Творения, том 10, книга 1
Шрифт:
4. (Апостол) не останавливается и на этом, но еще присовокупляет: "жена и должна иметь на голове своей знак власти над нею, для Ангелов" (ст.10); показывает, что не только во время молитвы, но и всегда она должна покрываться. А мужу заповедует уже не касательно покрывания, а касательно волос: запрещает покрываться только во время молитвы, растить же волосы возбраняет всегда. Как о жене сказал: "если не хочет покрываться, то пусть и стрижется", так и о муже: "если растит волосы, то это бесчестье для него" (ст.14). Не сказал: если покрывается, но: "если растит волосы". Потому и в начале сказал: "всякий муж, молящийся или пророчествующий с покрытою головою", не сказал: накрывшись, но: с покрытою головою, выражая, что молящийся хотя с обнаженною главою, но с отрощенными волосами, равен покрывшемуся: "так как", говорит, "волосы даны вместо покрывала" (ст.15). "Ибо если жена не хочет покрываться, то пусть и стрижется; а если жене стыдно быть остриженной или обритой, пусть покрывается" (ст.6). Сначала требует, чтобы жена не обнажала головы своей, а потом объясняет, что она постоянно должна быть покрытой: "ибо это то же, как если бы она была обритая", – и притом (покрытой) со всей тщательностью и осмотрительностью, так как не сказал просто: да накрывается , но: покрывается , т.е. должна тщательно закрываться со всех сторон. Показывает и неприличие противного образа действий и сильно укоряет, когда говорит: "если не хочет покрываться, то пусть и стрижется": если, говорит, ты свергаешь покрывало, установленное законом Божиим, то свергни и данное природой. Но, скажет кто-нибудь, как может служить жене бесчестием то, если она восходит до чести мужа? Чрез это, скажем мы, она не только не восходит, но лишается и собственной чести. Ведь не соблюдать собственных пределов и законов, установленных Богом, преступать их, – это не возвышение, а унижение. Как желающий чужого и похищающий непринадлежащее ему не приобретает, а унижается и теряет и то, что он имел, как например было в раю, так и жена в этом случае не приобретает себе благородство мужа, но теряет и благопристойность жены; притом же не это одно постыдно для нее, но и самое любостяжание. Таким образом, указав на то, что несомненно признается постыдным, в словах: "а если жене стыдно быть остриженной или обритой", (апостол) наконец от себя говорит: "пусть покрывается". Не сказал: пусть растит волосы, но: "пусть покрывается", внушая, что и то и другое одинаково, и доказывая это с двух сторон, со стороны закона и со стороны противоположной (от природы). Покрывало и отрощенные волосы, говорит, одно и то же, равно как бритая и обнаженная голова – одно и то же: "ибо это", говорит, "то же, как если бы она была обритая". Но спросит кто-нибудь: как одно и то же, когда та имеет естественное покрывало, а обритая не имеет и этого? Та, скажем мы, имея обнаженную голову, своей волей отвергла и естественное покрывало; если же она не лишена волос, то это дело природы, а не ее; следовательно как обритая имеет обнаженную голову, так и она. Для того (Бог) и повелел природе покрывать голову волосами, чтобы жена, научившись от природы, и сама покрывалась. Далее (апостол) приводит причину, рассуждая с своими слушателями, как с свободными, что я многократно замечал. Какая же причина? "Итак муж не должен покрывать голову, потому что он есть образ и слава Божия" (ст.7). Опять же вторая причина: муж, говорит он, не должен покрываться не только потому, что имеет главой своей Христа, но и потому, что имеет власть
5. Итак, покрытие есть знак покорности и подчинения; оно побуждает смотреть вниз, смиряться и соблюдать добродетель; добродетель же и честь подчиненного состоят именно в том, чтобы пребывать в послушании. Мужу не предписывается это делать, так как он – образ самого Владыки; а жене справедливо (предписывается). Потому посуди, как велико преступление, когда ты, удостоившийся такой власти, бесчестишь себя, принимая вид жены; ты делаешь то же, как если бы, получив диадему, сбросил ее с головы, и вместо диадемы надел рабскую одежду. "Впрочем ни муж без жены, ни жена без мужа, в Господе" (ст.11). Так как (апостол) приписал большое преимущество мужу, сказав, что жена от него, для него и под его властию, то, чтобы не возвысить мужей более надлежащего и не унизить жен, смотри, какую вносит поправку, говоря: "впрочем ни муж без жены, ни