встречает гул недовольных голосов. Окидываю взглядом выстроенные по периметру разномастные шеренги горожан и думаю:
«Да уж, организовать этот хаос будет не просто».
Взгляд скользит по линии зипунов, валенок и лаптей, а ближе к княжому терему упирается в загнутые носы дорогих сапог и воротники собольих шуб.
«Бояре пришли, это уже хорошо, — мелькает в голове, — пусть народ видит, что верхушка города мои действия одобряет».
У входа в башню меня ждет десяток алебардщиков. Это мои лучшие бойцы, из первого пехотного взвода. Одеты они тоже показательно в новенькие сапоги и шинели из валяной шерсти. На груди блестят вызывающие восторг медные пуговицы, а в руках зажаты отполированные ясеневые древки алебард с грозными лезвиями топоров. На головах привлекающие внимание бронзовые каски, и в отличие от нестройной толпы горожан эти вымуштрованы как парадные гвардейцы.
Взводный командует смирно, и я, отдав честь, направляюсь к ближайшей шеренге. Чеканя шаг, десяток следует за мной, и все это производит на площадь то впечатление, которое мне требуется. Стоящий над головами гул затихает, и все с интересом рассматривают печатающий шаг отряд.