Творения, том 10, книга 1
Шрифт:
так хорошо приняты; теперь же, высказав это после многого другого и предложив благовременно, он сильно тронул слушателей. Так же он поступил касательно девства. Сказав предварительно многое, он уже после того говорит: аз же вы щажду (в русском переводе этих слов нет) (1Кор.7:28); и еще: а я хочу, чтобы вы были без забот (1Кор.7:32). Точно так он поступает и касательно дара языков, доказывая, что он не только лишает славы, но и посрамляет имеющих его перед неверными. А пророчество, напротив, и не подвергает посрамлению перед неверными, и доставляет величайшую славу и пользу; по поводу пророчества никто не скажет, что вы беснуетесь, и не станет смеяться над пророчествующими, но напротив всякий будет изумляться и удивляться им, потому что обличается всеми, то есть, все, что у него на сердце, обнаруживается и представляется всем. Не одно и то же — кому-нибудь войдя услышать одного говорящим по-персидски, другого по-сирски, или войдя, с какой бы то ни было целью, для искушения
и с лукавым намерением, или простосердечно, услышать тайны своего сердца, такие-то и такие-то свои деяния и намерения; последнее более первого возбуждает страх и приносит пользу.
Потому (апостол) и говорит,
Видишь ли, как это несомненно? Там действие подвергается различным суждениям, и иной из неверных может приписать его беснованию; а здесь не бывает ничего такого, а напротив он удивляется и поклоняется, исповедуя прежде делами, а потом и словами. Так поклонился Богу и Навуходоносор, который сказал: истинно Бог ваш есть Бог богов и Владыка царей, открывающий тайны, когда ты мог открыть эту тайну! (Дан.2:47). Видишь ли, как сила пророчества изменила (человека) грубого, научила его и привела к вере? Итак что же, братия? Когда вы сходитесь, и у каждого из вас есть псалом, есть поучение, есть язык, есть откровение, есть истолкование, - все сие да будет к назиданию (ст. 26). Видишь ли основание и правило христианства? Как дело зодчего — строить, так дело христианина — всеми способами приносить пользу ближним. Так как (апостол) весьма сильно восставал против дара (языков), то, чтобы он не показался излишним, — а восставал он единственно с намерением смирить гордость их, — он опять поставляет его в числе других (духовных дарований) и говорит: у каждого из вас есть псалом, есть поучение, есть язык. В древности и составляли псалмы по дарованию, и учили по дарованию. Но все это, говорит, пусть клонится к одному — к назиданию ближнего; пусть ничто не делается напрасно; если ты приходишь не для назидания брата, то для чего и приходишь? Для меня не очень важно различие дарований; мои заботы только об одном и старания клонятся к одному — чтобы все делалось для назидания; тогда даже имеющий малое дарование превзойдет имеющего великое, если будет употреблять его с назиданием. Дарования для того и даются, чтобы каждый получал назидание; если же этого не будет, то дарование послужит даже к осуждению получившего его; скажи мне в самом деле, какая польза пророчествовать, какая польза воскрешать мертвых, если никто не получает назидания? Если же в этом состоит цель дарований, которой можно достигнуть и другим способом без дарований, то не превозносись знамениями и не считай себя несчастным, не имея дарований. Если кто говорит на [незнакомом] языке, [говорите] двое, или много трое, и то порознь, а один изъясняй. Если же не будет истолкователя, то молчи в церкви, а говори себе и Богу (ст. 27, 28). Что говоришь ты? Сказав столько о даре языков, что он и бесполезен и излишен, если нет истолкователя, ты опять повелеваешь говорить языками? Не повелеваю, говорит, но и не запрещаю. Как в том случае, когда говорит: если кто из неверных позовет вас, и вы захотите пойти (1Кор.10:27), он не заповедует идти, но и не удерживает, так и здесь. Говори себе и Богу. Если, говорит, ты не можешь молчать, если ты так честолюбив и тщеславен, то говори про себя. Таким дозволением он еще более запрещает, потому что приводит в стыд.