жена без мужа, в Господе". Не указывай мне, говорит, только на первоначальные преимущества и на сотворение, а обрати внимание на последующее и увидишь, что каждый из них зависит от другого. или, лучше, не один от другого, но все от Бога. Потому и говорит: "ни муж без жены, ни жена без мужа, в Господе. Ибо как жена от мужа, так и муж через жену" (ст.12). Не сказал: от жены; а через нее опять: от мужа – это неотъемлемо остается при муже. Впрочем, виновник этих преимуществ не муж, а Бог; потому и присовокупляет: но вся от Бога. Итак, если все от Бога, если Он повелевает это, то повинуйся и не противоречь. "Рассудите сами, прилично ли жене молиться Богу с непокрытою головою?" (ст.13). Опять предоставляет им самим судить о сказанном, подобно как поступил (в беседе) об идоложертвенном; там сказал: "сами рассудите о том, что говорю" (10:15), и здесь (говорит): "рассудите сами", и этим внушает нечто страшное: здесь, говорит, оскорбление касается Бога: впрочем, не говорит этого прямо, а выражается снисходительнее и прикровеннее: "прилично ли жене молиться Богу с непокрытою головою? Не сама ли природа учит вас, что если муж растит волосы, то это бесчестье для него, но если жена растит волосы, для нее это честь, так как волосы даны ей вместо покрывала?" (11:13-15). Как в других местах всегда он употребляет общеизвестные доказательства, так и здесь обращается к общеизвестному обычаю и сильно пристыжает слушателей, ожидающих от него наставления в том, что они могли знать и из общего обычая; а это не безызвестно и варварам. И, заметь, какие сильные везде он употребляет выражения: "всякий муж, молящийся или пророчествующий с покрытою головою, постыжает свою голову"; и еще: "а если жене стыдно быть остриженной или обритой, пусть покрывается"; и здесь: "если муж растит волосы, то это бесчестье для него, но если жена растит волосы, для нее это честь, так как волосы даны ей вместо покрывала". Но, скажешь, если вместо одеяния дано, то для чего прибавлять к одному одеянию другое? Для того, чтобы показать подчинение не только по природе. но и по доброй воле. Природа наперед установила, чтобы ты была покрытой; а ты приложи нечто от себя, чтобы не показалось, что ты нарушаешь законы природы; противиться же не только нам, но и природе, есть знак великого бесстыдства. Потому Бог, укоряя иудеев, сказал: "сыновей твоих и дочерей твоих ты приносила в жертву": это больше всех гнусностей твоих (Иез.16:20). Также Павел, в послании к Римлянам обличая предающихся сладострастию, подобным же образом усиливает обличение, замечая, что преступление их противно не только закону Божию, но и природе: "заменили естественное употребление противоестественным" (Рим.1:26). И здесь он внушает то же самое, и еще то, что он не предписывает ничего нового, и что все языческие нововведения противны природе. То же выражает и Христос, когда говорит: "как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними" (Мф.7:12), внушая, что Он не вводит ничего нового. "А если бы кто захотел спорить, то мы не имеем такого обычая, ни церкви Божии" (1Кор.11:16). Следовательно противление есть знак упорства, а не рассудительности. Впрочем и здесь он умеренно обличает, а вместе с тем сильно пристыжает их, что и делало слова его весьма внушительными. Мы, говорит, не имеем такого обычая, чтобы спорить, состязаться и противоречить. Не останавливаясь на этом, прибавляет: "ни церкви Божии", внушая, что не повинуясь они враждуют и противятся всей вселенной. Но если тогда коринфяне противоречили этому закону, то теперь приняла и сохраняет его вся вселенная. Такова сила Распятого!
6. Но я опасаюсь, чтобы иные жены, приняв надлежащий наружный вид, не оказались бесстыдными в делах и не остались открытыми в другом отношении. Потому Павел и в послании к Тимофею, не довольствуясь сказанными наставлениями, прибавил нечто другое и сказал: "в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением волос, не золотом" (1Тим.2:9). Если не должно обнажать головы, но везде носить знак подчинения, то тем более должно показывать это в действиях. Прежние жены называли мужей своих господами и уступали им первенство. Потому, скажешь, что и они любили своих жен? И я знаю это и не забываю; но когда мы говорим о твоих обязанностях, то не указывай на (обязанности) других. Когда мы внушаем детям повиновение родителям н произносим слова Писания: "почитай отца твоего и мать