Ты меня не забывай

Стил Даниэла

Лимузин остановился у тротуара, и Изабелла бросила последний взгляд на прохожих на улице. Ей нравилось то, что носили женщины в этом году. Одежда стала более сексуальной и женственной. Она напоминала ей модели, когда-то сделанные ее дедом. Вид современных нарядов доставлял ей удовольствие. Сама она вышла из машины в шерстяном платье цвета слоновой кости, искусно задрапированном в каскад мельчайших, безукоризненно выполненных складок. Три длинные нити крупного жемчуга обрамляли ее шею и скрывались в глубине мягко задрапированного выреза. На руке она держала короткий норковый жакет шоколадного цвета, заказанный в Париже у скорняка, когда-то работавшего у Пареля. Но она слишком торопилась, чтобы надевать его. Ей хотелось обсудить с Амадео некоторые возникшие у нее в последний момент идеи насчет американской коллекции перед встречей с подругой на ленче. Она взглянула на золотые часы на запястье: по циферблату загадочно плавали сапфир и бриллиант, показывая точное время только посвященным. Было двадцать две минуты одиннадцатого.

– Спасибо, Энцо. Я выйду без пяти двенадцать.

Держа дверцу одной рукой, шофер прикоснулся к фуражке другой и улыбнулся. Теперь работать на нее стало очень легко, и ему нравились частые поездки на машине с маленьким мальчиком. Это напоминало ему о собственных внуках, семеро из которых жили в Болонье, а пятеро – в Венеции. Иногда он навещал их. Но его домом был Рим. Так же как для Изабеллы, несмотря на то что ее мать была француженкой и она целый год прожила в Штатах. Рим был частью ее самой: она здесь родилась, живет и, наверное, умрет. Она, как и все итальянцы, знала, что римляне не могут жить ни в каком другом месте. Решительно шагая по тротуару к старинному зданию с тяжелой черной дверью, она, как всегда, бросила взгляд вдоль улицы, чтобы узнать наверняка, здесь ли Амадео, припаркован ли у тротуара его длинный серебристый «Феррари», который она называла серебристой торпедой. Никто, кроме Амадео, не прикасался к автомобилю. Все подтрунивали над ним из-за этого, и больше всех Изабелла. Он возился с ним, как маленький мальчик с игрушкой, и ни с кем не хотел делиться. Он сам водил, парковал, ухаживал и играл с машиной, только сам. Даже швейцар, работавший там уже сорок два года, никогда не дотрагивался до нее. Изабелла улыбнулась про себя, подходя к внушительной черной двери. Временами Амадео вел себя как мальчишка; за это она еще больше любила его.

– Добрый

день, синьора Изабелла. – Только Чиано, похожий на дедушку швейцар в черной с серым ливрее, называл ее так.

– Привет, Чиано. Как жизнь? – Изабелла широко улыбнулась ему, блеснув столь же красивыми, как и ее жемчуга, зубами. – Все в порядке?

– Все прекрасно, синьора, – ответил он мелодичным густым баритоном, с поклоном распахивая перед ней тяжелую дверь.

Дверь беззвучно закрылась, она мгновение постояла в вестибюле, оглядываясь. Это был ее дом так же, как вилла на Виа Аппиа Антика. Идеальные полы из розового мрамора, серый бархат и розовые шелка, хрустальная люстра, привезенная из Дома моды Парели в Париже после долгих переговоров с американским владельцем. Ее изготовили в Вене по заказу деда, и она была практически бесценной. Пологая мраморная лестница вела к основному салону наверху. На третьем и четвертом этажах располагались офисы, отделанные в тех же серо-розовых тонах цвета пепла и лепестков роз. Это сочетание радовало глаз так же, как и тщательно подобранные картины, старинные зеркала, элегантные светильники, маленькие кресла-диваны на двоих в стиле Людовика XVI, расставленные в нишах, где заказчицы могли отдохнуть и поболтать. Повсюду сновали девушки в серых форменных платьицах, чуть слышно шурша накрахмаленными белыми передниками, разнося чай и бутерброды в отдельные кабинеты наверху, где клиентки с трудом выдерживали утомительные примерки, поражаясь терпению манекенщиц во время демонстрации моделей. Изабелла задержалась на мгновение, оглядывая свои владения.

