Ты будешь жить
Шрифт:
– Шамиль, что это было?
Шамиль поднялся с земли, пнул ногой большую серую птицу, та зашипела, вытянув шею, поползла в сторону, волоча за собой перебитое крыло.
– Хьа доа валла хьакхица, - выругался Шамиль, - не будет удачи.
За руль он сел хмурый, Алика посадил на заднее сиденье к Женьке, погасил фары. Машина двигалась вперёд почти на ощупь. Надвигающаяся опасность выветрила хмель из его головы. Шамиль сидел напряжённый, подавшись вперёд, зорко вглядывался в дорогу, в любой момент готовый схватить автомат. Женька, на всякий случай, приоткрыл дверь, прижал к себе мальчика, чтобы в любой момент выскочить с ним из машины. Прямо в лобовое стекло ударил сильный луч прожектора, тут же раздался усиленный мегафоном голос:
– Стоять! В случае неповиновения открываем огонь на поражение!
Шамиль заскрипел зубами:
– Ай устаз!
– ударил по тормозам, переключил скорость.
Слепящий луч прожектора дёрнулся, переместился позади машины. Шамиль даванул на газ, двигатель взревел, машина, виляя и цепляясь боком за валуны, рванулась назад. Тут же прогремело несколько автоматных очередей. Бросив мальчика на пол машины, Женька успел увидеть, как строчка пулевых отверстий прошила стекло, превращая его в мозаику осколков. Шамиль дёрнулся, от его головы полетели ошмётки и брызги. Как во сне, Женька смотрел на какую-то окровавленную кочерыжку, торчащую на месте его шеи. Из неё бил фонтан крови. Потом он схватил мальчишку за шиворот, зацепил ремень автомата и вывалился из машины. Упал он очень неудачно, закрывая ребёнка, несколько метров пробороздил по земле. Но всё равно Алик вскрикнул, застонал:
– Женя, у меня нога.
Разбираться и осматривать рану было некогда. Превозмогая боль в боку, Женька взвалил мальчика на плечи, схватил автомат и, прихрамывая, побежал по еле видневшейся тропинке, в горы. Спрятавшись за валун, он слышал крики солдат, острый луч прожектора шарил по земле, валунам, дороге. В том месте, где осталась перевёрнутая машина, раздался взрыв, из-за кустов поднялся столб пламени. Прожектор продолжал скользить по камням, не давая подняться. Женька дёрнул к себе автомат, прицелился в слепящий круг, выдохнул:
– Господи, благослови!
Автомат в его руках дёрнулся нервной, злой дрожью. Со второй или третьей очереди прожектор погас, навалилась темнота. Женька неслышной тенью метнулся в сторону. Залёг за валуном, дождался, когда ответные очереди стали кромсать камень, за которым лежал раненый мальчик. Не жалея патронов, выпустил остатки магазина по вспышкам впереди себя. Прижавшись спиной к валуну, быстро сменил магазин, прислушался. В звенящей тишине слышался топот сапог и лязг металла. Кто-то громко матерился, командовал:
– Иванцов, вызывай гвоздику!
Женька кинулся обратно к камню, где оставил мальчишку, шепнул ему:
– Терпи!
Взвалил его на спину, и, пригнувшись, бросился выше, в горы. Гремели автоматные очереди, и звенел тонкий мальчишеский голос:
– Гвоздика, гвоздика, я седьмой. Напали духи, до пяти человек, у нас один трёхсотый. Гвоздика, гвоздика, я – седьмой.
Потом Женька и сам долго удивлялся, как в кромешной темноте, прыгая с камня на камень, он умудрился не сломать себе шею. Наверное, проснулись гены, предков-таёжников, добывающих в тайге зверя, живущих охотой. А может быть, опасность обострила все чувства, заставила превратиться в дикое животное, спасение которого зависит только лишь от быстроты и ловкости ног, остроты зрения и слуха. А может быть, Божья матерь, чей лик он видел в раннем детстве, распростёрла над ним свою ладонь, оберегая от смерти. Только через час он решил сделать короткий привал. Алик уже не стонал и не плакал, он был без сознания. Женька осторожно положил его на землю, осторожно снял окровавленные брюки. Пуля прошила левую ногу. Рана кровоточила и сочилась кровью. Женька с тоской вспомнил об оставленных в машине медикаментах. Он снял с себя футболку, порадовался про себя, что она из хлопка. Разорвал её на ленты, помочился на оставшийся кусок тряпки. Потом вытащил из автоматного рожка патрон, зубами раскачал и вытащил пулю. Высыпал порох на края раны, перекрестился и поднёс зажженную спичку. Тут же мокрой тяпкой прихлопнул вспыхнувший порох. Мальчик закричал от боли. Женька ладонью закрыл ему рот, чувствуя, как острые зубы вцепились ему в пальцы. Торопясь и оглядываясь по сторонам, он перевязал рану и, взвалив мальчика на плечи, бросился в темноту. Он падал и поднимался, колючки раздирали его тело. С каждым шагом ноша становилась всё тяжелее и тяжелее. Поняв, что не донесёт мальчика, бросил автомат. Несколько раз Женька прикладывал ухо к его груди, прислушиваясь к тому, бьётся ли сердце.