твою" (Исх.20:12), то они говорят нам: докажите и следующее: "и вы отцы не раздражайте детей" (Еф.6:4). Когда мы внушаем рабам слова Писания: "повинуйтесь господам, не с видимою только услужливостью" (Еф.6:5-6), то они напоминают нам о дальнейшем и требуют, чтобы и господам также было сделано внушение: Павел, говорят они, повелел и им умерять строгость (Еф.6:9). Но мы не будем поступать так, не будем указывать на обязанности других, когда обличают нас за нарушение наших; хотя бы обличение падало на тебя вместе с другими, ты не избавишься от обвинения; потому смотри только на то, чтобы тебе освободиться от своих грехов. Адам также слагал вину на свою жену, а она на змия; но это нисколько не помогло им. Не говори же и ты мне этого, но постарайся со всяким благоразумием исполнять свои обязанности в отношении к мужу. И мужу твоему, когда увещеваю его любить и уважать тебя, я не дозволяю указывать на заповедь, данную жене, а требую от него исполнения предписанного ему. Потому и ты старайся исполнять свои обязанности и оказывай покорность своему мужу. Если хочешь повиноваться мужу для Бога, то не представляй мне его обязанностей, но тщательно исполняй те, которые Законодатель возложил на тебя. В том особенно и состоит повиновение Богу, чтобы не нарушать закона, даже в том случае, если сама ты терпишь противное. Кто любит любящего его, тот не делает ничего важного; а кто любит ненавидящего его, тот преимущественно достоин венцов. Так размышляй и ты: если будешь сносить жестокого мужа, то получишь светлый венец; а если тихого и кроткого, то за что Бог будет награждать тебя? Говорю это не для того, чтобы подать мужьям повод к жестокостям, но чтобы убедить жену – сносить и жестоких мужей. Когда каждый будет стараться исполнять свои обязанности, то и ближний не замедлит сделать то же. Так, когда жена бывает готова сносить гневливого мужа, тогда и муж не станет оскорблять гневливой жены, тогда во всем будет у них мир и пристань, не возмущаемая волнами. Так и было у древних: каждый исполнял свое, не указывая на обязанности ближнего. Смотри: Авраам взял с собой племянника, и жена не укоряла его за это. Он велел ей идти в дальний путь, и она не воспротивилась этому, но повиновалась. Потом после многочисленных бедствий, усилий и трудов, сделавшись господином всего, он уступил первенство Лоту, и Сарра не только не огорчилась этим, но даже не открыла уст и не сказала ничего такого, что многие жены говорят ныне, когда видят, что мужья их при подобных разделах получают менее других, особенно низших себя, порицают их, называют и глупыми, и несмысленными, и трусами, и беспечными, и ленивыми. Она же не сказала и не подумала ничего такого, но осталась довольна всем, что он сделал. И еще более: когда его (Лота) постигла великая опасность после того, как он сам сделал выбор и предоставил дяде худшую часть, и когда патриарх, услышав об этом, вооружил всех своих домочадцев и с ними одними пошел против целого персидского войска, она не удерживала его и не сказала, например, так: куда идешь ты, человек, ввергая сам себя в пропасть, подвергаясь таким опасностям, готовясь пролить кровь за мужа, который обидел тебя и похитил твою собственность? Если ты не думаешь о себе, то пожалей меня, оставившую дом, отечество, друзей и родных, и последовавшую за тобой в такой путь, не подвергай меня вдовству и соединенным с вдовством бедствиям. Ннчего такого она не сказала, не подумала, но все перенесла молча. Затем, оставаясь неплодной, она не скорбит и не плачет, подобно другим таким женам, но проливает слезы он, – впрочем не пред женой, а пред Богом. И, заметь, как каждый соблюдает должное: он не презирает Сарры за ее неплодство и не укоряет ее за это, и она с своей стороны старается найти для него некоторое утешение в бесчадии посредством рабыни. Тогда не запрещалось это, как запрещается ныне; ныне же непозволительно ни женам делать такое угождение мужьям, ни мужьям, с ведома ли, или без ведома жен, вступать в такие связи, хотя бы они в тысячу раз более чувствовали бесчадие; иначе им будет сказано: "червь их не умирает и огонь не угасает" (Мк.9:44); ныне это не дозволяется, а тогда не запрещалось. Потому, и жена предложила это, и он послушался, и поступил так не ради удовольствия. А посмотри, скажешь, как он потом, по ее же требованию, изгнал (служанку). Но этим я и хочу доказать, что как он во всем слушался ее, так и она его.
