Творчество и развитие общества в XXI веке: взгляд науки, философии и богословия
Шрифт:
Вторая точка зрения частично признает существование самостоятельных школ в истории российской экономической мысли, но жёстко связывает их возникновение и утверждение в таковом качестве с радикальной адаптацией заимствованных теорий. Идея здесь такова: все значимые теории социально-экономической мысли, известные в России, имеют внешнее происхождение [62] , однако самобытность условий жизни, особенности природы и исторического развития, народного духа, культуры, ментальности и направленности отечественной мысли привносят в них такие существенные адаптационные изменения, что они приобретают характер обновленных, существенно модифицированных и в этом смысле вполне оригинальных доктрин, имеющих лишь относительное сходство с оригиналом. Примерами могут послужить та же русско-немецкая школа – русификация классической теории [63] , теория христианского социализма, теории многоукладных и смешанных экономики т. д. Такие синтетические теории, лишь отчасти являясь порождением отечественной мысли, тем не менее вполне могут быть положены в основание соответствующих экономических школ.
62
Крупнейшие достижения российских экономических мыслителей происходили из попыток модифицировать западные теории таким образом, чтобы они были способны давать ответы на вопросы, имевшие решающее значение для российской хозяйственной жизни (Цвайнерт Й. Указ. соч. С. 372).
63
«Правильнее было бы говорить о русско-немецко-французской версии классического экономического учения. При этом «русское» должно стоять на первом месте, поскольку (это верно и по сей день, причём не только в отношении экономической теории) западное влияние на духовную жизни России перерабатывается таким образом, что всегда находят своё отражение российские традиции мышления» (Там же. С. 96).
И, наконец, третья точка зрения не только позитивно утверждает существование РЭШ, но и обосновывает её объективно-имманентный характер в качестве необходимой части обществоведческой мысли, неразрывно связанной с русской цивилизацией, культурой, наукой и другими формами общественного сознания, проистекающими из особенностей национального мышления, мировоззрения, ментальности и пр. Подчеркнём, что здесь речь идёт как о природно-исторических и культурных особенностях России (особенных свойствах объекта исследования), так и об особенностях субъекта исследования (национальной ментальности и национальном мышлении, вырабатываемых самой национальной культурой).
Повторимся, что научная школа становится полноценной школой при наличии всех базовых школообразующих признаков. Следует согласиться, что далеко не всегда научные сообщества или отдельные авторы, работавшие на территории исторической России и разрабатывавшие те или иные социально-экономические идеи, могут быть идентифицированы как представители оригинальной российской экономической школы. Показательный пример в этом плане представляет дискуссия о так называемой русско-немецкой экономической школе первой трети XIX века, основателями которой являются X. Шлецер и Г. Шторх. Этих авторов называют по-разному – и как распространителей классических идей в России, и как основоположников исторической школы, всё это отчасти справедливо, однако, считаясь представителями той или иной импортированной школы, самостоятельную школу, основанную на собственной исследовательской программе и на оригинальной философии, они так и не создали, хотя и выдвинули ряд оригинальных идей, например теорию «внутренних благ» и теорию «невещественного производства» (Г. Шторх).
Русская мировоззренческая мысль как «школооборазующий» фактор
Как мы отметили, существенной предпосылкой существования научной школы выступает мировоззренческое единство взглядов членов научного сообщества, основанное на общепринятой философской (иногда – религиозной или метафизической) позиции, которая составляет предпосылочное («донаучное» – Й. Шумпетер) основание для эпистемологии и методологии прикладных наук и формируемое в конечном итоге (в рациональном и духовном аспектах) различными известными религиозными и философскими системами. Например, английская классическая политэкономия (экономическая школа) возникла на базе религиозного деизма и философского эмпиризма, марксизм – на базе немецкой классической философии, философского позитивизма и фейербахианского антропологического материализма (С. Н. Булгаков) и пр. Исходя из этого, историческая русская социально-экономическая школа могла возникнуть только на базе традиционного русского мировоззрения. Но вплоть до XVIII века – до реализации программ европеизации России Петра I и Екатерины II, оно было исключительно религиозным, целостным и самодостаточным и не нуждалось ни в каких дополнительных умозрительных философских конструкциях для истолкования и разрешения проблем жизни, общества и познания истины. Никаких философских систем в их западноевропейском понимании русская мысль до поры не формировала не по причине своей отсталости, а именно по причине не имения в них надобности, не отставая при этом от Европы по глубине понимания и широте охвата указанных проблем. В этом смысле вполне правы те авторы, которые отрицают наличие систематических научных школ в исторической России. Только лишь в последние десятилетия XIX–XX веков в силу действия различного рода причин социально-исторического характера в России возникла «действительно значительная философская литература (в употребляемом здесь «систематически-рационалистическом» смысле), которая вооружена всеми результатами и методами западноевропейской мысли и в то же время глубоко связана с особенностями национального типа мышления и может действительно претендовать на всеобщий интерес как вследствие своей оригинальности, так и по значимости своих результатов» [64] . Именно на мощной интеллектуальной базе этой литературы, отразившей преобладавшее в то время в научно-гуманитарном сообществе религиозно-философское рационально-мистическое «немецкое» мировоззрение, начался процесс формирования «правильных» проблемно-ориентированных школ, прежде всего гуманитарного, экономического социологического и психологического направления, к сожалению, прерванный известными революционными событиями. Не лишним будет отметить, что выработанный отечественными мыслителями оригинальный гносеологический подход и соответствующая синтетическая методология к общезначимым социальным проблемам во многом опередили и существенно обогатили и западную и советскую обществоведческую мысль, поэтому их прямое или косвенное влияние ощущается у отечественных и зарубежных авторов и по сию пору.
