Ты и я
Шрифт:
Проблема заключалась не в том, как признаться ей, что я все придумал и никто меня никуда не приглашал. Это было бы унизительно, но я вынес бы. А вот чего я не смог бы вынести, так это вопроса, который непременно последовал бы за моим признанием: «Лоренцо, но зачем ты солгал?»
На этот вопрос у меня не находилось никакого ответа.
Ночью в спальне я пытался придумать его: «Потому что…»
Но мозг мой словно спотыкался о какую-то ступеньку.
«Потому что я кретин». Это был единственный ответ, который приходил
И потому в конце концов я, что называется, поплыл по течению и даже сам начал верить в свою выдумку. Я и Мартышке рассказал о «лыжной неделе». И это получилось еще убедительнее. Я даже разукрасил свою историю разными подробностями. Будто мы отправимся в приют для лыжников высоко в горах и полетим туда на вертолете.
И даже закапризничал, требуя, чтобы мне купили лыжи, лыжные ботинки и новую куртку. А спустя какое-то время уже верил, будто Алессия и вправду пригласила меня.
Закрыв глаза, я представлял, как она подходит ко мне. Я отстегиваю цепочку на мопеде, и она смотрит на меня своими синими глазами, откидывает рукой светлую челку и обращается ко мне:
— Слушай, Лоренцо, я тут устраиваю «лыжную неделю», хочешь с нами?
Я отвечал не сразу, немного подумав:
— Ладно, поеду.
Потом однажды, когда я примерял у себя в комнате новые лыжные ботинки, случайно взглянув в зеркало на створке шкафа, я увидел тощего мальчишку в трусах, с белесой, как у червяка, кожей, с тоненькими, как ветки, ногами, с жиденькими волосами, в этих смешных красных ботинках и, полминуты поглазев на него в недоумении, спросил:
— А куда это ты собрался?
И мальчишка в зеркале ответил мне странным, совсем взрослым тоном:
— Никуда.
Я бросился на кровать прямо в дурацких лыжных ботинках и с ощущением, будто меня избили до полусмерти, и понял, что совершенно не представляю, как выбраться из этой истории, которую заварил, и что если еще хоть раз поверю, будто Алессия пригласила меня, то выброшусь из окна, и тогда и аминь, и бай-бай, и до свиданья, и большое спасибо.
Это будет самый простой выход из положения. Тем более что у меня все равно не жизнь, а дерьмо.
— Хватит! Скажу ей, что не могу поехать, потому что бабушка Лаура в больнице и умирает от рака.
Глядя в потолок, я постарался произнести как можно более серьезным тоном:
— Мама, я решил не ехать кататься на лыжах, потому что бабушка болеет, и вдруг она умрет, а меня тут не будет?
Это была отличная идея… Я снял ботинки и принялся плясать по комнате, как если бы пол ходил ходуном. Я прыгал на кровать, оттуда на письменный стол, лавируя между компьютером, книгами, ванночкой с черепашками и распевая гимн:
— Братья Италии, Италия пробудилась ото сна… — Рывок, и вот я уже повис на книжном шкафу. — И шлем Сципиона…
Но что
— Водрузила на го… лову…
Использую смерть бабушки, чтобы спастись? Только такое чудовище, как я, могло придумать подобную гадость.
— Стыдись! — крикнул я себе и упал на кровать лицом в подушку.
Как избавиться от этой лжи, которая сводит меня с ума?
И вдруг я вспомнил про подвал.
Темный. Уютный.
И забытый.
3
В подвале оказалось очень даже тепло. Там имелся небольшой туалет с пятнами сырости на стенах. Слив не работал. Но, набрав в раковине ведро воды, я мог слить ее в унитаз.
Остаток утра я провел в постели, читая «Жребий» Стивена Кинга, а потом уснул. На обед я умял полплитки шоколада.
Я — человек, выживший после нашествия инопланетян. Человеческая раса уничтожена, спастись удалось лишь немногим, тем, кто спрятался в подвалах или в подземных этажах больших зданий. В Риме, кроме меня, не осталось ни одной живой души. Чтобы выбраться на поверхность, мне следует дождаться, пока инопланетяне вернутся на свои планеты. А это по какой-то неведомой мне причине должно произойти через неделю.
Я достал из рюкзака одежду и два баллончика спрея для автозагара, надел темные очки, шапку и опрыскал себе лицо и руки.
Потом, весь перемазавшись, забрался на комод и положил мобильник возле окна.
Открыл баночку с мелкими артишоками и извлек пять штук.
Вот это действительно каникулы, не то что в Кортине.
Телефонный звонок разбудил меня от крепкого сна без сновидений.
В подвале — темень. Я на ощупь добрался до мобильника и, стараясь удержаться на огромной коробке, попытался произнести как можно более звонко:
— Мама!
— Так как дела?
— Очень хорошо!
— Где ты?
Сколько времени? Я посмотрел на экран мобильника. Половина девятого. Выходит, я так долго спал.
— В пиццерии.
— А… Где?
— На проспекте… — Я не помнил названия этой пиццерии, куда мы всегда ходили с бабушкой.
— Педавена?
— Нуда.
— Как доехали?
— Отлично.
— А погода какая?
— Великолепная. — Наверное, я немного преувеличил. — Хорошая. Неплохая.
— А снег есть?
Сколько там сейчас может быть снега?
— Есть немного.
— Все в порядке? У тебя какой-то странный голос.
— Нет, нет. Все в порядке.
— Передай трубку маме Алессии, хочу поздороваться с ней.
— Ее нет. Здесь только мы. Мама Алессии дома. Молчание.
— А… Ну ладно, завтра позвоню, и дашь мне с ней поговорить. Или просто попроси ее мне позвонить.
— Хорошо. Ну все, давай прощаться, пиццу принесли. — И потом, обращаясь к воображаемому официанту: — Мне… Мне вон ту, с ветчиной…