Она вошла в частный лифт, нажала кнопку четвертого этажа, прокручивая в голове планы на утро. Ей оставалось сделать совсем немного; к собственному удовлетворению, она уладила большинство текущих дел еще вчера. Предстояло проработать детали моделей с Габриэлой, главным модельером, и обсудить административные вопросы с Бернардо и Амадео. Сегодняшняя работа займет совсем немного времени. Двери бесшумно раскрылись, открывая взору длинный холл, застланный серым ковром. Все в Доме моды Сан Грегорио было продумано до мелочей и не должно было бросаться в глаза. Но только не Изабелла. Она всегда была яркой, великолепной и заметной. Она была женщиной, которую замечали и хотели видеть, женщиной, с которой можно было появиться в свете. Но Дом Сан Грегорио служил фоном для демонстрации красоты, он не должен был затмевать того, что они хотели показать. Несмотря на прелесть здания семнадцатого века, когда-то принадлежавшего принцу, изделия Сан Грегорио были слишком великолепны, чтобы их могло превзойти что-либо или кто-либо. Изабелла создавала идеальное сочетание замечательных моделей, необычного дизайна и бесподобных тканей для женщин, умевших преподнести их наряды. Она знала, что где-то в Штатах, в Париже или в Милане женщины, носившие их готовую одежду, вовсе не походили на дам, приходивших в этот особняк. Здесь появлялись графини, принцессы, актрисы, известные писательницы, звезды телевидения, знаменитые и благородные дамы, которые могли убить или умереть из-за моделей от Сан Грегорио. Многие из них были импозантными, чувственными, великолепными, как и сама хозяйка салона.

Изабелла молча прошла к двойным дверям в конце длинного холла, нажала на отполированную до зеркального блеска латунную ручку и возникла, как видение, перед столом секретарши.

– Синьора! – удивленно воскликнула девушка, увидев ее. Никто никогда не знал точно, когда она появится и что взбредет ей в голову. Но сегодня Изабелла только кивнула, улыбнулась и сразу же прошла к кабинету Амадео. Она знала, что он там, так как видела его машину. К тому же, в отличие от нее, он редко заходил на другие этажи. Амадео и Бернардо в основном сидели в своих кабинетах наверху, только Изабелла тихонько заглядывала повсюду, бродила по этажам, неожиданно появлялась в комнатах манекенщиц, в коридорах возле частных примерочных, в главном салоне с длинным подиумом, обтянутым серым шелком, который приходилось очень часто заменять, что было источником постоянного раздражения Бернардо. Именно он следил за всеми денежными делами в Доме моды. Будучи президентом и главным финансистом, Амадео планировал бюджет, а Бернардо приходилось справляться с ним, следя, чтобы ткани и бисер, перья и изумительные маленькие украшения вписывались в установленные Амадео лимиты. И они всегда укладывались в смету, Дом моды многие годы существовал прилично, а иногда и просто великолепно. Благодаря капиталовложениям Амадео и умелому обращению с финансами Бернардо они процветали. А производя гениальные модели Изабеллы, они не только процветали, но и преуспевали. Но именно Бернардо связывал воедино мир дизайна и финансов. Он размышлял, взвешивал, продумывал, планировал, подсчитывал, во что им обойдется подготовка коллекции и стоит ли игра свеч. И до сих пор он никогда не ошибался. У него имелось чутье и гениальность, и Изабелла представляла его матадором, гордым, напористым, решительным, размахивающим красным атласом перед мордой быка и всегда побеждающим. Ей нравился стиль его работы, и она любила его. Но не так, как Бернардо любил ее. Он же любил ее всегда, всю жизнь, с тех пор, как впервые встретил.