7. Притом, не ограничивайся этим, но, когда говоришь так, обрати внимание и на предыдущее, на то, что служанка оскорбила ее, стала гордиться пред госпожой; а что может быть прискорбнее этого для свободной и честной жены? Потому ты, жена, не ожидай доброты от мужа, чтобы после того показать и свою, – в этом не будет ничего важного; и ты, муж, не ожидай благонравия от жены, чтобы после того и самому быть любомудрым, – это уже не будет подвигом; но каждый, как я сказал, пусть первый исполняет свои обязанности. Если и посторонним, ударяющим по правой щеке, должно подставлять другую, то тем более должно сносить жестокость мужа. Говорю это не для того, чтобы муж бил жену, нет; это крайнее унижение не для той, которую бьют, а для того, кто бьет; но если по каким-нибудь обстоятельствам ты, жена, сочеталась с таким мужем, то не предавайся скорби, представляя ожидающую тебя за это награду и похвалу еще в настоящей жизни. И вам, мужья, скажу: никакой проступок не должен вынуждать вас бить свою жену. Что я говорю – жену? Благородному мужу непозволительно бить даже служанку и налагать на нее руки. Если же весьма бесчестно для мужа бить рабыню, то тем бесчестнее налагать руку на свободную. Это внушают и внешние (языческие) законодатели, которые не принуждают жену жить вместе с бьющим ее мужем, как с недостойным ее сожительства. Подлинно, крайне беззаконно – сообщницу жизни, издавна разделяющую твои нужды, позорить, как рабыню. Такой муж, если только можно назвать его мужем, а не зверем, по моему мнению, равен отцеубийце и матереубийце. Если нам заповедано оставлять для жены отца и мать, не в оскорбление им, но в исполнение закона Божия, и для самих родителей это настолько вожделенно, что они, будучи оставляемы, радуются и совершают брачное соединение детей с великим усердием, то не крайнее ли безумие оскорблять ту, для которой Бог повелел оставлять родителей? И безумие ли только? А бесчестие, скажи мне, кто может перенести? Какое слово может изобразить это (бесчестие), когда крики и вопли разносятся по улицам, когда соседи и прохожие стекаются к дому совершающего такое гнусное дело, сокрушающего подобно какому-то зверю все, находящееся внутри? Лучше, если бы земля поглотила такого безумца, нежели после того ему опять показаться на торжище. Жена, скажешь ты, поступает дерзко? Но вспомни, что она – жена, слабый сосуд, а ты – муж. Ты для того и поставлен над ней начальником и главой, чтобы сносить слабость подчиненной. Старайся сделать свое правление славным; а славным оно будет тогда, когда ты не будешь бесчестить подчиненной. Как царь является сам тем более достойным почтения, чем более возвышает честь (подвластного себе) начальника, а когда унижает и бесчестит его достоинство, тогда не мало уменьшает и собственную славу, так и ты, бесчестя подвластную тебе начальницу, не мало унижаешь честь и своей власти. Итак, представляя все это, будь благоразумен, а вместе с тем вспоминай и о том вечере, в который отец, призвав тебя, отдал тебе дочь свою, как бы некоторый залог, и, отлучив ее от всего, от матери, от себя самого и от дома, вручил все попечение о ней твоей деснице. Подумай, что после Бога ты от нее получил детей, сделался отцом, и потому будь кроток в отношении к ней.
8. Не видишь ли, как земледельцы удобряют всеми способами землю, принявшую семена, хотя бы она имела тысячи недостатков, хотя была бы например неплодоносна, произращала дурные травы, подвергалась наводнениям по свойству местоположения? Так же поступай и ты; тогда ты же первый насладишься и плодами и спокойствием. Жена есть пристань и важнейшее лекарство для (ищущих) благодушия. Если эту пристань ты будешь соблюдать свободной от ветров и волнения, то найдешь в ней великое спокойствие, возвратившись с торжища: а если будешь возмущать и волновать ее, то уготовишь сам себе опаснейшее кораблекрушение. Итак, пусть не будет этого, а пусть будет то, о чем я говорю. Если случится в доме что-нибудь прискорбное по ее вине, то утешай ее, а не увеличивай скорби, хотя бы ты лишился всего имущества, это не будет прискорбнее неприязни с сожительницей; какую бы ты ни представил вину, ничто не будет несноснее раздора с женой. Потому пусть любовь к ней будет для тебя драгоценнее всего. Если должно носить тяготы друг друга, то тем более – жены. Если она бедна, не укоряй; если неразумна, не осуждай, а лучше постарайся научить ее; ведь она – член твой; вы – одна плоть. Но, скажешь, она болтлива, склонна к пьянству, гневлива? В таком случае должно не гневаться, а скорбеть, молиться Богу, увещевать, вразумлять ее, и делать все, чтобы истребить ее страсть. Если же будешь бить и мучить ее, то не исцелишь ее болезни; грубость исправляется кротостью, а не взаимной грубостью. Вместе с тем не забудь и о награде от Бога. Если ты, имея возможность отвергнуть ее, не сделаешь этого по страху Божию, но станешь сносить недостатки ее из уважения к закону, возбранившему отвергать жену, как ни велика была бы болезнь ее, ты получишь неизреченную награду, и еще прежде награды – великую пользу, сделав ее более благопокорной, приучив и себя к большей в отношении к ней кротости.
Рассказывают, что один из внешних философов (Сократ), имея жену злую, болтливую и склонную к пьянству, на вопрос, для чего он терпит ее, отвечал, что она служит для него домашним училищем и упражнением любомудрия: я, говорил он, упражняясь ежедневно с нею, делаюсь более кротким и с другими. Вы пришли в восторг? А мне весьма прискорбно, что язычники любомудрием превосходят нас, которым заповедано подражать ангелам, или, лучше, заповедано подражать в кротости самому Богу. Сказанный философ по этой причине не изгонял своей злой жены; а некоторые говорят, что по этой причине он и женился на ней. Но, так как многие из людей не бывают настолько благоразумны, то я советую наперед всячески стараться о том, чтобы избирать жену благонравную и исполненную всякой добродетели; если же случится сделать ошибку и ввести в дом свой невесту недобрую и даже негодную, тогда подражать этому философу, всеми мерами исправлять ее и считать это дело важнее всего. Купец не спускает в море корабля и не принимается за торговлю прежде, нежели заключит с своим товарищем условия, которые обеспечили бы взаимное их спокойствие. Так и мы будем принимать все меры, чтобы внутри своего корабля сохранять всяческий мир с сообщницей житейского поприща; тогда и все прочее будет у нас спокойно, и мы безопасно переплывем море настоящей жизни. Об этом мы должны заботиться более, нежели о доме, рабах, деньгах, полях и даже делах гражданских; всего драгоценнее должно быть для нас то, чтобы не иметь вражды и распри с своей сожительницей; тогда и все прочее пойдет у нас хорошо, и в делах духовных мы будем иметь большую благоуспешность, с единомыслием неся бремя настоящей жизни; а исполнив все, получим и уготованные для нас блага, которых да сподобимся все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
БЕСЕДА 27
"Но, предлагая сие, не хвалю вас , что вы собираетесь не на лучшее, а на худшее" (1Кор.11:17).