64
Франк С. Л. Духовные основы общества. СПб.: Политическая литература, 1996. С. 473.
Рассмотрим далее в общих чертах сущность и составляющие данной методологии, подразумевая дальнейшую возможность использования её когнитивного и экзегетического потенциала для школообразующих экономических концепций. Как известно, на формирование систематической русской философской мысли оказали влияние три главных интеллектуальных источника – античная (главным образом платоновская) философия, восточная патристика (особенно труды великих каппадокийцев) и немецкая идеалистическая классическая философия [65] . Представляя собой, таким образом, подлинно синтетическое учение, русская философия смогла сгенерировать универсальную научную методологию, отличающуюся целостностью, разветвленностью и многообразием, при этом в ней обнаруживаются некие общие принципы и типические черты, которые в разных терминах и с разной степенью детализации отмечаются практически всеми исследователями. Так, например, многократно цитировавшийся выше очень добросовестный исследователь российской экономической мысли Й. Цвайнерт настойчиво указывает на холизм, антропологизм и акцентирование духовных начал (в противовес материальным) в традиции русской мысли [66] . Академик Л. И. Абалкин, не отрицая указанных характеристик, выделяет в качестве основных методологических принципов РЭШ телеологичность, стратегичность, этическую и социальную направленность [67] .
65
Уже одно это обстоятельство делает русскую мысль не изолированной, а находящейся в контексте проблематики мировой духовно-философской мысли. См.: Гидиринский В. И. Введение в русскую философию: типологический аспект. М.: Русское слово, 2003.
66
Там же. С. 33, 34.
67
Абалкин Л. И. Россия: поиск самоопределения. М.: Наука, 2005.
Интересна классификация типических черт русского мировоззрения, а соответственно, методологии познания у признанных классиков истории русской философии. Так, В. В. Зеньковский отмечает, что ещё с раннего Средневековья для русской мысли были характерны целостность (единство веры и мышления, индивида и общества, государства и церкви), антропоцентрическая (сотериологическая) интенция, мистический реализм [68] . С. Л. Франк в статье с характерным названием «Русское мировоззрение», идёт ещё дальше, обосновывая утверждение, что русская философия создала самобытную национально-русскую теорию познания, совершенно неизвестную Западу [69] . Он отмечает такие черты данной гносеологической системы, как антирационализм (интуитивизм), «жизненность» [70] (концепция укорененности познания в жизни, познания как формы и свойства самой жизни, жизненного опыта как основы познания истины и в этом смысле – практицизм [71] ), тяга к реализму, или, лучше сказать, к онтологизму – т. н. гносеологический онтологизм (невозможность довольствоваться какой-либо формой идеализма или субъективизма), характерное предубеждение против индивидуализма и приверженность к определённого рода духовному коллективизму («мы-мировоз-зрение», теория соборности), социологичность и антропологичность (в центре научного интереса всегда стоит человек, судьба человека, смысл человеческой жизни, «общественный идеал» и эсхатологические мотивы).
68
Зеньковский В. В. История русской философии в 2 т. Т. 1. Париж, 1948. С. 21.
69
Франк С. Л. Указ. соч. С. 476.
70
Ещё «русский Сократ» Г. Сковорода утверждал, что знание и жизнь в высшем понимании – одно и то же. И. В. Киреевский даже ввел в обиход специальный термины – «живоподлинное» знание, или «живознание», вытекавшие из его концепции целостного знания.