4. Так же поступает он и в другом месте, когда беседует об отношениях к жене: впрочем это сказано, говорит, по невоздержанию вашему (1Кор.7:5,6). Но не так он говорит о пророчестве, — а как? Повелительно и решительно: кто говорит на [незнакомом] языке, [говорите] двое, или много трое; и при этом нигде не требует истолкователя и не заграждает уста пророчествующему, подобно как там говорил: если же не будет истолкователя, то молчи. Говорящий языками сам по себе недостаточен: потому, если кто имеет оба дарования, то пусть говорит; если же не имеет, а хочет говорить, то пусть делает это при истолкователе. И пророк есть истолкователь, но Божий, а ты — человеческий. Если же не будет истолкователя, то молчи; ничего не должно делать напрасно и по честолюбию. Говори себе и Богу, т.е. в уме, или тайно и без шума, если хочет. Здесь он не заповедует, но, может быть, более запрещает посредством такого дозволения, подобно как когда говорит: а если кто голоден, пусть ест дома (1Кор.11:34), где, по-видимому, дозволяет, но тем самым сильнее пристыжает. Не для того вы собираетесь, говорит, чтобы показать, что имеете дарование, но чтобы назидать слушателей, как говорил он и в начале: вся же к созиданию да бывают. И пророки пусть говорят двое или трое, а прочие пусть рассуждают (ст. 29), — и более не прибавил ничего такого, что (говорил) о языках. Но что он говорит?
Не выражает ли он, что и пророчество само по себе недостаточно, если другим предоставляет рассуждать! Нет, оно весьма достаточно: потому он и не заградил уст пророчествующему, подобно как тому (говорящему языками), когда нет истолкователя; и между тем как о последнем сказал: если же не будет истолкователя, то молчи, о первом не сказал: если нет рассуждающего, то пусть не пророчествует, но только предложил наставление слушателю.
Он сказал это для предостережения слушателей, чтобы между ними не случился волхвователь. Остерегаться этого он повелевал и в начале, когда показывал различие между волхвованием и пророчеством, и теперь повелевает различать и наблюдать тоже самое, чтобы не вкралось что-нибудь диавольское. Если же другому из сидящих будет откровение, то первый молчи. Ибо все один за другим можете пророчествовать, чтобы всем поучаться и всем получать утешение (ст. 30, 31). Что означают эти слова? Если, говорит, в то время, когда ты пророчествуешь и говоришь, дух другого возбудит его, тогда ты замолчи. Как прежде касательно языков, так и здесь он требует, чтобы это было по части (порознь), но здесь высшим образом; не сказал: по части но: если же другому из сидящих будет откровение.
И для чего первому продолжать речь, когда другой возбуждается к пророчеству? Но не следовало ли (говорить) обоим? Это неуместно и произвело бы беспорядок. Не следовало ли первому? И это неуместно, потому что для того Дух и возбуждал другого, когда говорит первый, чтобы и он сказал что-нибудь. Потом, в утешение тому, которому заповедует молчать, говорит: все один за другим можете пророчествовать, чтобы всем поучаться и всем получать утешение. Видишь ли, как он опять приводит и причину, почему все так заповедует? Если имеющему дар языков он совершенно запрещает говорить, когда нет истолкователя, потому что речь была бы бесполезна, то справедливо повелевает прекращать и пророчество, когда оно не приносит пользы, но может произвести замешательство, смятение и неуместный беспорядок. И духи пророческие послушны пророкам (ст. 32).
Видишь ли, как он сильно и страшно пристыжает? Чтобы человек не возражал и не противился, он говорит, что самое дарование повинуется: духом здесь он называет действие. Если же дух повинуется, то тем более ты, получивший его, не имеешь права возражать. Потом доказывает, что и Богу так угодно: потому что Бог не есть [Бог] неустройства, но мира. Так [бывает] во всех церквах у святых (ст. 33). Видишь ли, какими доводами он побуждает к молчанию и утешает уступающего другому? Во-первых тем, что в таком случае и он не исключается: все один за другим, говорит, можете пророчествовать; во-вторых, тем, что это свойственно Духу: и духи пророческие послушны пророкам; далее тем, что это согласно с волей Божией: потому что, говорит, Бог не есть [Бог] неустройства, но мира: в-четвертых, тем, что это правило простирается на всю вселенную, и что он не заповедует ничего нового: так [бывает], говорит, во всех церквах у святых. Может ли быть что-нибудь изумительнее этого? Церковь тогда была небом; Дух устроял все в народе, руководил и вдохновлял каждого из
предстоятелей. А теперь у нас одни только знаки тогдашних дарований. И ныне мы говорим и по двое, и по трое, и порознь, и один умолкает, когда начинает другой; но все это только знаки и памятники прежнего. Потому-то, когда мы начнем говорить, народ отвечает: Духови твоему, выражая, что в древности говорили так не по собственной мудрости, но по внушению Духа.
