«Твоя Рашель...»
Шрифт:
– По причине скорости, – сознался Никита.
– А далеко ли твоя возлюбленная модель?
– Супермодель! – воскликнул Никита. – Рашель де Грие. Она в гостинице.
Минц оделся, и они пошли в гостиницу «Гусь», благо идти до нее было недалеко.
Никита нанял себе номер полулюкс, лучше там не нашлось. Он открыл дверь и крикнул внутрь:
– Ты одета, крошка?
Никакого ответа.
Свет не горел. Никита нервно нащупал выключатель. От его мокрых грязных пальцев
Постель была не убрана, на полу валялась кожура банана, женские колготки и всякие вещи.
– Пошли вниз, – убитым голосом сказал Никита.
Они спустились в ресторан.
Рашель они отыскали в баре.
Она сидела за стойкой. Рядом с ней взгромоздился небритый и сильно волосатый громила, настолько пьяный, что все время промахивался рюмкой мимо рта.
Разумеется, Минцу не приходилось видеть супермодель Раечку ни в действительном детстве, ни в расцвете красоты.
Но сейчас она находилась далеко за ее пределами.
Грузная, даже громоздкая дама средних лет, сильно накрашенная и кое-как завитая, покачивалась на высоком стульчике и говорила пьяному громиле:
– Вот он и сгубил мою молодость и карьеру. Понимаешь?
– Выпьем, – отвечал ей громила.
– Мне нельзя, я всегда за рулем, – возражала Рашель.
Льву Христофоровичу достаточно было одного взгляда, чтобы поставить правильный роковой диагноз.
– Пошли в номер, – печально попросил Никита.
– А бутылку возьмешь?
– Возьму.
– А Эрнеста возьмешь? – Она показала на громилу.
– Нет, не возьму. У нас другой гость.
Минц вышел вперед.
– Такой старикашка? – огорчилась модель. – Тогда две бутылки.
Наконец они поднялись в номер.
– Ваш диагноз? – спросил Никита, пока Рашель откупоривала бутылку.
– Диагноз? А никакого диагноза, – возразил Минц. – Все идет своим чередом.
– Объяснись, дедуля, – попросила Рашель.
Она двигалась с трудом. В ней было два метра роста и полторы сотни килограммов веса.
Минц обернулся к Блестящему.
– Ваша дама в курсе эксперимента?
– Только в общих чертах. Так что говорите, чтобы я понял, а больше никто.
– Тогда вернемся в прошлое, – сказал Минц. – Несколько лет назад вы забрали из детского садика...
– Из детского дома.
– Неважно. Главное, что вы забрали пятилетнего ребенка. Потому что вычислили в нем гениального футболиста.
– Я не футболист! – обиделась Рашель.
– И дали ему мой эликсир, чтобы формирование таланта шло как можно быстрее. Скажем, в десять раз.
– В пять, – поправил профессора Никита.
– Развитие идет с ускорением, – сказал Минц. – Организм привыкает к средству и спешит ему помочь. Итак, через три года все ваши подопечные стали двадцатилетними по физическому развитию. Их у вас было много?
– Девять.
– И вы их распродали?
– Это не совсем так.
– Вы их с выгодой распределили? – уточнил Минц.
– Вот именно.
– А в девушку влюбились?
– Он в мой зад влюбился, – заявила Рашель, вытаскивая зубами пробку. – А я его за муки полюбила, представляете?
Женщина годилась Никите в матери, тем более что такой громадине ничего не стоило поднять его и носить на руках.
– Какие перспективы? – спросил Никита. – Это кончится?
– Это кончится, – сурово заявил Минц, – как кончается любая жизнь. Смертью от старости.
– Когда?
– При таких темпах... через несколько лет. Ускорение постоянно.
– Вы обо мне или о ком еще? – спросила Рашель.
Никита только отмахнулся от нее.
– Ну как я не сообразил! – воскликнул он, скрывая голову в ладонях.
– Я не мог вас предупредить, – заметил Минц. – Вы мне адреса не оставили.
– Но сделайте что-нибудь, профессор! – умолял Никита. – Верните мне любовь.
– И он снова над ней надругается, – сказала Рашель.
Она увидела на книжной полке втиснутого между книг плюшевого медвежонка. Когда-то его подарила Минцу внучка Удалова.
Рашель сняла медвежонка, посадила его на диван, рядом поставила стакан и стала поить медвежонка водкой. Так она играла в куклы.
– Да, – вздохнул Минц. – Процесс с ускорением.
Он принялся подсчитывать, загибая пальцы:
– Вы ее взяли из детского садика, когда ей было...
– Ей было пять лет. Через три года ей стало двадцать.
– Ах ты, мой ребеночек, – ворковала тетя Рашель, гладя медвежонка.
– Дальше процесс пошел еще быстрее, – вздохнул Минц.
– Два с половиной года она набирала лет по десять в год. Ей не так еще много...
– Но мне всего тридцать пять! – рассердился Никита. – К тому же она совершенно не соблюдала диету. А я не могу ее разлюбить... верните нам счастье!
– Это липовое счастье, – заявил Минц. – Это ворованное счастье. Это наказание, а не счастье. Вы вели себя как старый сластолюбец, который в семьдесят лет соблазняет двадцатилетнюю девицу.
– Мне было тридцать! В самом расцвете!
– Ах, не говорите! А ей было семь или восемь. Педофил проклятый!
Последние слова вырвались у Минца нечаянно. Он себе никогда раньше ничего подобного не позволял.
– Но она же не виновата! – вдруг нашел аргумент сластолюбец.