Бернардо и Амадео дружили много лет и работали вместе в Доме моды Сан Грегорио еще до того, как появилась Изабелла. Именно Бернардо нашел ее в крошечном ателье в Риме. И это он настоял, чтобы Амадео зашел посмотреть ее работу, встретился, поговорил, и, возможно, даже убедил ее перейти работать к ним. Она уже тогда была выдающейся, поразительно красивой и невероятно молодой. В двадцать два она была гением дизайна. Когда они приехали в ее студию, она встретила их в красной шелковой блузке с белой льняной юбкой и маленьких золотых босоножках. Девушка выглядела как бриллиант, вставленный в любовно выбранную оправу. Стояла убийственная жара, показавшаяся еще более обжигающей, когда Изабелла впервые посмотрела в глаза Амадео. В тот момент Бернардо осознал, насколько она дорога ему, но было слишком поздно. Амадео и Изабелла сразу же влюбились друг в друга, а Бернардо так ни разу и не заговорил о своих чувствах. Никогда. И он ни за что не предал бы друга, который слишком много значил для него; многие годы он был для него как брат. Таких людей, как Амадео, не предают. Его все любили, многие мечтали походить на него, и никто не мог причинить ему боль или предать. И Бернардо не сделал этого. К тому же он знал, что ему будет очень больно услышать, что она не любит его, потому что безумно любит Амадео. Он стал главной страстью в ее жизни. Амадео действительно значил для нее больше, чем работа, что для Изабеллы было из ряда вон выходящим. Бернардо не мог соперничать с этим. Поэтому он сохранил свою тайную любовь и все силы вкладывал в работу, стараясь делать ее как можно лучше. Он научился любить ее по-другому, любить их обоих с присущими только ему страстью и чистотой. Это вызывало огромную напряженность между ним и Изабеллой, но так было лучше. Результаты их стычек и гневных перепалок всегда оказывались великолепными: экстравагантные красивые женщины шагали по подиуму… иногда прямо в объятия Бернардо. Он имел на это полное право, он имел право на нечто большее, чем его работа и любовь к Амадео и Изабелле. Он горел собственным, неповторимым, ярким огнем, что притягивало к нему женщин, как мотыльков на пламя свечи. Сам Бернардо ни о чем не задумывался, подобное существование стало частью его, так же как безошибочное ощущение стиля или уважение к тем двоим, на которых он работал, превратившихся в определенном смысле в единое целое. Он понимал, кем стали друг для друга Амадео и Изабелла, и точно знал, что такого бы не произошло, если бы на месте Амадео оказался он. Они бы всегда остались двумя личностями – и в любви, и в войне. Если бы она когда-нибудь узнала о его чувствах, их встреча походила бы на столкновение созвездий, взрыв, рассыпающийся дождем комет на небесах их вселенной. У Изабеллы с Амадео все было по-другому. Их союз был мягким, нежным, прочным. Их души слились воедино. Глядя на Амадео, Изабелла растворялась в его глазах и летала, широко расправив крылья. Амадео и Изабелла напоминали двух орлов, парящих в принадлежащем только им небе, в полной гармонии слившись воедино. Это даже уже не возмущало Бернардо. Невозможно было обижаться на пару, подобную этой. На них было приятно смотреть. И теперь его вполне устраивали напряженные деловые отношения с дамой, которую он любил издали. У него была своя жизнь. А с ними его связывало нечто особенное. И так будет всегда. Они стали неразрушимой, неразделимой троицей. Ничто никогда не нарушит их тройственный союз. Все трое знали это.

Постояв мгновение перед дверью кабинета Амадео, Изабелла улыбнулась. Всякий раз, подходя к этой двери, она вспоминала, как впервые увидела ее и эти холлы. Тогда они выглядели иначе. Красиво, но не столь элегантно, как сейчас. Она придала им нечто большее, так же как Амадео ей. Она росла в его присутствии, чувствовала себя безмерно любимой и в абсолютной безопасности. Вполне надежно, чтобы быть такой, как есть, смело делать то, что хочется, вторгаться в мир, не имеющий границ. Амадео заставил ее почувствовать беспредельность, показал, что она может быть всем, чем захочет, и делать все, чего захочет, и она это делала, ощущая силу его любви.