1. Прежде всего надобно объяснить причину предлагаемого обличения; тогда наша речь будет удобопонятнее. В чем же состоит эта причина? Как в начале верующие, в числе трех тысяч, вкушали пищу за общим столом и имели у себя все общее, так было и тогда, когда апостол писал это, хотя и не с такой точностью, а только как бы некоторый остаток прежнего общения сохранялся и соблюдался в последующее время. Верующие, из которых одни были богаты, а другие бедны, хотя не отдавали всего своего имущества на общую пользу, однако в установленные дни по обычаю учреждали общие столы и, по окончании собрания и причащения таин, сходились все на общее пиршество, при чем богатые приносили яства, а бедные и ничего не имеющие были приглашаемы ими, и таким образом вкушали пищу все вместе. Но впоследствии уничтожился и этот обычай. Причиной было то, что верующие разделились между собой, причисляли себя одни к тем, а другие к другим, и говорили: я такого-то, а я такого-то, как говорил и вразумлял (апостол) в начале послания: "ибо от домашних Хлоиных сделалось мне известным о вас, братия мои, что между вами есть споры. Я разумею то, что у вас говорят: „я Павлов"; „я Аполлосов"; „я Кифин";" (1Кор.1:11-12). Это не значит, будто они называли себя Павловыми: он не допустил бы этого; но, желая сильнее и с корнем истребить такой образ действий, он привел свое имя, чтобы показать, что если бы кто-нибудь принял даже его имя, отторгшись от общего тела (Церкви), и в таком случае поступил бы безрассудно н крайне нечестиво: если же нечестиво (называться) его именем, то тем более именем других низших учителей. Итак, когда нарушился этот обычай (общения имений), прекрасный и благодетельнейший, так как он служил к поддержанию любви, утешению бедности, благоупотреблению богатства, внушению великого любомудрия, сохранению смиренномудрия, когда (апостол) узнал, что погибают такие блага, то справедливо употребляет обличительное слово и говорит: "но, предлагая сие, не хвалю". В прежнем обличении, которое не касалось многих, бывших исправными, он начал речь иначе: "хвалю вас", говорит, "что вы все мое помните" (ст.2): а здесь напротив: "но, предлагая сие, не хвалю". Потому он и не поместил этого (предмета) сряду после обличения вкушавших идоложертвенное; так как это (преступление) было весьха тяжко, то он вставил в средине речь о волосах, чтобы, переходя от одного сильного обличения к другому столь же сильному, не показаться слишком суровым, – а затем опять переходит к более тяжкому и говорит: "но, предлагая сие, не хвалю". Что такое сие? Об этом я сейчас скажу. А что значит: "предлагая, не хвалю"? Я не одобряю, говорит, вас за то, что вы поставили меня в необходимость делать вам внушение; не хвалю, что оказалась надобность учить вас этому, что вы имеете нужду в таком увещании от меня. Видишь ли, как в самом начале он показал все безрассудство их поведения? Если согрешающему не следовало даже нуждаться в увещании, чтобы не грешить, то очевидно, как непростителен грех. Почему же он не хвалит? "Что", говорит, "вы собираетесь не на лучшее, а на худшее", то есть, не преуспеваете в добродетели. Тогда как следовало преуспевать и возрастать в любви, вы сократили уже господствовавший обычай, и сократили так, что оказалась надобность в моем увещании вам возвратиться к прежнему порядку. Затем, чтобы не показалось, что он говорит только в пользу бедных, (апостол) не тотчас начинает речь о трапезах: а чтобы обличение его не было принято ими за маловажное, употребляет выражение более разительное и внушающее больший страх. Что же он говорит? "Ибо, во-первых, слышу, что, когда вы собираетесь в церковь, между вами бывают разделения" (ст.18). Не говорит: я слышу, что вы не учреждаете общих вечерей, слышу, что вы вкушаете пищу каждый порознь, а не вместе с бедными; но употребляет выражение, которое могло сильнее потрясти их душу, именно – разделения, которые были причиной и этого беспорядка; и таким образом опять напоминает о том, о чем говорено было в начале послания и что возвещено было ему домашними Хлоиса. "Чему отчасти и верю".