71
«Русское мировоззрение можно считать практическим в высоком смысле слова: оно изначально всегда рассчитано до некоторой степени на улучшение мира, мировое благо и никогда – лишь на одно понимание мира. Едва ли можно назвать хотя бы одного национального русского мыслителя, который бы не выступал одновременно в качестве морального проповедника или социал-реформатора, иначе говоря, в некотором смысле не стремился бы улучшить мир или возвестить идеал» (Франк С. Л. Указ. соч. С. 489).
И современные исследователи русской философской мысли единодушно отмечают такие её черты, как духовность, национально-историческая интенция (историософия), антропология, связь с литературой, этицизм, эсхатологичность, целостность и пр. [72]
Таким образом, обобщая типические черты русской философской мысли в её гносеологической части, можно сформулировать основные присущие ей эпистемологические принципы, дающие возможность генерировать методологические основы обществоведческих исследований, а следовательно, правомочие судить о наличии русской школы мысли.
72
Гидиринский В. И. Указ. соч.
1. Целостность объекта исследования(возможные дефиниции или предикаты объекта – всеединство, системность, комплексность, полнота, синтез, связность с абсолютом [73] ) – восприятие объекта познания как целостности, а дифференцированного объекта – только в единстве взаимосвязанных общим замыслом частей, что относится как к материальному природному миру, так и к социуму или отдельному человеку. Истинное познание, согласно русскому гносеологическому подходу, состоит не просто и не столько в обнаружении явления, наталкивании на него и даже не столько в объяснении (экзегезе) его в причинно-следственных соотношениях, но именно в понимании упомянутого общего смысла, точнее даже, замысла о предназначении целого и о месте и роли частей в целом [74] . Такая методология вовсе не обозначает абстрактный синкретически-механистический холизм и не представляет собой простой вариант известной гештальт-философии, но подразумевает именно некое особое живое духовное телеологическое единство объектов и субъектов природных и социальных систем, равно как и самого субъекта познания, который и получает санкцию на знание исключительно в качестве органической части упомянутого живого целого («единосущного» подобия ему), как результата интеллектуально-практического рационально-интуитивного «вживания» в него, «со-чувствия» ему. Концепцию и методологию целостности (философия всеединства, соборности, абсолюта) в разных её аспектах разрабатывали и использовали практически все крупные отечественные мыслители: А. С. Хомяков, И. В. Киреевский, Н. Н. Страхов, Вл. С. Соловьев (в особенности), Л. П. Карсавин, С. Н. Булгаков, С. Л. Франк, Н. О. Лосский, И. А. Ильин и многие другие.
73
«Связь с абсолютным составляет неотъемлемую сущность человеческого духа, присутствующую везде и всегда. Связь с абсолютным не только мыслится, но и переживается в чувстве святого, священного, возвышенного, ибо высшая ценность, охватывающая всю систему ценностей, переживается как святыня. Такая святыня существует и в марксизме, и в позитивизме… Конечно, и Маркс, и Энгельс имели свой смысл жизни, свой революционный миф, свой Абсолют» (Вышеславцев Б. П. Кризис индустриальной культуры. М.: Астрель, 2006. С. 297).
74
«Русскому духу присуще стремление к целостности, к всеохватывающей и конкретной тотальности, к последней и высшей ценности и основе… Русскому духу чужды и неизвестны дифференцированность и обособленность отдельных сфер и ценностей западной жизни – и не по причине его примитивности (как это часто полагают образованные на западный манер русские), а именно из-за того, что это противоречит его внутренней сути. Всё относительное, что бы оно собой ни представляло – будь то мораль, наука, искусство, право, национальности (экономика. – Д. 3.) и т. д., как таковое, не является для русского никакой ценностью. Оно обретает свою ценность лишь благодаря своему отношению к абсолютному, лишь как выражение и форма проявления абсолютного, абсолютной истины и абсолютного спасения» (Франк С. Л. Указ. соч. С. 492). Вот, кстати и исчерпывающий ответ на сентенции о мнимом отсутствии обособленного «абстрактного объекта» исследования для экономистов в истории мысли в России.
2. Аксиологичность, телеологичность и этизм в методологии.
Русская мысль на протяжении многих веков истории всегда не просто задавалась вопросами о смыслах, ценностях и целях, не только считала их главным предметом гуманитарных и даже естественных наук, но рассматривала их в качестве когнитивного инструментария, квинтэссенция которого выражается мыслью «верою познаем». Последнюю идею следует кратко пояснить.
