Ты теперь мой враг
Шрифт:
На какой-то миг даже кажется, что сейчас всё исчезнет. Что это жестокая шутка истощенного от непрерывного отчаяния разума, но тут же натыкаюсь на тёмные омуты, и сердце снова замедляет ритм. А когда возвращается в усиленный режим, уже могу дышать. Правда пока что прерывисто.
Мужчина поднимается по ступенькам медленно, растягивая минуты в бесконечность. За это время перед глазами успевают пронестись кадры последних дней, недель, месяцев, лет, они мчатся, превращаясь в смазанные небрежные линии, и когда мужчина уже близко, не задерживаясь, потоком обрушиваются с новой силой; даже голова кружится от
Ещё одна ступенька, и ещё. Шаг за шагом он наступает уверенно, неизбежно. А я сижу, безвольно свесив руки, словно они не мои вовсе. Будто свинцом наливаются, и пока что не знаю, способна ли ими вообще пошевелить. Мне всё же удается подняться, но ноги по-прежнему ватные. И когда он молча протягивает телефон, оказываюсь просто не готова.
Ладонь я подставляю, но скорее по инерции; он кладет в мою руку разбитый телефон, вот только сжать пальцы не успеваю, просто не могу. Мобильный снова падает, и судя по звуку, скатывается лишь на несколько ступенек. Звуки удара о лестницу звучат в голове эхом, кажется, даже проезжающих машин нет, ничего нет вокруг, только я и он, только гул в ушах и глухие удары в груди.
Мы не двигаемся, не следим за выпавшим из рук телефоном, просто смотрим друг другу в глаза, и в этом молчании накапливаются сотни вопросов.
— Демид… — всё-таки удаётся прошептать одними губами. Я как будто проверяю, не схожу ли с ума в самом деле, и повторяю громче: — Демид.
Не выдерживаю. Слёзы прорывают свою блокаду и теперь скатываются одна за одной, я чувствую, как они обжигают щеки, и даже не пытаюсь их остановить.
Он жив. Жив. Или…
— Ты мне кажешься, — произношу вслух нелепый ответ.
Даже страшно становится, может, я и правда, уже свихнулась?
— Надеюсь, что нет, — наконец-то слышу его низкий голос.
Серьёзный взгляд, карие глаза, тёмные, бездонные. Такие родные. Я пока что не могу прийти в себя, и поверить до конца.
— Ты жив… — озвучиваю факт, который выбивает почву из-под ног. И по телу проносится волна дрожи. — Но как?
Качаю головой, безумие какое-то. Демид жив. Это правда? Правда? Даже дышу через раз, пульс бьётся в висках, оглушая. И то, что творится сейчас внутри я объяснить ни одной умной статьёй не могу. Не до анализа.
— Лика…
Бронский делает шаг, а я по инерции пытаюсь отступить, ещё не в силах реагировать адекватно. Выставляю перед собой ладони. Но Демид не даёт мне отойти, вдруг притягивает к себе, и я бью его по груди, упираюсь, чувствую подступающую истерику.
Я сердце на куски разорвала, душу выворачивала ночами, и, чёрт возьми, мечтала о том, чтобы вот так его увидеть ещё хоть раз. А сейчас просто не могу поверить, что он здесь.
Рядом. Обнимает. Убивает своим взглядом и позволяет в очередной раз сойти с ума от дерзкого аромата его парфюма.
И я могу его касаться. Как и мечтаю все эти дни, которые становятся для меня одним большим кошмаром. Кошмаром, который моментально перечёркивает весь год разлуки своей необратимостью. И теперь Бронский так просто стоит передо мной, а я всё не могу успокоиться. Он обнимает и притягивает, пока я отчаянно спускаю в ударах всю свою боль. И почти ничего не вижу, перед глазами туман.
— Тише, малыш, тише, — Демид не отпускает, он просто принимает мои эмоции и позволяет их выплеснуть, я чувствую его уверенность, непоколебимость, и в какой-то момент, он прижимает меня так крепко, что сдаюсь. Перестаю бить ладонями, капитулирую, сначала ослабляя удары, потом и вовсе затихая. Плавлюсь в его руках, вожу по шершавой ткани ладонями, и так же сильно, как только что его отталкивала, теперь цепляюсь за плечи, обхватываю, словно получаю тот самый жизненно-необходимый кислород. Мой. Самый важный.
Вдыхаю до головокружения, до дрожи боюсь руки разжать, пальцы немеют. В груди словно разрываются снаряды — чувства выходят за грань. Острые, настоящие. Запрятанные и посыпанные пеплом. И несмотря на то, что внешне Бронский, как обычно, кажется непробиваемым, сейчас его тоже выдаёт сумасшедший ритм.
Качаю головой, зажмуриваюсь, вспоминая: яркая вспышка, завеса чёрного едкого дыма, люди, люди, снова люди, их взгляды, однозначные разговоры. Липкий страх, мой собственный крик и опустошение. Всё это ведь на самом деле происходит. Но только сейчас понимаю, что подойти близко мне просто не дали. Я не знаю, бился ли его пульс, не прижималась, не чувствовала. А сейчас могу.
Демид больше не даёт шансов увеличить расстояние между нами, сжимая меня в крепких объятиях так сильно, что кажется, ближе невозможно. Гладит по спине, забирается руками в волосы и наверняка хочет что-то сказать, но вместо этого прижимается губами к виску, а я так и не выпускаю его из хватки, вцепившись. Мы просто стоим так какое-то время, а потом Демид шепчет:
— Ты не должна была всё это видеть. Прости.
В памяти всплывает растерянный взгляд Бронского, я ведь чувствовала, что он мне тогда был не рад, и не понимала, в чём причина. Считала, что надумала его не остывшие ко мне чувства, а оказалось, он так потому что, потому что… Господи…
Закрываю глаза. Если бы всё не произошло прямо передо мной, я бы вполне могла не поверить, что это случилось в самом деле. Мне позвонила бы Ирина, передала бы послание. Не знаю, что было бы дальше. И понятия не имею, как бы всё сложилось. Болезненным спазмом сковывает всё внутри.
— Зачем? — произношу тихо, но Бронский различает.
— Или так, или Юдин бы меня устранил, Лика.
Пытаюсь осознать услышанное. По позвоночнику проходит холод, а потом кидает в жар. Я как будто отхожу от кошмара, который всё же происходит, но с поправкой, что можно проснуться.
— Мне нужно было время, — слышу снова голос Бронского, он делает паузу, словно дает отдышаться, но воздуха мне всё равно не хватает. И он продолжает, когда я поднимаю на него глаза: — Мне пришлось всё подстроить. Мирослав считал, что его люди всё сделали, одного они не учли, что я подготовлюсь. Юдин полагает, всё прошло гладко, — Демид усмехается. — Но точно не для него.
Немного помолчав, добавляет:
— К тому же нужно было разоблачить Глеба.
Я тут же вспоминаю весь наш разговор с Астаховым, и хоть уже немного успокаиваюсь, всё равно внутри всё сжимается от осознания, насколько жестоко над нами посмеялась судьба. Хочу о многом сказать и о многом спросить. Немного отстраняюсь, а Бронский хмурится, берёт моё лицо в ладони, вытирает большими пальцами мокрые дорожки с моего лица. Его взгляд пробирает до дрожи.