2. Чтобы не сказали: а что, если солгали какие-нибудь клеветники? – он не говорит: я верю, чтобы они не сделались еще более бесстыдными, не говорит также: не верю, чтобы обличение не показалось напрасным, но – отчасти, говорит, верю, т.е. несколько верю, и тем делает их внимательными и призывает к исправлению. "Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные" (ст.19). И под именем разномыслия он разумеет здесь не заблуждения касательно догматов, но эти самые разделения. Впрочем, если бы он говорил и о заблуждениях касательно догматов, то и в таком случае не подал бы повода к соблазну. Ведь и Христос сказал: "надобно придти соблазнам" (Мф.18:7), и однако не нарушил свободы воли и не поставил жизнь в какой-нибудь необходимости и неизбежности, но предсказал будущее, имевшее произойти от злой человеческой воли, не вследствие Его предсказания, но от произвола развратных людей. Не потому происходили (соблазны), что Он предсказал о них, но потому Он предсказал, что они имели произойти. Если бы соблазны происходили по необходимости, а не по воле производящих их, то Он напрасно бы сказал: "горе тому человеку, через которого соблазн приходит" (Мф.18:7). Но об этом мы подробно рассуждали, когда рассматривали это место, а теперь нужно обратиться к настоящему предмету. Что (апостол) действительно разномыслиями называет здесь беспорядки при трапезах и бывшие при том несогласия и раздоры, это он ясно выразил последующими словами. А именно, сказав: "слышу, что между вами бывают разделения", не остановился на этом, но, желая объяснить, какие он разумеет разделения, говорит далее: "всякий поспешает прежде других есть свою пищу" (ст.21), и еще: "разве у вас нет домов на то, чтобы есть и пить? Или пренебрегаете церковь Божию?" (ст. 22). Очевидно, что он говорит об этих беспорядках; а что называет их разделениями, не удивляйся; он хотел, как я сказал, сильнее подействовать на них таким выражением. Если бы он разумел догматические разделения, то не говорил бы с ними так кротко. Когда он говорит о них, то послушай, с какой силой и предохраняет, и обличает; предохраняет, когда говорит: "если бы даже Ангел стал благовествовать вам не то, что вы приняли, да будет анафема" (Гал.1:8-9); обличает, когда говорит: "вы, оправдывающие себя законом, отпали от благодати" (5:4); а смутьянов называет то псами: "берегитесь", говорит, "псов" (Фил.3:2), то сожженными в совести и служителями диавола (1Тим.4:2). Но здесь не говорит ничего подобного, а выражается кротко и снисходительно. Что означают слова: "дабы открылись между вами искусные"? Чтобы более просияли. Он хочет сказать, что людям непреклонным и твердым это не только не вредит, но еще делает их более заметными и славными. Частица дабы (, чтобы) не всегда означает цель, но часто следствие дела. Так употребляет ее Христос, когда говорит: "на суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы" (Ин.2:39); так и сам Павел, когда говорит о законе: "закон же пришел после, чтобы[1] умножилось преступление" (Рим.5:20). Закон дан был не для того, чтобы умножились преступления иудеев; но так было. И Христос пришел не для того, чтобы видящие сделались слепыми, а с противоположной целью: но так было. Подобным образом и здесь нужно понимать слова: "дабы открылись искусные" бывают: разномыслия были не для того, чтобы открылись искусные, но когда явились разномыслия, тогда это случилось. (Апостол) сказал это для утешения бедных, твердо переносящих такое пренебрежение. Потому не сказал: дабы стали искусны, но: "дабы открылись искусные", выражая, что они и прежде были такими, но смешивались с другими и, получая утешение от богатых, не очень были заметны, а теперь смятение и несогласие сделали их известными, подобно как буря делает известным кормчего. Также не сказал: дабы вы искусными явились, но: "дабы открылись между вами искусные"; как в обличении не указал ни на кого прямо, чтобы не сделать их более бесстыдными, так и в похвале, чтобы не сделать их более беспечными; но выражается неопределенно, предоставляя совести каждого прилагать к себе сказанное. Мне кажется, что здесь он утешает не только бедных, но и тех, которые не нарушали того обычая; вероятно, между ними были и соблюдавшие его. Потому он и сказал: "отчасти верю". Справедливо он называет искусными тех, которые не только вместе с другими соблюдали обычай, но и без них не преступали этого прекрасного установления. Такими похвалами он старается возбудить в тех и других большее усердие. Затем он показывает и самый род преступления. В чем же оно состояло? "Вы собираетесь", говорит, "так, что это не значит вкушать вечерю Господню" (1Кор.11:20). Видишь ли, как он пристыжает их и под видом повествования предлагает внушение? Наружный вид собрания, говорит, показывает одно, происходит как бы из любви и братолюбия; вы собираетесь в одном месте и все вместе: а трапеза не соответствует собранию. Не сказал: когда вы собираетесь, то не вкушаете вместе, не разделяете пищи друг с другом, но опять выражается иначе и гораздо разительнее: "так", говорит, "что это не значит вкушать вечерю Господню", напоминая им ту вечерю, на которой Христос преподал страшные тайны. Потому и назвал ядение их вечерей, так как и на той вечери возлежали все вместе. Впрочем не так отличны друг от друга богатые и бедные, как Учитель и ученики, – между последними различие беспредельно. Но что я говорю об Учителе и учениках? – представь, какое различие между Учителем и предателем, и однако Он сам возлежал вместе с ними, не изгнал и предателя, но и с ним разделил соль и сделал его участником таин.