Она тихо постучала в дверь, ведущую прямо в его личный кабинет. Этой дверью пользовались только она и Бернардо. Тотчас же раздался ответ. Она повернула ручку и вошла. Мгновение они молча смотрели друг на друга, и душа ее затрепетала, как происходило всякий раз с тех пор, как она впервые увидела его. Он улыбнулся в ответ, ибо чувствовал то же самое. В его глазах светилось нескрываемое удовольствие, что-то вроде нежного обожания, которое всегда, как магнит, притягивало ее в его объятия. Именно эту мягкость, доброту и неизменную способность сопереживания она так любила. Огонь, горевший в нем, отличался от ее огня. Он был как священное пламя, высоко поднятое для печальных и уставших, которому суждено гореть вечно. Ее огонь был факелом, сверкающим на ночном небосводе, таким ярким и прекрасным, что к нему было почти страшно приблизиться. Но никто не боялся приближаться к Амадео. Он был очень приветливым, и всем хотелось быть рядом с ним, хотя на самом деле это место принадлежало только Изабелле. Конечно, и Бернардо тоже, но в ином смысле.

– Проходи, Изабеллецца. Что привело тебя сюда сегодня? Я думал, мы все обсудили вчера. – Он откинулся на спинку кресла, протянув ей руку, которую она взяла в свою.

– У меня появилось еще несколько идей. – Несколько… Он засмеялся. У Изабеллы «несколько» могло означать тридцать пять, сорок семь, сто или даже триста. У Изабеллы никогда ничего не могло быть мало: ни идей, ни драгоценностей, ни нарядов. Амадео широко улыбнулся, когда она наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку, а он потянулся и коснулся ее руки.

– Ты сегодня прекрасно выглядишь. – Она купалась в сиянии его глаз, как в солнечном свете.

– Лучше, чем утром? – Они засмеялись: утром она наложила на лицо новый крем, высоко подвязала волосы и была в удобном халате и его тапочках.

Амадео покачал головой.

– Нет. Думаю, утром ты нравилась мне больше. Но… Такой ты мне тоже нравишься. Это платье одно из наших?

– Конечно. Разве я надела бы что-нибудь чужое? – На мгновение в ее темных глазах сверкнула молния.

– Похоже на одну из моделей твоего деда. – Он внимательно изучал ее, прищурив глаза. Он умел видеть и понимать все.

– Ты очень сообразительный. Я украла ее из его коллекции тридцать пятого года. Конечно, не целиком. Только аромат. – Она усмехнулась. – И складки.

Он улыбнулся, изумленно посмотрев

на нее, и снова наклонился, быстро целуя.

– Аромат великолепен.

– Хорошо, что мы больше не работаем вместе все время, а то нам бы не удалось ничего сделать. Иногда я удивляюсь, как мы вообще что-то успевали. – Она села в свое кресло, с обожанием глядя на мужа. Им невозможно было не восторгаться. Он был греческим богом с картин из галереи Уффици во Флоренции, скульптурой римского юноши – высокий, стройный, грациозный, элегантный. Но в то же время в нем было нечто большее. Зеленые глаза казались понимающими, мудрыми, умными, задорными, все схватывающими на лету и уверенными. Несмотря на мягкую и нежную флорентийскую красоту, в нем чувствовались сила, властность и умение командовать. Он был главой Дома Сан Грегорио, наследником сказочного величественного трона и с достоинством носил мантию, соответствуя этому положению. Он выглядел, как глава империи или, по крайней мере, очень крупного банка. Прекрасно сшитый костюм в тонкую светлую полоску подчеркивал его высокий рост и стройную фигуру с широкими плечами. Все в Амадео говорило о незаурядной личности. В нем не было ничего фальшивого или показного, ничего позаимствованного, скопированного или неестественного. Элегантный, умный, сообразительный, проницательный и внимательный к окружающим. Страстно любящий свою жену.

