Творения Великих.Связанные

Русс Алана

– Нету, – прошептала я и бросилась, словно сумасшедшая, к письменному столу.

– Милая, что ты ищешь? – мягко, но с нарастающей тревогой спросила мама.

– Книгу, – судорожно выдвигала я ящики и перебирала листочки. – Книгу! Такую небольшую… в кожаном переплете! Ее написал эльфийский писарь Элиасс… Я помню, что клала ее в сумку!

Ярик судорожно вздохнул, а мама потихоньку подошла ко мне и положила руку на плечо.

– Давай ты поищешь ее завтра, хорошо?

Говорила она со мной спокойно и убедительно. Так говорит с психически-неуравновешенным пациентом врач.

– А сейчас вернись в постель, дорогая. Прошу тебя!

– Нет! Мне нужно! Нужно ее найти, – схватилась я за волосы. – Я должна… Если не найду, значит, я попросту схожу с ума, – подняла я на маму глаза, полные слез.

В голове, словно лампочки на новогодней гирлянде, одно за другим загорались новые, чудные и будто бы не мои воспоминания. Лица одногруппников, а также все события последнего месяца, проведенного горах… Все меркло и истончалось!

Я в страхе помотала головой. Глаза мамы округлились до невероятных размеров, а я принялась лихорадочно соображать.

– Что еще…что еще? – спрашивала я саму себя. – Какое доказательство…

Я уселась на пол и с отчаянием уставилась перед собой.

– Ну конечно! – хлопнула я себя по лбу. – Где мой рюкзак? Где рюкзак?!

Ярик с опаской выбежал и через секунду вернулся с рюкзаком. Он осторожно подал его мне, держа двумя пальцами, словно он был взрывоопасен. Я выхватила его из рук брата и спешно дернула бегунок молнии, едва не вырвав его с корнями.

Перевернув сумку вверх тормашками, вывалила все ее содержимое на пол и принялась с остервенением разгребать руками всякое барахло, стоя на коленях.

– Вот, – дрожащими от волнения руками, схватила я свой небольшой блокнотик, в котором порой рисовала развлечения ради.

Попыталась открыть его, но пальцы, словно онемев, не слушались. Издав яростный рык, я из последних сил собрала всю волю в кулак и разлепила непослушные листки. Потом еще и еще…

– О нет, – простонала я, откидывая блокнот, словно ядовитую змею.

– Лиза, что там? – осторожно подошла мама.

Но я захлебнулась в рыданиях. Я ощущала как боль, не физическая, а иная, душевная, кружит надо мной, и словно птица-падальщик только и ждет удобного момента, чтобы наброситься, вгрызться, вживиться в меня.

Ярослав аккуратно нагнулся и поднял злополучный блокнот.

– Что там, Ярослав? – уставилась с тревогой на парня мама.

– Не знаю,– протянул Ярик. – Мужик какой-то…

Он развернул изрисованные мной листочки, и я вновь увидела его.

Того, кто вопреки всем своим обещаниям, покинул меня. Того, кто нарушил данную мне клятву… Я вновь увидела его тонкие правильные черты лица, красивый разрез глаз, темные волосы до плеч, собранные на эльфийский манер.

Теперь я вспомнила. Вспомнила все до мельчайших подробностей. Вспомнила все то, что меня попытались заставить забыть.

– Кто это, Лиза? – спросила мама, но ответить я не смогла, ведь вновь утонув в отчаянии, зарыдала, сотрясаясь всем телом.

Эпилог

Экипаж неспешно катил по вымощенной камнем дороге, мерно подскакивая на ухабах. Лошади негромко фыркали и стучали копытами: цок-цок, цок-цок…

Цок-цок: вторили лошадям капли дождя, монотонно барабаня по крыше экипажа.

Этот звук раздражал. Раздражал даже больше, чем извечная сырость и промозглый туман, окутавший окрестности.

И пусть каждый на материке по сто раз на дню проклинал эту погоду с ее нескончаемыми дождями, подобной ненависти, что бушевала сейчас внутри у молодого, сидящего в экипаже Воина Ночи, сложно представить.

Вот уже несколько дней он с тоской глядел в это белесое молоко тумана за окном и молил о снеге. Чистом, холодном. О том, что погребает под собой всех и вся, скрывает все изъяны и недостатки. О том, что наверняка подарит покой. Пусть не ему, так хотя бы измученной природе.

Но, очевидно, мольбы его никто так и не услышал, а дождь продолжал словно лезвиями истязать уже и без того порядком облысевшие кроны и размывать почву, наверняка намереваясь когда-нибудь повалить даже вековых исполинов в Сокрытом тьмой лесе.

Велор горько усмехнулся, и пустота в серо-стальном взгляде на долю секунды сменилась задумчивостью. Секунда, и крохотный серебристый вихрь, подчиняясь движению тонкого указательного пальца, закружился в хаотичном танце. Запорхал, завертелся, разгоняя затхлый запах сырости и гнилой древесины.

Те снежинки, что ненароком в буйстве вышли из-под контроля мага, плавно оседали на его замаранные грязью носки сапог, но не таяли. Будто надеялись снова взмыть ввысь и воссиять как прежде.

Впервые за много дней пути уголки тонких мужских губ легонько дрогнули в улыбке. Дай волю, он век бы любовался этими пушинками, но сосед совсем не вовремя зашевелился. Пришлось сжать пальцы в кулак и заставить снежинки исчезнуть.

– Не спишь, Велор? – сонно проговорил Леонард, повернув голову и уставившись на брюнета теплыми, словно темный-темный янтарь глазами.

– Уснуть не могу, – холодно ответил тот, вновь принимаясь за созерцание окутанной туманом и потому едва различимой природы за окном. – Не беспокойся, Лео. Я в норме.

– Да уж, я вижу, – с осуждением прошептал тот. – Поспи хоть немного! Тебе силы нужно восстанавливать. Переход тебя и так практически опустошил.

– Я же сказал, я-в-порядке, Лео, – по слогам процедил Велор. – Отстань.

Леонард поджал губы и покачал головой. Его пальцы дрогнули, но тут же скрылись в глубоких складках плаща. Велору сейчас что угодно нужно, но только не жалость.

– Почти приехали, – вполголоса, скорее самой себе, проговорила Валери, поправляя собранные на затылке темные длинные волосы.

– Глупость. Еще долго, – сухо проговорил Велор, бросив взгляд в окно, и женщина умолкла. – С этого конца материка до столицы дня три пути. Тебе ли не знать, матушка.

Повисла неловкая пауза. Она бы, наверное, разрасталась и ширилась, если бы Эдмонд, разместившийся как раз напротив Велора не хмыкнул.