Натолкнувшись на ручей, он упал на колени и долго пил ледяную воду. Потом, намочив ладонь, обтёр мальчику лицо, попытался влить ему несколько капель в рот, сквозь стиснутые зубы.
Небо начинало сереть, когда он вышел к аулу. Он и сам не понимал, что помогло ему добраться до дома, не заблудиться и не сорваться в пропасть - случай, везение, или инстинкт загнанного зверя, по следу которого идут охотничьи собаки. Женька занёс мальчика в свою каморку, положил на кровать. Андрей дёрнулся, вскочил с дивана:
– Цто, цто слуцилось? Цто с пацаном, где Шамиль?
Не отвечая, Женька сгрёб со стола буханку хлеба, несколько луковиц, спички. Андрей дрожащими руками раздевал Алика, ощупывал его тело, причитал:
– Ахмед, тебя убьёт!
Женька крикнул:
– Заткнись!
– Потом добавил.
– С пацаном всё в порядке, жить будет, рану я продензифицировал. Шамиля больше нет. Попали в засаду. Ему снесло полбашки. Уже у порога бросил старику: - Скажи, меня пусть не ищет, моей вины в этом нет. Пусть лучше занимается мальчишкой. Мне из- за него и так обратной дороги к своим нет.
Выскочил в серый рассвет и рванул в горы. Потревоженные собаки проводили его громким лаем. До позднего вечера Женька просидел в расщелине скалы, рядом с домом Усмановых. Сверху он хорошо видел снующих по двору женщин. Марьям что-то кричала Ахмеду, прижимая к груди руки. Через несколько минут после того, как он залёг в своём убежище, Андрей, поддерживая под руку, привёл старую Зуру. Она была известна тем, что лечила болезни, заговаривала зубную боль, вправляла вывихи.
Пока его никто не собирался искать, но, на всякий случай, он достал из кармана начатую пачку сигарет, выпотрошил табак и, поднявшись выше, присыпал свои следы. Женька, конечно понимал, что это всё - ерунда. Люди, всю жизнь живущие в горах, если захотят, сразу отыщут его. С величайшим сожалением он вспоминал брошенный автомат. Оружие во все времена давало человеку чувство уверенности и защищенности.
Ближе к вечеру, когда уже навалились сумерки, он двинулся в путь. Куда и зачем идёт, он не знал. Нужно было просто выйти к людям, попытаться раздобыть какие-нибудь документы, а потом выбраться из Чечни. Возвращаться в часть было нельзя. Как объяснить особистам, почему в твоём автомате не оказалось патронов? Почему не оказал сопротивления? Почему полгода не пытался бежать? Да и во вчерашней перестрелке он ведь стрелял по своим, кого-то ранил, ехал в одной машине с бандитом, по сути, помогал ему и выполнял его приказы. Как ни крути, верный трибунал, сколько лет ему дадут - пять, десять, пятнадцать?
Он старался идти, выбирая самые глухие места, уже заросшие травой тропы. Днём отдыхал, прячась от чужих глаз, шёл ночью, ориентируясь по звёздам. На третий день он вышел к дороге. Хотелось есть и пить. Буханка хлеба и лук были давно съедены. Он решил плюнуть на всё и выйти к людям. Через десять или пятнадцать минут его обогнал армейский «Урал» с тентованым кузовом и эмблемой ВВ на дверце кабины. Машина резко затормозила, подняв облако пыли. Из кабины выскочил молодой лейтенант в пятнистой форме. Женьке в спину упёрся ствол автомата, оглянувшись, он увидел за своей спиной двоих контрактников.