– Между прочим, что ты здесь делаешь в таком наряде? Помимо того, что ты зашла поделиться со мной «некоторыми» идеями. – Он снова улыбнулся, встретившись взглядом с Изабеллой, и она улыбнулась ему в ответ.

– Я еду на ленч с несколькими дамами.

– Звучит ужасно. Не лучше ли соблазнить тебя и увезти в номер в «Экссельсиоре»?

– Конечно, но после ленча у меня свидание с другим мужчиной. – Она произнесла это с самодовольным видом, но в ее глазах плясали смешинки.

– Кто мой соперник? – шутливо спросил он, ибо у него не было причин для волнений, и он знал это.

– Твой сын.

– В таком случае никакого «Экссельсиора». А жаль.

– В следующий раз.

– Заметано. – Он со счастливым видом вытянул вперед ноги, как длинный ленивый кот на солнышке.

– Ладно. Нам надо поработать.

– Ну вот. И это женщина, на которой я женился. Ласковая, романтичная, нежная.

Изабелла состроила одну из ужасных гримас их сына, и они вместе рассмеялись. Когда она вытаскивала стопку бумаг с заметками из сумочки, на ее руке ярко засверкало кольцо с бриллиантом и изумрудами, которое он подарил ей летом на десятую годовщину свадьбы. Бриллиант был большой, в десять каратов. А как же иначе? Десять каратов за десять лет.

– Тебе идет мой подарок.

Она счастливо кивнула, взглянув на кольцо. Оно хорошо смотрелось на ее длинных, изящных пальцах. На Изабелле все выглядело прекрасно. Особенно бриллианты в десять каратов.

– О да. Но ты лучше всех. Между прочим, я люблю тебя. – Она притворилась легкомысленной, но они оба знали, что это не так.

– Я тоже люблю тебя. – Они еще раз обменялись улыбками, прежде чем приступить к делам.

Теперь все шло намного лучше, чем когда они все время работали вместе. К концу дня он начинал скучать и стремился поскорее попасть домой. В их встречах и вечерах появилось нечто особенное. Она вновь стала загадочной. Он ловил себя на мысли, что думает о том, чем она занята, во что одета. А воспоминание о ее духах уносило его в страну грез.

– Тебе не кажется, что американская коллекция слишком сдержанная? Я размышляла об этом прошлой ночью. – Она украдкой взглянула на Амадео, но видела не его, а модели, которые накануне просматривала с Габриэлой.

– Я так не думаю. И Бернардо был в экстазе.

– Черт. – Она вновь перевела взгляд на него с явным сочувствием. – Тогда я права. – Амадео засмеялся, но она даже не улыбнулась. – Я говорю серьезно. Я хочу заменить четыре ткани и включить одну или две модели для Франции в эту коллекцию. Тогда все сработает. – Она, как всегда, выглядела уверенной. И почти никогда не ошибалась. Ее абсолютная уверенность уже десять лет приносила им награды на демонстрациях мод. – Я хочу добавить пурпурные и красные ткани, а также белое пальто. Тогда все будет идеально.

– Обсуди это с Бернардо и скажи Габриэле.

– Я уже сказала Габриэле. Кстати, новое мыло Бернардо для мужской коллекции не годится. Оно весь день било мне в нос.

– Это плохо?

– Ужасно. Аромат духов всегда сопровождает женщину, а запах мужчины же должен ощущаться. Когда он уходит, о нем должно остаться лишь воспоминание, а не головная боль.

