Ты - моя ошибка
Шрифт:
В самом конце, рядом с открытым окном, вернее с пустой рамой без стекла, мы тормознули. Костей достал ключ из кармана, вставил в замок, пару раз повернул. Послышался скрип. Я поежилась, оглянулась.
– Заходи, – сказал мужчина, щелкая выключателем. Это была маленькая комната со старым тканевым диваном, стеклянным столиком и пустыми стенами. На потолке висела одинокая лампа, в углах сидели пауки, а из щелей поддувал ветер.
– Зачем? – голос мой дрогнул.
– Будешь ждать здесь. Как бой закончится, выдадим на руки Нику вместе с братом.
–
Я замахнулась кулаком, но тут же опустила его. Никто не выпустит, хоть разорви глотку от воплей. Остается только ждать. Ненавижу ждать, но выбора нет. С Никитой же все будет в порядке? Они ведь не убьют его? Я провела рукой по волосам, коснулась кончиков прядей. Господи, если ты существуешь, спаси тех, кто рискует здесь жизнью. Прости моего дурного брата, и меня за то, что позволила постороннему человеку забрать наши проблемы.
Примечание: Ник цитирует “Фауст” Гете.
Глава 15 – Никита
Отец сегодня выпил. Он редко пьет, но если выпивает, приходит синдром буйной белки. Его начинает пробивать на разговоры, упреки, желание показать свою тоску и ненависть. Наверное, поэтому я видел его пьяным пару раз за всю жизнь. Сегодня был один из тех немногочисленных случаев.
Старик явился ко мне домой, нет, не на своих двух, а с помощью водилы, который его сопровождает везде. Они умудрились подняться на мой этаж, постучать в дверь, и едва не разложиться на пороге. Я удивлено поглядывал на них, стоя в домашних шортах и широкой майке. Держал руки в карманах, и прикидывал, насколько много влил в себя отец.
Он пошатнулся, скинул руку водилы и потянулся ко мне. Чуть не расшибся, потому что плохо держал координацию. Затребовал проводить на кухню, усадить на стул. Я молча выполнил требования, даже поставил стаканчик воды. Садиться, правда, не стал. Стоял напротив, облокотившись о кухонную столешницу.
– А что меня не позвал? Я бы тоже выпил за здоровье, за мир во всем мире и за отменные женские задницы. Ты вот за что пил, па?
– Ты никогда не думал, – говорил он, покачиваясь из стороны в сторону. Язык заплетался, слова с трудом собирались в предложения. – Что надо жить по-другому?
– Каждый день думаю, скоро перееду на крышу, нацеплю пропеллер и буду спускаться к милым тетка за вареньем.
– Скотина, – произнес сухими губами папа, вскидывая голову. Если бы я знал, чем окончится наш разговор, оставил бы отца на пороге с другой стороны.
– Отменная, – кивнул, выдавливая натянутую улыбку.
– Ты никогда не заменишь ее, – пропел отец. Попытался встать, да только повело его сильно. Я вздохнул, но все-таки поймал пьяное тело, не дал свалиться камнем на плитку. Однако старик разозлился, брыкаться начал.
– Па, ты пьян, – произнес очевидный факт. Усадить обратно на стул папу было не просто, но у нас получилось.
– Неизлечимо, – говорил бессвязно он. Водила топтался у дверей, а я думал, как бы сплавить отца обратно в его объятия. От него несло перегаром.
– Давай-ка вали домой.
– Ты не заменишь, – цедил сквозь зубы старик. Я старательно делал вид, что не замечаю этой реплики, не позволял ей цепануть остатки души, которая медленно разрушалась эти годы. Но отец настойчиво твердил и твердил, словно скользил лезвием по хрупкой коже рук. В эти минуты наша ненависть была взаимной.
В какой-то момент старик снова попытался встать, и я позволил ему упасть. С грохотом полетала вниз и кружка, за которую зацепилось пьяное тело. Разбилась. Черт, она мне нравилась. Черная. С белой надписью. Я смотрел на осколки, о которые успел порезаться родитель. На них были капли крови, а еще они были очень мелкими. Такие не склеишь, а если и склеить, это ненадолго. Так же как и наши отношения с папой. Мы были той разбитой кружкой. Только в нашем случае кружка никогда не была целой. Ее привезли разбитой в первый день, открыли коробку и выбросили на пол осколки.
– Почему ее нет, – прикрикнул батя, заставляя перевести меня взгляд. Он никак не мог подняться, тело тянуло на пол.
– И правда, – глухо произнес я. – Почему… – Стало смешно. Я не сдержался, рассмеялся, закрывая ладонью рот. Смех менялся, превращаясь в истеричный. До ненормального истеричный. Мне было слишком смешно, слишком тошно, я задыхался. Каждый раз, когда мы говорим о матери, я задыхаюсь.
Почему я выжил? Почему она умерла?
Эй, мам? Какого черта? Неужели нельзя было по-другому?
Почему я выжил? Почему она умерла?
Старик продолжал нести отменную чушь, а я молча выскочил из кухни, схватил ключи, толстовку и хлопнул дверью. Мне срочно нужна была разрядка. Давно так не колотило, тело буквально разрывало от дрожи, грудь сковало, глотку обтянуло иглами. По венам хлыстал адреналин, я плюнул и поехал на ринг. Драки всегда помогали. Успокаивали. Физическая боль заглушала душевную. Отличная таблетка.
Я был ослеплен, сжимал кулаки, а потом услышал знакомый голос. Когда поднялся на второй этаж здания, где проходят подпольные бои. Ее голос. Она умоляла. Она боялась. Откуда она здесь? Я глянул краем глаза в щелку, рядом с которой стоял Костей. Он никогда не был против, потому что все здесь – сплошной нелегал, сплошные проблемы.
Что-то щелкнуло. Прострел. Конец кислорода.
Я вошел в комнату и предложил выйти на ринг за просто так. Мне плевать, будут бабки или нет. Нужна тупо разрядка. А Снежинка… плевать и на нее. Ей повезло. Очередное удачное стечение обстоятельств.
Арсен задал только один вопрос: зачем. Я честно пожал плечами. Мы с ним знакомы давно, но нас нельзя назвать хорошими товарищами или знакомыми, которые могут доверять друг другу. Это бизнес. Я приношу ему бабки, а он взамен дает возможность ощутить свободу. Мы – никто. Нет смысла объяснять почему.