3. Далее (апостол) объясняет, почему они не вкушают вечерю Господню: "ибо всякий", говорит, "поспешает прежде других есть свою пищу, так что иной бывает голоден, а иной упивается" (ст.21). Видишь ли, как он доказал, что они более посрамляют себя самих? Принадлежащее Господу они присвояют себе, и потому прежде всех унижают самих себя, лишая свою трапезу того, в чем состоит величайшее ее достоинство. Почему и каким образом? Господская вечеря, то есть Владычня, должна быть общей; принадлежащее господину не принадлежит тому или другому рабу, но есть общее для всех; она Господская, говорит, следовательно общая. Если же она принадлежит твоему Владыке, как и действительно принадлежит, то ты не должен присвоять ее себе, но, как принадлежащую Господу и Владыке, предлагать ее всем вообще. Она Господская, а ты препятствуешь ей быть Господской, не дозволяя ей быть общей, но вкушая сам по себе. Потому и присовокупляет: "ибо всякий поспешает прежде других". Не сказал: отделяет, но: поспешает, прикровенно обличая их в неумеренности и невоздержании, что объясняется и последующим: а именно, сказав это, он продолжает: "так что иной бывает голоден, а иной упивается"; то и другое, как недостаток, так и излишество, показывают неумеренность. Вот и вторая вина, которая также вредит им самим: первая в том, что они бесчестят свою вечерю; а вторая в том, что пресыщаются и упиваются, и, что еще тяжелее, тогда как бедные алчут. То, что следовало предлагать всем вообще, они поедают одни и таким образом впадают в пресыщение и пьянство. Потому он и не сказал: иной бывает голоден, а иной насыщается, но: упивается. Каждое из этих дел само по себе достойно осуждения; упиваться, не пренебрегая бедных, преступно; и пренебрегать бедных, не упиваясь, преступно; если же то и другое соединятся вместе, то представь, как велико преступление. Показав нечестие дела, далее он применяет укоризну и говорит с великим гневом: "разве у вас нет домов на то, чтобы есть и пить? Или пренебрегаете церковь Божию и унижаете неимущих?" (ст.22). Видишь ли, как от бедных он переносит оскорбление на церковь, чтобы усилить речь свою? Вот и четвертая вина, состоящая в том, что они оскорбляют не только бедных, но и церковь. Как Господскую вечерю (говорит), так и самое место ты присвояешь себе, пользуясь церковью, как бы своим домом. Церковь устроена не для того, чтобы собирающиеся в ней разделялись, но чтобы разделенные соединялись, как показывает и самое слово: собрание. "И унижаете неимущих". Не сказал: оставляете голодными неимущих, но с большей укоризной: унижаете, показывая, что он не столько заботится о пище, сколько об оскорблении, причиняемом им (бедным). Вот и пятая вина – в том, что они не только презирают алчущих, но и унижают их. Этими словами он с одной стороны похваляет бедных, выражая, что они не столько беспокоятся о желудке, сколько о бесчестии, а с другой – располагает слушателя к милосердию. Показав столько преступного (в их поведении), – унижение вечери, унижение церкви, оскорбление бедных, – он вдруг смягчает силу обличения и говорит: "похвалить ли вас?[2] За это не похвалю". Это особенно и достойно удивления, что, показав столько преступлений, когда следовало бы сильнее выразить гнев свой, он поступает совершенно иначе, смягчает речь и дает им облегчение. Почему же так? Он уже сильно тронул их, доказав важность их вины, и, как превосходный врач, наносит удар соответственный ранам: требующие глубокого разреза не рассекает только на поверхности, – ты слышал, как он отсек от них кровосмесника, – а к требующим более легкого врачевания не прилагает железа; потому и здесь говорит с ними кротко. С другой стороны он преимущественно старался сделать их кроткими к бедным; потому более и сам беседует с ними кротко. Далее, желая пристыдить их иначе и еще сильнее, он обращает речь к более важному предмету: "ибо я", говорит, "от Самого Господа принял то, что и вам передал, что Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб и, возблагодарив, преломил и сказал: приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание" (ст.23-24). Почему он упоминает здесь об этих тайнах? Потому, что это было ему весьма нужно для настоящего предмета. Владыка твой, говорит, удостоил всех одной и той же трапезы, и притом самой страшной и много превосходящей достоинство всех; а ты считаешь других недостойными твоей трапезы, маловажной и незначительной, и, тогда как они не получают от тебя ничего из благ духовных, отнимаешь у них и телесные, хотя и они – не твои. Впрочем, он не говорит этого, чтобы слова его не были слишком тяжкими, но употребляет речь более кроткую и говорит: "что Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб". Для чего он напоминает нам об этом времени, об этой вечери и предательстве? Не просто и не без причины, но чтобы сильнее тронуть и самым временем. Всякий, хотя бы кто был даже камнем, представив, как в эту ночь (Господь) скорбел с учениками, как был предан, связан, веден, осужден, как терпел и все прочее, сделается мягче воска, отрешится от земли и всей здешней суеты. Для того (апостол) и напоминает нам о всем этом; пристыжает нас и временем, и вечерей, и предательством и говорит: Владыка твой предал Себя самого за тебя, а ты не хочешь уделить и хлеба брату для самого же себя?