– Бернардо будет в восторге. – На мгновение он помрачнел. Иногда сражения между Изабеллой и Бернардо изматывали его. Но они имели большое значение для дела, и он знал это. Без резких рывков Изабеллы и прочного якоря в лице Бернардо Дом моды Сан Грегорио никогда не стал бы тем, чем был сегодня. Но, будучи осью, удерживавшей два колеса от того, чтобы они не разлетелись в разные стороны, он чувствовал, что напряжение увеличивается, и это ему не нравилось. Но все вместе они были изумительной командой, и каждый это знал. Несмотря на бесконечные сражения, они каким-то образом умудрялись оставаться друзьями. Это было выше его понимания. Когда Изабелла сердилась, то называла Бернардо такими именами, которые просто не должна была знать, а он выглядел так, словно собирался совершить убийство. Потом, спустя несколько часов после стычки, Амадео находил их в одной из частных примерочных, распивающих шампанское и приканчивающих бутерброды. Он никогда не мог постичь этого и просто радовался тому, что все закончилось так, а не иначе. Сейчас он со вздохом взглянул на часы. – Ты хочешь, чтобы я позвал его? – Ему никогда не приходилось передавать поручения за Изабеллу. Она всегда это делала сама. Прямо от бедра. В пах.

– Лучше, если это сделаешь ты. В полдень я должна быть на ленче. – Она взглянула на часы, когда-то подаренные Амадео.

– О, боже. Теперь мы отошли на второй план по сравнению с дамскими посиделками. – Но глаза его смеялись. Он знал, что в действительности этого никогда не произойдет. Кроме него и Алессандро, Изабелла жила именно ради их дела, которое давало ей возможность дышать, действовать и чувствовать себя живой.

Амадео поднял трубку и быстро переговорил с секретаршей. Она немедленно вызвала мистера Франко. Он тотчас же явился, ворвавшись в комнату, как ураган, и Амадео почувствовал, как напряглась Изабелла: она уже готовилась к сражению.

– Привет, Бернардо. – Изабелла беспечно улыбнулась ему, когда он вошел в кабинет в одном из сотни своих темных костюмов, которые казались Изабелле совершенно одинаковыми. Он носил одни и те же золотые карманные часы, одинаковые безупречно накрахмаленные белые рубашки и темные галстуки с крошечными белыми или красными точками, когда он был совершенно вне себя от злости. – Мне нравится твой костюм. – Это была их дежурная шутка. Она всегда твердила, что его костюмы чрезмерно скучны. Но их простота являлась частью его стиля.

– Послушайте, вы, двое, не начинайте все сначала. Сегодня я не в настроении. – Амадео угрожающе посмотрел на них, но его глаза, как всегда, смеялись, даже когда на губах не было ни тени улыбки. – Кроме того, она должна быть на ленче через сорок минут. Теперь она отодвинула нас на второй план, так как отдает предпочтение ленчам.

– Это, несомненно, важнее. – Бернардо слегка ухмыльнулся и сел. – Как мой крестник?

– Алессандро – само совершенство. Однако занавеси в столовой нет. – Амадео начал расплываться в улыбке, слушая рассказ Изабеллы. Ему нравились озорные поступки мальчика, огонь в его темных глазах, так похожих на материнские. – Пока я вчера была здесь, решая за вас ваши проблемы, – она подняла бровь, ожидая, что Бернардо примет вызов, и была явно разочарована, когда он этого не сделал, – он позаимствовал мои маникюрные ножницы и «привел занавеси в порядок». Он отрезал примерно метр ткани, которая, по его словам, попадалась на его пути всякий раз, когда он провозил свой любимый грузовик вдоль окна. К тому же не был виден сад. Теперь этого препятствия не существует. На самом деле все идеально. – Теперь она тоже смеялась, как и Бернардо. Когда он смеялся, то сбрасывал лет двадцать из своих тридцати восьми и становился совсем мальчишкой. Но во время работы и когда его не развлекали рассказами об Алессандро, он часто выглядел суровым. Большая часть ноши Дома Сан Грегорио лежала на его плечах, и это было заметно. Он усердно работал на них, и это имело свои последствия. Бернардо так и не женился, не обзавелся детьми, был очень одиноким и слишком часто проводил время на работе, задерживаясь допоздна, приходя рано утром, по субботам, в праздники, по священным праздникам и в те дни, когда ему следовало бы находиться в другом месте в обществе хорошей женщины. Но он жил ради того, что делал, и неизменно нес свои обязанности, которые стали его частью. Хотя многие женщины, очарованные его темными, такими же, как у Изабеллы, волосами и цвета летнего римского неба глазами, падали к его ногам, они мало значили для него, забавляя один-два вечера, но не более.

