Творения
Шрифт:
4. И я, когда, в первый раз желая на него посмотреть, взошел на гору, то увидел человека с сосудами в руках. Я спросил его: где жилище дивного Зенона? Он же ответил, что вовсе не знает монашествующего, который бы носил это имя. По смиренному этому ответу я догадался, что он и есть Зенон, и последовал за ним. Войдя в его хижину, я увидел постель, состоящую из соломы, и еще какой–то сор, набросанный на камни, чтобы садившиеся на них не испытывали боли. Когда мы уже довольно побеседовали с ним о любомудрии (я спрашивал, а он давал объяснение моих затруднений) и мне нужно было уже возвращаться домой, то я попросил его дать мне напутственное благословение. Он же отказался, сказав, что приличнее мне совершить молитву; себя он при этом называл мирянином, а меня — воином (был я в то время чтецом Божественных Писаний пред народом Божиим). Когда же я указал на свою юность и незрелый возраст (потому что у меня только еще показался маленький пушок на подбородке) и поклялся, что больше не приду, если он меня
5. Кто по достоинству оценит великое смирение этого старца, целых сорок лет пребывающего в подвигах и достигшего высот любомудрия? Кто в состоянии воздать ему хвалу, подобающую возвышенности его подвигов? Обладая столь великим богатством добродетели, он, словно ничего не имея, вместе с верующим народом приходил по воскресным дням в храм Божий, внимал Божественному Слову, преклонял слух свой к проповедям учителей и причащался таинственной Трапезы. Затем он возвращался в своё странное убежище, не имевшее ни задвижки, ни замка, ни стража, а поэтому совершенно недосягаемое для злодеев, безопасное от грабежа, ибо содержало один только мусор. Взяв у кого–нибудь из друзей книгу, он прочитывал её всю, и лишь вернув её, брал потом другую.
6. И хотя не имел он замков и не пользовался задвижками, его охраняла горняя благодать. Мы это верно знаем вот по какому случаю. Когда толпа исаврийцев ночью овладела крепостью, а к утру достигла вершины горы и беспощадно истребила многих мужчин и женщин, проводивших здесь подвижническую жизнь, тогда этот муж Божий, видя погибель других, затмил молитвой глаза исаврийцев, и они, проходя мимо его двери, не заметили входа. И Зенон — как рассказывал он сам, призывая в свидетели истину, — ясно видел трёх юношей, которые прогнали всю эту толпу, послужив знамением явления благодати Божией. Поэтому написанное об этом человеке Божием достаточно показывает, какую жизнь проводил он и какой благодати сподобился от Бога.
7. Однако к написанному здесь следует добавить еще и следующее: он очень беспокоился и терзался, что его имущество остаётся целым, не продано и не роздано по закону Евангельскому. Причиной этого был несовершенный возраст его братьев, с которыми у Зенона были общие и имение, и деньги. Сам он для раздела не хотел отправляться домой, а продать свою часть кому–нибудь не решался, ибо опасался, что покупатели будут несправедливы к его братьям и навлекут порицание на него самого. Пребывая в такой нерешительности, он долго откладывал продажу. Наконец, решившись, он продал свою долю одному из знакомых за большие деньги. И большую часть из этих денег он уже роздал, когда случилась с ним болезнь, которая заставила его посоветоваться относительно оставшейся части. Призвав предстоятеля города (это был великий Александр — светило благочестия, образец добродетели и глубокого любомудрия), он сказал: «Будь, достоуважаемый для меня глава, добрым распорядителем моего имущества, разделяя его согласно с волей Божией и отдавая отчет Небесному Судии. Прочее я сам роздал так, как мне казалось справедливым; хотелось бы и остальным распорядиться подобным же образом. Но поскольку мне велено оставить эту жизнь, то я делаю распорядителем тебя, святителя Божия, достойного своего святительского сана». Таким образом, он передал деньги Александру — богобоязненному хранителю. Сам же, прожив еще немного времени, сошел с поприща победоносцем, получив похвалу не только от людей, но и от Ангелов, А я, и его моля предстательствовать за меня пред Владыкой, обращусь теперь к другому повествованию.
XIII. МАКЕДОНИЙ
1. Македония, по прозвищу «Критофаг» (его он получил от рода своей пищи, знают все: и финикийцы, и сирийцы, и киликийцы; известен он и сопредельным с ними народам. Одни из них сами были очевидцами его чудес, другие же слышали распространившуюся о них громкую молву. Впрочем, не все знают о нём всё, но одни знают одно, другие — другое, и каждый справедливо восхищается тем, что знает. Я же, зная точнее других то, что касается этого Божественного моего наставника (потому что многое побуждало меня часто посещать его), расскажу, как сумею, о разных событиях жития его. В своих повествованиях я излагаю его историю только сейчас не потому, что он был ниже других по добродетели (по ним он равен тем, о которых я рассказывал вначале), но потому, что он, прожив долго, скончался после тех, о которых я упомянул.