4. Но почему (Павел) говорит, что он принял это от Господа, между тем как сам тогда не был, а находился в числе гонителей? Чтобы ты уразумел, что та вечеря не заключала в себе ничего большего в сравнении с последующими. И ныне тот же (Господь) все совершает и преподает, как и тогда, и не для этого только он напоминает нам об этой ночи, но чтобы тронуть нас еще и иным образом. Как вообще мы более помним последние слова, которые слышим от умирающих, и наследникам их, когда они дерзают нарушать их завещания, в укоризну говорим: вспомните, что это последние слова отца вашего, которые он завещал пред самым тем вечером, как испустил дух, так и Павел, желая таким образом усилить речь свою, говорит: вспоминайте, что это было последнее таинство, которое Он преподал вам, что Он заповедал это в ту ночь, в которую готовился быть убитым за нас, и, предложив вам эту вечерю, после нее уже не предложил никакой другой. Затем он излагает самые обстоятельства события и говорит: "взял хлеб и, возблагодарив, преломил и сказал: приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое". Если ты приступаешь к евхаристии (благодарению), то не делай ничего недостойного благодарения, не посрамляй брата, не презирай алчущего, не упивайся, не оскорбляй церкви. Ты приступаешь, чтобы благодарить за те блага, которые получили: воздавай же отплату и с своей стороны и не отделяйся от ближнего. Христос преподал равно всем, сказав: приимите, ядите. Он равно всем преподал Свое тело, и ты не хочешь равно всем раздавать общий хлеб? А (хлеб) был преломлен Им равно за всех и соделался Телом равно за всех. "Также и чашу после вечери, и сказал: сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание" (ст.25). Что говоришь? Совершаешь воспоминание о Христе, и презираешь бедных, и не трепещешь? Когда ты совершаешь поминовение по умершем сыне или брате, то совесть замучила бы тебя, если бы ты не исполнил обычая и не пригласил бедных; а совершая воспоминание о своем Владыке, ты не хочешь даже поделиться трапезой? Но что означают слова: "сия чаша есть новый завет"? Была чаша и ветхого завета – возлияния и кровь бессловесных животных; наполняли чашу и фиал кровью и после жертвоприношения совершали возлияние. Предложив вместо крови бессловесных Свою кровь, (Господь) напомнил о древнем жертвоприношении, чтобы, слыша это, кто-нибудь не смутился. Сказав о вечери, далее (апостол) соединяет настоящее с прошедшим, чтобы верующие были и ныне в таком же расположении духа, как будто присутствовали на той самой вечери, возлежали вместе (с апостолами) и принимали от самого Христа эту жертву, и говорит: "ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет" (ст.26). Как Христос, сказав о хлебе и о чаше: "сие творите в мое воспоминание", открыл нам причину установления таинства, и между прочим внушил, что эта причина достаточна для возбуждения в нас благоговения, – и подлинно, когда ты представишь, что потерпел для тебя Владыка твой, то сделаешься любомудреннее, – так и Павел говорит здесь: "ибо всякий раз, когда вы едите, смерть Господню возвещаете". Такова эта вечеря! Далее внушает, что она пребудет до скончания века, словами: "доколе Он придет". "Посему, кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней" (ст.27). Почему? Потому, что проливает кровь и производит заклание, а не жертву приносит. Как тогда пронзившие (Господа) пронзали не для того, чтобы пить, но чтобы пролить (кровь Его), так поступает и тот, кто приобщается недостойно, и не получает никакой пользы. Видишь ли, как страшна речь его и как сильно он тронул их, показав, что если они таким образом намерены пить (кровь Господа), то будут недостойно причащаться предлежащих (таин)? Да и разве не недостойно приступает тот, кто презирает алчущего, и кроме того, что презирает, еще посрамляет его? Если неподавание (милостыни) бедным лишает человека царствия небесного, хотя бы он был девственник, равно как и не щедрое подавание, – ведь и те (девы) имели у себя елей, но только не в изобилии, – то представь, как велико будет зло, если совершится столько преступлений.