– Твое новое мыло не годится. – Как обычно, выдала она ему без всяких вступлений, и Амадео напрягся в ожидании начала сражения.

Бернардо сидел очень спокойно.

– Почему?

– У меня от него разболелась голова. Запах слишком тяжелый.

– Если бы кто-нибудь обрезал занавеси в моей столовой, у меня бы тоже разболелась голова.

– Я серьезно. – Она со злостью посмотрела на него.

– Я тоже. Все наши исследования показывают, что оно идеально. Больше никому его запах не показался слишком тяжелым.

– Возможно, у них был сильный насморк, и они не могли ничего почувствовать.

Бернардо закатил глаза и сел поглубже в кресло.

– Ради бога, Изабелла, я только что приказал начать его производство. Черт подери, что ты хочешь, чтобы я сделал теперь?

– Останови. Мыло не годится. Так же как сначала мы неправильно подобрали одеколон, и по тем же причинам.

На сей раз Амадео закрыл глаза. В прошлый раз она оказалась права насчет одеколона, но Бернардо с болью и злобой перенес свое поражение. Они почти не разговаривали друг с другом в течение месяца.

Бернардо поджал губы и сунул руки в карманы жилета.

– Мыло должно иметь сильный запах. Им пользуются вместе с водой. В ванне. Затем его смывают. Запах исчезает, – объяснял он сквозь сжатые губы.

– Понятно. Я и раньше пользовалась мылом, и оно не вызывало у меня головной боли, в отличие от твоего. Я хочу, чтобы его изменили.

– Черт возьми, Изабелла! – Он стукнул ладонью по столу Амадео и бросил на нее яростный взгляд.

Она победоносно улыбнулась, глядя на него.

– Скажи сотрудникам в лаборатории, чтобы они поработали над ним сверхурочно, и производство задержится не более чем на две или три недели.

– Или месяца. Ты знаешь, что будет с рекламой, которую мы уже запустили? Все пойдет впустую.

– Мы потеряем больше, если ты будешь продолжать выпускать неподходящее изделие. Поверь мне. Я права. – Она медленно улыбнулась ему. В этот миг у Бернардо был такой вид, как будто он вот-вот взорвется.

– У тебя есть еще приятные сюрпризы для меня на сегодня?

– Нет, всего лишь несколько дополнений к американской коллекции. Я уже поговорила о них с Габриэлой. Они не представляют проблемы.

– Мой бог, почему нет? Ты хочешь сказать, что это будет просто? Нет, Изабелла! – Но внезапно он вновь заулыбался, так как обладал удивительной способностью сильно злиться и быстро прощать.

– Когда ты займешься мылом? – вновь надавила она.

– Я поставлю тебя в известность.

– Хорошо. Тогда все улажено, и у меня есть еще двадцать минут до ленча. – Амадео улыбнулся ей, и она удобно устроилась на подлокотнике его кресла и нежно коснулась рукой щеки мужа. В этот момент яркий солнечный свет упал на бриллиант, и на дальней стене заиграли радужные блики. Она заметила, как Бернардо с недовольным видом наблюдает за ними, и удивилась.

– В чем дело, Нардо, тебе снова не угодила одна из твоих подружек?

– Очень забавно. Но так уж получилось, что в последнюю неделю я был прикован к рабочему столу. Я начинаю чувствовать себя евнухом этого дома.

Амадео нахмурил брови. Его беспокоило, что они сверх меры завалили Бернардо работой, но Изабелла поняла, что его неожиданно мрачный вид вызван чем-то другим. Она слишком хорошо его знала, чтобы поверить в то, что он жалуется на очень большую нагрузку на работе. И она была права. Они все трое были ужасно измотаны работой, но это им нравилось. Правда, Бернардо приходилось работать несколько больше, чем его друзьям. Сейчас он был явно встревожен, переводя взгляд с большого бриллиантового кольца Изабеллы на ее жемчуга.