2. Местом и поприщем своих подвигов Македонии избрал вершины гор, не оставаясь на одном месте, но переходя от одного обиталища к другому. Делал он это не потому, что ему не нравились избранные им места, но чтобы избежать множество народа, собиравшегося и стекавшегося отовсюду к нему. Сорок пять лет он прожил таким образом, не имея ни хижины, ни палатки, но избирая своим местопребыванием какую–нибудь глубокую пещеру. Поэтому некоторые прозвали его Гувван — словом, которое в переводе с сирийского языка на греческий
3. В пищу он не употреблял ни хлеба, ни бобов, но лишь ячмень, смоченный одной водой. Эту пищу долгое время доставляла ему моя мать, которая была с ним знакома. Однажды Македонии, придя к ней во время её болезни и узнав, что она не соглашается принимать пищу, необходимую в её состоянии (ибо и она тогда стала вести жизнь подвижническую), он убеждал её послушаться врачей и считать эту пищу лекарством, ибо она принимает её не для удовольствия, а по необходимости. «Вот и я, — сказал он, — употребляю, как ты знаешь, один ячмень, но вчера, почувствовав какую–то слабость, попросил своего послушника принести немного хлеба. Рассуждал же я так: если я умру, то должен буду отдать отчет праведному Судии за свою смерть — что я избежал подвигов и уклонился от трудов своего служения, что мне можно было малым количеством пищи предупредить смерть и остаться в живых, дабы трудиться и собирать от трудов неземное богатство, но я предпочел голодную смерть любомудрен–ной жизни. Устрашенный этим и желая избежать укоризны совести, я и повелел поискать хлеб, а когда его принесли, то съел. И тебя прошу, чтобы ты приносила мне в дальнейшем не ячмень, но хлеб». Итак, от неложного языка старца мы слышали, что он сорок пять лет питался ячменём. Отсюда очевидно, сколь строгим и трудолюбивым подвижником был этот муж.
4. Чистоту и простоту его нравов мы покажем на другом примере. Когда великий Флавиан был поставлен пасти Божие стадо, он узнал о добродетели этого мужа — ибо имя его было у всех на устах — и вызвал его с горней вершины якобы по поводу поступившей на него жалобы. Когда же Македонии пришел, то перед началом таинственного Священнодействия Флавиан подвёл его к алтарю и присоединил к священническому чину. Когда Литургия завершилась, кто–то объяснил ему это — ибо Македонии был в полном неведении относительно происшедшего, — то старец сначала стал браниться и разить всех присутствующих гневными словами, а затем схватил посох (ибо вследствие старости он обычно ходил с ним) и погнался за самим архиереем и за всеми, кто там был, так как он решил, что хиротония лишила его горней вершины и вожделенного образа жизни. Гнев его тогда едва смогли укротить некоторые из друзей. Когда же совершился недельный круг и вновь наступил воскресный день, великий Флавиан вновь послал за Македонием, прося старца присоединиться к ним в этот праздничный день. Он же ответил посланным: «Разве вам не достаточно того, что уже случилось, и вы снова хотите сделать меня священником?» Хотя они и говорили, что одного и того же человека нельзя дважды рукоположить, но он не внял их речам и не пришел. Лишь с течением времени, после многократных объяснений друзей, он примирился с происшедшим.
5. Я знаю, что этот рассказ не у многих вызовет восхищение, но решился поведать о сем случае как о свидетельстве простоты помыслов и душевной чистоты Македония. Таковым Господь обещал Царство Небесное, сказав: «истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф.18,3). Итак, показав главные черты душевного характера Македония, обратимся к описанию его дерзновения пред Богом, проистекавшего от его добродетели.
6. Один стратег, любитель псовой охоты, как–то ради этой забавы посетил гору, где обитал Македонии, взяв с собой собак, ловцов и всё, что нужно для охоты. Увидев издали мужа и узнав от спутников, кто он, стратег соскочил с лошади, подошел к нему и спросил, что он делает, проводя свою жизнь здесь? Македонии, в свою очередь спросил его: «А ты что думаешь делать, прискакав сюда?» Когда же стратег ответил, что он прибыл на охоту, то Македонии сказал: «И я уловляю здесь Бога моего, стремлюсь постигнуть его, всем сердцем желаю узреть Его и никогда не оставлю этой прекрасной ловли». Услышав такой ответ, стратег подивился и отошел.
7. В другое время, когда град Антиохия, приведённый в исступление лукавым бесом и одержимый безумным исступлением, низверг царские статуи, и два избранных военачальника уже шли вместе с войском, чтобы исполнить приговор об истреблении города, Македонии, сойдя с горы, остановил их на площади. Узнав, кто он, военачальники соскочили с коней и, прикасаясь к его рукам и коленам, обещали ему безопасность. Он же попросил их передать царю следующее: сам царь — также человек и имеет природу, подобную природе прогневавшим его. Поэтому ему следует соизмерять гнев с природой, а он увлёкся вспышкой этого неумеренного гнева и повелел за свои изображения истребить образы Божий, а за медные статуи осудил на смерть тела. «Восстановить, — говорил старец, — и возобновить медные статуи нам легко и просто, но даже царю невозможно возвратить к жизни умерщвлённые тела. И что я говорю о телах? Ведь мы не можем создать даже одного волоска». Изрёк всё это Македонии на сирийском языке. Военачальники же, выслушав при помощи толмача, переводившего на греческий, его слова, были поражены ими и обещали передать всё в точности царю.