Ты плоть, ты кровь моя
Шрифт:
– Могу предложить йоркширский чай, никарагуанский кофе или чистую воду. Выбирайте сами.
Элдер покачал головой:
– Спасибо, не нужно.
– Не возражаете, если сам я выпью чаю?
– Валяйте.
Элдер уселся в перекошенное кожаное кресло и откинулся назад. Шум уличного движения был здесь едва слышен, а изнутри самого дома звуков почти не доносилось. Последние двадцать четыре часа, по всей видимости, вытянули из него больше сил, чем он ожидал, и теперь он чувствовал, что глаза слипаются.
Встряхнувшись, он сел прямо и посмотрел на книги
– Моя докторская диссертация, – сказал Брайан, входя в комнату. – Доработанная, с некоторыми добавлениями и сокращениями, но все еще читается как только что написанная.
– Ясно, – сказал Элдер. – Фильмами, значит, занимаетесь.
Брайан плюхнулся на кушетку напротив него, чуть не пролив свой чай.
– Да, я тут преподаю, недалеко, критический анализ в основном, и еще выступаю – по большей части на радио, у них там есть передача «В заднем ряду», а также представляю разные старые фильмы в «Феникс арт». Во всем остальном, должен сказать, я в некотором роде рантье, вытягиваю шекели из своих постояльцев, занимаюсь прочисткой туалетов и пытаюсь обеспечить порядок, чтобы мои жильцы не надоедали соседям громкой музыкой в два часа ночи и не курили в местах общего пользования ничего крепче индийской конопли.
– Кому-то это показалось бы просто замечательным образом жизни.
– И по большей части они были бы правы.
– Я беседовал с Шиобан Бенэм и Робом Шрайвером – это Роб дал мне ваш номер. Шиобан говорила, что вы со Сьюзен были близкими друзьями, проводили вместе много времени.
Брайан поставил чашку.
– Полагаю, так оно и было.
– Могу я спросить, о чем вы говорили?
Брайан улыбнулся:
– Помимо современных интерпретаций Шекспира, хотите сказать?
– Да, помимо них.
– По большей части ей хотелось говорить о своем отце.
– У нее с ним были проблемы?
– Нет, речь не о Треворе. Я не про него. Я имею в виду ее настоящего отца.
Элдеру показалось, что ему вдруг стало нечем дышать.
– А вы этого не знали?
– Нет. Не имел ни малейшего понятия.
– Так. – Брайан отпил чаю. – Полагаю, она никому не рассказывала о том, что Тревор ее приемный отец.
– Вы говорите так, словно были с ним знакомы.
– Ну, не совсем. Но Тревор иногда за ней заезжал, после занятий в нашей драматической студии. Трясся над ней, можно сказать. Сьюзен опасалась, что его чрезмерная опека доведет ее до клаустрофобии.
– Но она никогда не относилась к нему так, как будто он вовсе не был ее настоящим отцом?
– Нет, совсем нет. Да я и не думаю, что об этом кто-то знал. Вообще-то я просто уверен, что никто не знал.
– Можно вас спросить, откуда вы сами
Брайан улыбнулся при воспоминании.
– Это случайно получилось, в ходе разговора. О Шекспире говорили. Мы как раз читали «Короля Лира», ставили некоторые эпизоды, пытались импровизировать. Потом собирались посмотреть постановку в Ньюкасле…
– Это тот спектакль, что был отменен.
– Именно. Так вот, мы работали парами над той сценой, помните, когда одна из дочек заявляет папаше, что если он думает, что она будет за ним ухаживать так, как он привык, то его ждет неприятная неожиданность. Я, конечно, своими словами излагаю.
– Конечно.
– Мы со Сьюзен потом много раз это обсуждали, и как-то раз она вдруг посмотрела на меня и серьезно так говорит: «Никогда не стала бы так обращаться с собственным отцом, что бы он ни сделал!» Ну, я видел, как они с Тревором относятся друг к другу, не раз слышал ее жалобы на него, так что я, должно быть, смотрел на нее как полный идиот. Вот тогда она мне все и рассказала.
– Продолжайте, пожалуйста.
– Ее мать забеременела в шестнадцать лет. Встречалась с одним человеком, который, видимо, был гораздо старше ее. Познакомилась с ним в магазине грампластинок, он там работал. Заговорил ей зубы, назначил свидание. Никто ничего не знал, все большой секрет, и вдруг бам! – уже никакой не секрет. По крайней мере насчет беременности. По словам Сьюзен, ее отец и слышать об этом не хотел. И всеми силами старался уговорить ее будущую мамашу сделать аборт, а когда та отказалась, просто умыл руки. Не захотел даже разговаривать с ней, не говоря уж о том, чтобы заботиться о ребенке, когда тот родился.
– И Сьюзен все это знала?
– По всей видимости.
– И все равно питала к нему какие-то чувства? Даже после того, что он бросил ее мать, и всего прочего?
– Да. Думаю, да. Она бы, видимо, в любом случае простила его, невзирая ни на что. Если бы ей представилась такая возможность. Но, я уверен, она с ним никогда не встречалась. Она, безусловно, не имела понятия, где он живет, где вообще находится, я в этом совершенно уверен. У меня даже создалось впечатление, что она как-то раз пыталась поговорить об этом с матерью, но у той начался припадок. Так что, полагаю, она массу времени проводила в раздумьях по этому поводу, это было вроде как сны наяву. Ну, знаете, что бы она ему сказала, если бы он в один прекрасный день вдруг материализовался, выплыл из небытия.
– И насколько вам известно, она никогда ни с кем другим об этом не говорила, ни с кем из своих друзей?
– Нет, не говорила, я уверен. Она и меня заставила пообещать, что ни единой живой душе не проболтаюсь.
– И вы держали слово.
– До сегодняшнего дня держал.
Брайан взял свою чашку, но пить не стал.
– Это так важно? – спросил он.
– Если честно, пока не могу ничего сказать. Но для Сьюзен это точно было очень важно.
Когда Элдер выходил из дома, рядом притормозил белый микроавтобус, приехавший за вещами одного из выезжавших жильцов.