Твин Пикс: Воспоминания специального агента ФБР Дэйла Купера
Шрифт:
Я хочу разыскать кого-нибудь из хулиганов с Двадцать четвертой улицы… Ну, тех, которые украли у меня магнитофон, когда мне было тринадцать лет… Интересно, что с ними сталось? Мне удалось выяснить, что один из тех парней работает в гараже неподалеку от того места, где они раньше встречались. Завтра я его навещу.
26 декабря, 4 часа дня
Я стою сейчас возле магазина «Дон и Джим»: у меня тут назначена встреча с Тедом, бывшим воришкой, который украл мой магнитофон. Со времени моего детства тут мало что изменилось. Кажется, время ни над чем тут не властно. Магазины все те же самые, продавцы
А вот, по-моему, и Тед, он идет ко мне…
26 декабре б часов вечера
Я самонадеянно считал, что, если хочешь узнать жизнь, нужно много путешествовать. Как же я ошибался! Тед провел последние семь лет в основном в тюремной камере размером с маленькую спальню. Однако при всем моем так называемом опыте я не смог познать жестокую правду жизни — такую, какая открылась ему.
Он сел в шестнадцать лет за убийство. В тюрьме его насиловали, издевались над ним, полосовали ножом. Теперь он женат, работает на двух работах и вдобавок учится на бухгалтера. Я спросил, на было ли в его жизни какого-нибудь решающего момента, поворотной точки в судьбе? Тед вспомнил, как в первый год заключения он видел в окно метель.
— С неба падали такие крупные хлопья, — сказал Тед. — Ребятишки любят ловить их языком.
В тот же самый день, только раньше, его в камере трижды изнасиловали. Завтра я попробую разыскать еще одного члена банды.
27 декабря, 8 часов утра
На улице холодно и пасмурно. Я стою на углу и жду другого члена банды с Двадцать четвертой улицы. А вот и большой… так-так, минуточку… Мне кажется, я совершил большую ошибку… О, черт!
27 декабря, 11 часов вечера
Второй член банды, судя по всему, «не завязал». Я говорю с больничной койки, куда я попал, получив удар по голове. Врачи сказали, что все будет нормально, но хотят оставить меня тут на ночь — понаблюдать, как все будет развиваться.
Насколько помнится, произошло вот что. Около восьми утра появился тип, которого я искал; он приехал в «седане» последней модели, с ним было еще два человека. Я почувствовал, что совершил серьезную ошибку, и попытался ретироваться в переулок, но мне преградили путь и .предложили сесть в машину — проехаться по городу. Тогда-то я и получил первый удар по голове.
О дальнейшем у меня сохранились только отрывочные воспоминания. Я помню какую-то латиноамериканскую женщину… она пела и размахивала маленьким колокольчиком. Потом — это я точно помню — мне еще несколько раз врезали. Пахло лимонами. Кто-то разбил бутылку. И при этом постоянно звучало слово „б-ь».
Мне до конца так и не ясно, как я умудрился удрать. Кажется, между двумя бандитами вспыхнула ссора… они пустили в ход ножи. Кто-то вроде бы орал:
— Зарежь его! А другой вопил:
— Он не виноват!
Тут латиноамериканца увела меня в соседнюю комнату и начала кружиться в танце, периодически врезая мне высоким золоченым каблуком.
Я, конечно, прекрасно знаю, что женщину бить неэтично, но нет правил без исключений. По-моему, я уложил ее одним-единственным ударом в челюсть. В этот момент в комнату сунулся бандит: он прижимал тряпку к резаной ране на щеке.'Я двинул ему в ухо, использовав для атаки какой-то большой круглый предмет, происхождение которого мне неизвестно. Жизнь — странная штука:
в ту самую минуту, когда мой второй похититель шлепнулся на пол, я неожиданно понял, что мне очень хотелось бы заниматься охраной правопорядка. Однако мне не хотелось портить столь чудную картину, поэтому я выпрыгнул из окна и ринулся бежать как угорелый.
Толком не помню, как я добрался до больницы, но в памяти моей отчетливо запечатлелись ослепительно яркий свет и свист ветра. В ушах звенит, я очень устал.
28 декабря, 11 часов вечера
Папа привез меня домой и преподнес мне сюрприз: собственноручно приготовил фруктовый торт. Я позвонил особому агенту Эрлу: хотел попросить его прислать мне бумаги, которые требуются для поступления, но Эрл был на учениях, и я не смог с ним связаться. Я совершенно уверен, что теперь я на верном пути. Головная боль постепенно проходит, я чувствую себя гораздо лучше.
1 января 1976 года, 1.30 ночи:
Папа разорился. Ему, правда, пришла в голову идея печатать свои собственные деньги, он загорелся, но я его отговорил. Кредиторы предоставили ему право выбора: он отдает им, либо типографию, либо дом. После второй бутылки шампанского папа заявил, что лучше он пожертвует домом.
Я в полном смятении. У меня такое же острое чувство утраты, как было тогда, когда умерла мама. Отец, судя по всему, переедет в маленькую квартирку над типографией. Он попросил меня порыться в вещах и отобрать то, что мне хотелось бы сохранить. А остальное останется тут.
1 января, 3 часа дня
Вот как я распорядился принадлежащим мне добром:
я решил оставить на память молоток, отвертку, фотографию и письмо Дж. Эдгара Гувера, фотокарточку Эфрема Цимбалиста, рюкзак, складной ножик, ботинки, несколько маленьких круглых камешков, фотографию мамы с папой, скаутский учебник, водоустойчивые спички, плакат с изображением известного бейсболиста Дюка Снайдера, компас, бутылку из-под молока, клейкую ленту, все мои костюмы, немного другой одежды (на разную погоду), карту мира, книгу «Моби Дж», маленькую карточку Марии и теплую шапку.
По-моему, я ничего не упустил. С этими вещами мне никакие превратности судьбы не страшны — ив эмоциональном плане, и в чисто физическом.
Я перенес папины вещи в квартирку над мастерской. Он снял с фасада нашего бывшего дома аллюминевый козырек и повесия его над кроватью. Все остальное забрал банк. У меня такое чувство, будто я устремился в открытое море, а возвращаться мне некуда, нигде нет нет ни одного порта… Но как ни странно, при этом становишься свободным человеком.
10 февраля, 2 часа
Я сдаю последние экзамены и досрочно заканчиваю колледж. Как только получу диплом, отправлю бумаги, необходимые для поступления в академию ФБР. Я с головой ушел в занятия. Теперь я думаю о сексе всего лишь три-четыре раза в день, а не круглосуточно, как раньше.
ЗА СЛЕДУЮЩИЙ ГОД — ДЭЙЛУ НЕ ХВАТАЛО ГОДА ДО СОВЕРШЕННОЛЕТИЯ, А В БЮРО БРАЛИ ТОЛЬКО ЛЮДЕЙ, ДОСТИГШИХ ИЗБИРАТЕЛЬНОГО ВОЗРАСТА, — ДЭЙЛ СДЕЛАЛ ВСЕГО ДВЕ ЗАПИСИ. ЕГО ТОЧНОЕ МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ В ТОТ ПЕРИОД НАМ НЕИЗВЕСТНО.
Август