Ты покоришься мне, тигр!
Шрифт:
Собственно, ничего сложного в этом плане не было. Сегодня меня интересовал сам факт встречи: как звери поведут себя со мной «наедине»?
Окинув взглядом зрительный вал, я ахнул: да там уйма народу! Никак не меньше пятисот человек. Откуда они? Вот тебе и сохранил тайну! Ну конечно, весь оркестр со своими семьями и друзьями, весь штат цирка со своими чадами и домочадцами, артисты и не знаю, кто еще. А в проходах стояли вооруженные милиционеры. Сначала я не понял их присутствия, но, как потом выяснилось, директор цирка, не больно надеясь на водопроводную станцию, пригласил на всякий случай милиционеров с револьверами.
Короче говоря, дело происходило в Одессе, а каждый одессит хочет видеть сам или узнать через своего ближайшего знакомого, как известный им стрелок Александров впервые войдет один в клетку к взрослым хищникам; что ж, не отрицаю, это было действительно любопытное зрелище, оно и меня самого ужас как интересовало.
Такое количество людей удалить из зала не просто, хотя у меня было на это полное право. Но вдруг я почувствовал, что удалять никого не надо. Зрители подхлестнули мое самолюбие, я ощутил необыкновенную решимость и бесстрашие.
И в то же время присутствие зрителей усложнило дело — их власть надо мной все еще была сильной. Пришлось на ходу изменить привычную манеру обращения со зверями. Я почувствовал, что зрители хоть и благожелательные, но они все-таки зрители и будут строго судить и мое поведение и поведение зверей.
На дебютах публика особенно обращает внимание на внутреннее состояние артиста. Я ни чуть не осуждал ее за это, потому что и сам всегда с любопытством слежу за выражением глаз, за уверенностью жестов и движений; даже за ровностью дыхания дебютанта. Да, ни волнения, ни страха, ни даже робости обнаруживать мне нельзя. А уж о том, чтобы преждевременно покинуть клетку, если произойдет что-нибудь непредвиденное, и говорить не приходится. При всей своей экспансивности одесситы могут и свистом проводить. И уж, конечно, слух о моей неудаче распространится со скоростью света.
«Придется тебе улыбаться!»- посоветовал я себе.
Улыбка не только флаг, но и хорошая ширма, что бы ни случилось — через нее зритель не проникнет в душу.
От артистов старшего поколения я не раз слыхал, что существует неписаный закон: если номер в Одессе проходит хорошо, успех ему обеспечен повсюду. Может быть, это объяснялось тем, что в Одессе была искушенная публика — она видела много самых лучших наших и зарубежных номеров. Даже Москва не видела того, что видела Одесса.
Одобрение, а особенно неодобрение одесситы выражали очень бурно и ощутимо, при помощи помидоров, яиц, огурцов, метелок и старого тряпья — все это обрушивалось на голову неудачника, рискнувшего показать им несовершенный номер.
Все это промелькнуло у меня в голове, пока я окидывал удивленным взглядом зрительный зал. И приготовился к выходу так, словно это было настоящее представление.
Еще раз огляделся. Все на месте. Вот тумба Нерро, вот — Ули. Их пока нет. Я один. А они там, за занавесом, в клетках. Помощники ждут моего сигнала, чтобы впустить их.
Нерро и Уля — супружеская пара, не любят, чтобы их разлучали. Они самые злобные и агрессивные. Дольше других не хотели меня замечать и огрызались на мои ласки. А Нерро еще и ленивый упрямец, он и при хорошем-то настроении подчиняется нехотя. Для первого знакомства эти звери не очень подходили. Но именно они интересовали меня больше всех; если справлюсь с этими двумя, с остальными будет проще.
Боялся ли я? Понимаю, это интересует каждого читателя.
Я знал, что первая встреча с леопардами, даже если она пройдет благополучно, будет для меня страшной. Но, вся моя жизнь до этого — гражданская война, стрельба по живой мишени, полеты и торпеды в цирке выработали во мне способность преодолевать страх. Это не значит просто подавлять. Хотя и это тоже важно. Преодолевать страх мне помогало любопытство: а что-то будет? И озабоченность тем, что бы все сделать как надо, без единого промаха и оплошности. Это уводит мысли и чувства совсем в другую сторону. Признаюсь, что больше страха меня мучила возможная неудача. Мелькнула даже мысль: пусть лучше звери меня разорвут, тогда скажут, что он не сделал номер, потому что не успел, а не потому, что не смог.
Всякая больная задача сложна, когда думаешь о ней в общем. На деле она раскладывается на более мелкие задачки, а те решаются легче.
Еще раз оглянулся, увидел ободряющие глаза жены вздохнул и…. была не была… дал знак впустить зверей.
Озираясь по сторонам, входит Нерро и устремляется прямо на меня. Я отскакиваю за тумбу и оттуда туширую его, иди, дескать, на свое место. Он отскакивает в сторону и натыкается на Улю, которая сначала не хотела выходить из клетки, но потом, «ободренная» служителем, пулей выскочила на манеж. 3а «невежливость» Нерро получил от Ули лапой по морде. Назревает драка. Но раздается мой повелительный окрик, и Нерро усаживается на место. «Ага! Слушается!»
Но Уля не желает подчиняться. Сидит посередине манежа и с чисто женским любопытством и упрямством рассматривает меня. Что делать? Слегка туширнуть, как Нерро? Нельзя… Она очень строгая и капризная, не потерпит оскорбления и молниеносно нанесёт ответный удар. Хватаю тумбу и, держа ее перед собой ножками вперед, иду в наступление. Пятясь назад, с ворчанием садится и Уля на свое место. Ого! Оказывается, и реквизит может служить средством наступления, а значит, и обороны. Не прошло и пяти минут, а я уже сделал такое важное «открытие».
Звери подчиняются, и теперь я уже знаю, что делать.
А не поработать ли нам, друзья мои? Мне так нужны ключи от ваших сердец — «ключи» дрессировки!
Вызываю на трюк Нерро. Не идет! Применяю другой метод вызова — зверь меня не понимает. Начинаю пробовать различные приемы, все, какие знаю и какие изобретаю сию же минуту. И вдруг Нерро сошел со своего места и пошел… но не на трюк, а к выходу. Подаю команду артисту, стоящему снаружи, чтобы тот прогнал его оттуда. Нерро сел на свое место.
Я знал, что без строгости с ним не обойтись. Пустить в ход бич опасаюсь. Но, видимо, другого выхода нет. Туширую слегка раз — безрезультатно. Второй раз — посильнее. Подействовало. Неохотно, с ворчанием, он исполнил трюк. А требовалось от него только вскочить на тумбу и посидеть на ней полминуты.
Самое главное сделано — я подчинил его себе, сломил его упрямство, заставил преодолеть лень. Знак «на место» был найден сразу. А может быть, Нерро сам знал, сто больше на тумбе сидеть ему не положено.