Наличие веры (в обобщенном случае – необязательно религиозной) в качестве инструмента любого процесса познания любого учёного методологически необходимо (это следует из целостного подхода к познавательному процессу) как способ получения априорного смыслосодержащего телеологического знания о рационально не познанном, трансцендентном целом, как способа смыслового ухвата целого. В историческом русском мировоззрении и в русской философии познания настоящая полноценная вера познающего субъекта может быть только религиозной, аналогично дело обстоит в античной греческой философии (пантеизм). В западноевропейской философии начиная с Нового времени гносеологическая «вера» – знание о трансцендентном, получаемое ученым при посредстве интеллектуальной интуиции – непосредственного вне опытного знания, облекается в разные смыслосодержащие формы – «научной картины мира», «феноменологической очевидности», «донаучного знания» и пр., которые могут базироваться как на религиозных, так и на метафизических (натурфилософских, позитивистских, сциентистских), мифологических или смешанных основаниях.
Как известно, для западноевропейского научного мышления со времен позднего Средневековья характерна гносеологическая традиция жёсткого разделения субъекта и объекта познавательного процесса, восходящая ещё к английскому эмпиризму и картезианскому радикальному рационализму. Из данной идеи логически вытекает в том числе потребность объективизации знания (истины), очищения его от эмоциональных субъективно-нормативных примесей и искажений. В противоположность данному представлению, другие известные философские системы, прежде всего античные и восточные, считали и считают такую методу неверной и недопустимой. Однако, подобно русской философии проповедуя принципиальную неразделимость, единство субъекта и объекта, укоренённость первого в последнем, пантеистические религиозно-философские системы часто усматривали в этом единстве сакральный характер и не допускали его разрушения ни в форме познавательного, ни тем более в форме активного практически-преобразующего процесса. Русская же философия, воспринимая идею взаимной зависимости и единства субъекта и объекта познания, во-первых, подобно европейской (изначально основанной на христианской традиции) не воспринимает неживой объект познания в качестве божества, десакрализует его, а также признаёт за субъектом главенствующую, активно-преобразующую роль, во-вторых, подчёркивает не просто существенное влияние особенностей познающего разума на ход и результаты процесса познания, но имманентный характер нормативно-регулятивной (аксиологической) составляющей для любой гносеологии. Не только вера, которая предоставляет учёному картину мира и формирует его научную интенцию, но и все ценности, цели, смыслы, принципы «долженствования», упомянутая интуиция и пр., словом, всё то, что обязательно, осознанно или подсознательно задействуется субъектом в познавательном процессе, составляет необходимый каркас – эпистемологию познавательного инструментария. (В этом умозаключении русская мысль в значительной степени предвосхитила выводы знаменитой неокантианской баденской школы.) Отсюда происходят различного рода регулятивные эпистемологии в русской философии – эпистемология веры (у Вл. С. Соловьева и др.), эпистемология ценностей [75] , эпистемология смыслосодержащих объектов (излюбленный термин герменевтики), этическая эпистемология [76] и т. д. Данная тема – предмет особого исследования, здесь же лишь отметим, что, согласно данной концепции, регулятивно-ценностные гносеологические процедуры, такие как, например, упомянутая научная интенция, репрезентация, формализация, интерпретация, категоризация и классификация, конвенции и коммуникации, являются имманентными составляющими любого познавательного действия (это справедливо как для гуманитарных, так и для естественных наук).
75
«Будет время, когда наука освободится от псевдонаучных представлений о “научности” и станет изучать целестремительность всех процессов в природе, а следовательно, и реализацию ценностей в ней» (Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. М.: Изд-во полит, литературы, 1991. С. 306).
76
«…Именно этическое содержание… делало русскую экономическую мысль непрофессиональной», – это выдержка из приведённого выше предисловия В. С. Автономова к книге Й. Цвайнерта. Заметим, что пафос неприятия или принижения всего отечественного иногда происходит не по злому умыслу, а по простому незнанию или недопониманию сути гносеологии. Этика, аксиология есть не просто «эмоции», а (в том числе, наряду с прочим) прогрессивная, имманентная самому человеческому разуму методология познания, признанная в данном качестве не так уж давно усилиями западноевропейских философов-«баденцев» Г. Риккерта, Н. Гартмана, В. Вильденбранта, но не аналитическая, расчленяющая, «душераздирающая», а синтетическая, конструктивная, «собирающая», а потому столь близкая русской мысли.