Твой маленький монстр
Шрифт:
Маме всегда было сложно сдержать слёзы, рассказывая о нём. Думаю, он был ей очень дорог, а я, не желая причинять ей лишнюю боль, постепенно перестал лезть с расспросами. Спрятал фотографию в самый конец альбома, под старыми школьными снимками и больше не доставал. К чему, если его светлый образ навеки выжжен в сердце? Теперь какой-то сомнительный тип, утверждает, что всё было иначе. Я не могу проигнорировать эту встречу, хотя бы потому, что руки так и чешутся хорошенько врезать тому, кто смеет порочить память моего отца.
Я позвоню, господин Лещинский, можете
Ожидание раздражает даже больше, чем пронизывающий ледяной ветер, норовящий забраться под куртку. Запахнув её плотнее, продолжаю угрюмо вышагивать вдоль аллеи, проклиная свою дурацкую привычку приходить раньше времени. За полчаса ожидания я замёрз как собака, что, кстати, тоже порядком подбешивает. Надеюсь, у Лещинского веские причины, чтобы назначить встречу в заброшенном парке, на самой окраине города. Судя по телефонному разговору, он взрослый, серьёзный мужчина, не гопник и не псих, так почему было не встретиться в уютном кафе, как нормальные люди? Хотя о чём это я? Определение «нормально» всё менее применимо к моей нынешней жизни, пора бы привыкнуть.
Надеюсь, дома моего отсутствия не заметят, не особо хочется объяснять куда я свалил на ночь глядя, прямо в день выписки пока женщины накрывают праздничный стол (нашли, что праздновать). Не то, чтобы меня сильно волновало чье-то мнение на этот счёт, просто не хочу расстраивать мать раньше времени напоминанием об отце. И врать ей тоже не хочу, тем более речь, скорее всего, идёт о каком-то недоразумении.
Мне навстречу идёт долговязый незнакомец в тёмном пальто, в руках у него зонт-трость, но, несмотря на начинающий накрапывать дождь, мужчина его не раскрывает. Достаточно нелепо, чтобы предположить, что передо мной таинственный господин Лещинский.
— Вот мы и встретились, Ринат, — говорит он вместо приветствия.
Я уверен, что вижу его впервые, такие колючие глаза сложно забыть.
— Мы знакомы?
Подобно собеседнику, решаю опустить формальности и сразу перейти к сути, однако мужчина, оставив мой вопрос без ответа, жестом приглашает последовать за собой. Старый, сосновый лес, куда он держит путь, внушает определённые опасения, но за нашими спинами маячат два крепких телохранителя, а это хороший стимул подчиниться. При желании они могут надрать мне задницу где угодно, что впрочем, меня особо не беспокоит. Полноценного страха почему-то нет, только его отголоски, наверное, из-за действия таблеток, которые я продолжаю принимать. Зато разгорается любопытство: этот солидный мужчина нести околесицу не станет. Так что такого он может рассказать?
— Можешь называть меня Олег Викторович, сынок, — его металлический голос на фоне нарастающего дождя пробирает до мурашек. — И нет, ты меня не знаешь. Зато твой отец знал… Тебе известно, как умер твой отец?
— Погиб, спасая ребёнка из горящего дома. А что?
Лещинский вдруг заходится неестественным злым смехом. Да, он не похож на гопника, но в том, что касается психического расстройства, я погорячился. У этого мужчины явно не все дома.
— Так вот, значит как, ребёнка он спасал… — его натужное веселье обрывается так же резко, как началось. — М-да, чего ещё ожидать от Илоны. Ей всегда хотелось видеть в нём ангела. Несмотря ни на что.
— Вы о чём?
Я не могу сдержать раздражение и останавливаюсь, но мой спутник продолжает идти. Выбора нет, приходится следовать за ним. Мне по-прежнему нужны объяснения.
— Что бы ни говорила Илона, единственной любовью твоего отца была игра в карты. Он был одержим. Шёл на поводу у азарта, наплевав на всё на свете. И в первую очередь на вас с матерью. Он умер не при пожаре, а в этом самом лесу, прямо на том месте, где ты сейчас стоишь. Выпустил себе пулю в висок из-за карточного долга, который не смог оплатить. Осознанно бросил вас прозябать в нищете.
Я стою как вкопанный, судорожно разглядывая влажную листву у своих ног, словно надеясь найти доказательства, что всё это вымысел, гнусная, наглая ложь. Кровь шумит, закладывая уши, и собственный пульс перемалывает мысли. Голова — эпицентр хаоса, в котором не разобрать что истинно, а что нет. Слова Лещинского чудовищны, но звучат правдиво, иначе, откуда ему знать имя моей матери? Да и отцовский амулет с флеш-роялем лишь добавляет достоверности его словам. Сомнения невыносимой болью гложут подреберье, а Лещинский всё не унимается:
— Что молчишь? Не таким ты видел отца, да, парень? Он сдох как собака, с кровавой пеной у рта, как последний трус…
Я не даю ему договорить. Доля секунды и кулак точным движением врезается в челюсть. Кожа горит, рассекаясь о чужие зубы, но я не собираюсь останавливаться. Он должен ответить за свои слова. Заношу руку для следующего удара. Немного не успеваю, сгибаясь пополам от резкой боли в солнечном сплетении — это один из телохранителей достал меня раньше. Уроды, прощёлкали, теперь будут отыгрываться. Второй тем временем заламывает мне руки за спину и одновременно толкает вперёд, отчего я падаю на колени. В висок упирается холодное дуло.
Можно расслабиться, сопротивление бесполезно, но как же я зол, чёрт возьми! Я запрокидываю голову, с ненавистью встречая колючий взгляд Лещинского. Он не увидит моего страха, лживая мразь.
— Твой отец действительно спас ребёнка, только прежде чуть не отправил его на тот свет. Он задолжал мне, щенок, а я привык получать своё, поэтому расплачиваться теперь тебе.
— Да пошёл ты, пси… — смачный удар ногой в бок обрывает меня на полуслове, но я нахожу в себе силы, чтоб зло добавить: — У меня всё равно ничего нет!
Лещинский стирает кровь с губы и смотрит почти снисходительно.
— Ошибаешься, парень. А теперь слушай меня внимательно…
Ромео
В свете сегодняшних событий, семейный ужин проходит, будто в параллельной реальности. Я изредка киваю, односложно отвечая на задаваемые вопросы и, вскоре родители великодушно оставляют меня в покое. Наконец-то можно сосредоточиться на своих мыслях и перестать прикидываться хорошим сыном.