А теперь не то, впрочем я высказываю свое мнение.
5. Ныне церковь подобна жене, лишившейся прежнего богатства, сохраняющей во многих местах только знаки первоначального благоденствия и показывающей сундуки и лари от золотых (сокровищ), а самого богатства не имеющей; такой жене уподобилась ныне церковь. Говорю это, имея в виду не дарования, — не было бы слишком прискорбно, если было бы только это, — но и жизнь и добродетель. Тогда сонм вдов и лик девственниц составляли великое украшение церквей; а теперь это вывелось и упразднилось; остаются только знаки. Есть и ныне вдовы, есть и девы, но они не составляют того украшения, каким должны быть посвятившие себя на такие подвиги. Отличительный признак девы есть попечение об одних делах Божиих и непрестанная усердная молитва; и признак вдовы состоит не столько в том, чтобы не вступать во второй брак, сколько другом, — в делах страннолюбия, нищелюбия, прилежания в молитвах, и во всем, что с великой точностью предписывает Павел в послании к Тимофею (1Тим.5).
Есть у нас и жены, которые в супружестве соблюдают великую скромность; но не это только требуется, а и тщательное служение нуждающимся, чем особенно отличались жены древние, — не так, как многие из нынешних. Тогда украшались вместо золота красотой милостыни; а ныне, оставив это, обвешивают себя со всех сторон золотыми цепями, сплетенными из множества грехов. Сказать ли еще о другом хранилище, утратившем прародительское украшение? В древности все сходились и пели вместе, — это мы делаем и ныне но тогда во всех было одно сердце и одна душа (Деян.4:32), а ныне даже в одной душе не видно такого согласия, но везде великая брань. И ныне предстоятель церкви желает мира всем, как бы придя в дом отеческий, но тогда как имя мира повторяется часто, самого дела нет нигде. Тогда и дома были церквами, а ныне и церковь стала домом, или даже хуже всякого дома. В доме можно видеть великое благочиние: госпожа дома сидит на седалище со всем благоприличием, служанки прядут в молчании и каждый из домашних имеет в руках вверенное ему. А здесь великий шум, великий беспорядок; собрание наше ничем не отличается от гостиницы; здесь такой же смех, такой же шум, как в банях, как на торжищах, где все кричат и производят смятение. И это бывает только здесь; а в других местах не позволяется сказать в церкви даже слова близ стоящему, хотя бы кто встретил давно не виденного друга, но делается это вне, — и весьма справедливо.
Церковь не цирюльня, не лавка с благовониями, не мастерская, подобная находящимся на торжище, но место ангелов, место архангелов, царство Божие, само небо. Если бы кто-нибудь отверз небо и ввел тебя в него, то ты не осмелился бы разговаривать, хотя бы увидел отца, хотя бы брата; так точно и здесь не должно говорить ни о чем другом, кроме предметов духовных, потому что и здесь небо. Если не веришь, то посмотри на эту трапезу, вспомни, для кого и для чего она поставлена, подумай, кто приходит сюда, и страшись даже прежде времени. Кто увидит только трон царя, тот возбуждается в душе своей, ожидая выхода царя; так точно и ты, еще прежде страшного времени, страшись и бодрствуй, и еще прежде, нежели увидишь поднятые завеси и предшествующий сонм ангелов, возносись к самому небу. Но этого не знает непосвященный, — потому для него необходимо сказать нечто другое. Мы не затруднимся сказать и ему то, что может возбудить и возвысить его. Итак ты, незнающий этого, когда услышишь слова пророка: сия глаголет Господь, отрешись от земли, вознесись на само небо, помысли, Кто через него вещает тебе. Между тем ныне, когда смехотворствует какой-нибудь шут и бесчинствует блудница, весь театр сидит, соблюдая для речей их совершенное безмолвие, и это когда никто не заставляет молчать, не бывает ни разговора, ни крика, ни малейшего шума; а когда Бог с небес вещает о таких страшных тайнах, тогда мы бываем бесстыднее псов, не оказывая Богу даже такого внимания, какое оказываем распутным женщинам.