Ты, уставший ненавидеть
Шрифт:
Орловский решил не отвечать. Пусть говорит, у него будет время хоть немного собраться с силами.
– Правда, есть еще две возможности. Первая – наш общий знакомый с саперными петлицами. Но он, увы, не может произнести «мэви-идхэ». Почему разъяснять долго, но вы уж поверьте на слово. Для него это похуже смерти. Смерти он как раз боится значительно меньше… И последнее – лейтенант запаса Крапивин, он же кна-гэгхэн Анх, послал своего разведчика, чтобы тот прочитал заклинание, находясь на линии окопов. Возможность слабая, но все же… И снова – увы. Вас не удивляло, что
Выходит, он, Юрий Орловский, был единственным, кто мог помочь осажденным? Даже Анх, знай он «Заклинание-Ключ», не смог бы защитить обреченный лес. Интересно все же, чем дхары прогневили Высокое Небо?
– Молчите, Юрий Петрович? Мои условия: вы называете «Ключ», а я выполняю свое обещание: вам уменьшают срок и возвращают в камеру, где вы сможете дописать книгу о дхарском эпосе. Между прочим, скоро амнистия по поводу Двадцатилетия Октября. Все может быть, Юрий Петрович. Естественно, мы не тронем ту, которую вы называете Никой…
Из складок плаща на миг появилась фотография:
Ника была снята на фоне чего-то южного – беседка, пальмы… Разглядеть он не успел: снимок исчез.
– Ну что, не убедил?
– Интересно, за кого вы меня принимаете? – Юрий попытался улыбнуться, но лишь скривился:
губа, похоже, разбита.
– Вас? За умного человека. За очень умного человека. Вы прекрасно понимаете, что все имеет свою цену. И ждете, пока я эту цену увеличу.
– Денег подкинете? – Кажется, голос наконец-то стал звучать нормально.
– Денег? – Из-под капюшона донесся смех. – Нет, не подкину. Но цену, так и быть, предложу более высокую. Лучше бы вы согласились сейчас, Юрий Петрович. Может, все же не будем тянуть? Ведь все равно придется договариваться.
Что у них там еще? Пообещают новый приговор?
– Ну как хотите. Итак, о новой цене. Но для начала – взгляните!
Странная короткопалая рука извлекла из-под плаща что-то небольшое, прямоугольное. Книга? Да, кажется, книга…
– Я вам придвину свет. Разглядывайте, не спешите…
Орловский осторожно взял в руки картонный переплет. Чем это они хотят его удивить? Фамилия автора была незнакома. Париж, 1937 – свежая… Ну, что пишут эмигранты?..
Он небрежно раскрыл томик где-то посередине, глаза пробежали по строчкам и тут пальцы дрогнули. Все еще не веря, он открыл первую страницу. Да, так и есть… Все-таки книга вышла! Его книга! А ведь он даже не верил, что когда-нибудь подержит ее в руках.
– Смотрите, смотрите, – подбодрил тот, кто называл себя Ивановым. – Я лично читал – не отрывался…
Фамилия была другой. Как они и договаривались, другим было и название. На титульном листе большими красными буквами было выведено: «Обретенный ад» и чуть ниже: «СССР в тридцатые…» Чужое название показалось безвкусным и претенциозным. Наверно, там, в Париже, постарались издать поэффектнее, дабы привлечь внимание. И зря: получилось слишком вызывающе. Он ведь писал не агитку. Правильнее всего работу назвать: «Внутренняя политика СССР в первой половине 30-х годов». Конечно, такое наукообразие могло вызвать усмешку – если в подобной книге могло быть хоть что-то смешное…
Главы. Первая, написанная по материалам Флавия, о том, что происходило в деревне в начале 30-х. Друг Терапевта сумел каким-то неведомым образом достать уникальную статистику. Одно дело – мемуары, другое – таблицы, сводные данные по областям, ориентировочные цифры по всему Союзу…
Глава о голоде 33-го… Украина, Северный Кавказ, Казахстан. Тут помогли какие-то неведомые знакомые Терапевта. Юрий вначале не верил тому, что приходилось читать, но бумаги – подлинники, с грифами «Секретно» – не вызывали никаких сомнений. Интересно, как не сошли с ума те, кто это подсчитывал? На Украине – каждый пятый, в Казахстане – каждый третий…
Следующая глава. Он написал ее первой и очень гордился, поскольку материал добыл лично. Помог старый знакомый отца, служивший при большевиках в наркомате водного транспорта. Так родилась глава о Беломорканале, а вместе с нею – и замысел книги. Этот знакомый умер два года назад – он уже не в их власти… И вновь (помнится, Юрий отстаивал именно такой прием в разговорах с Терапевтом) минимум эмоций – факты, доказательства, цифры… И жуткий вывод: экономически Беломорканал нерентабелен. Он практически бесполезен даже для обороны! Тогда зачем? Орловский не стал писать об этом – пусть думают…
И дальше. О депортации корейцев, о высылке «бывших» из Ленинграда, короткая глава о лагерях (слишком мало было данных, даже Марк не смог помочь). Вероятно, об «истребительно-трудовых» придется писать кому-то другому… Зато хватало данных о положении ссыльных, материалы достал сам Терапевт…
Юрий продолжал быстро перелистывать страницы. Главу о подготовке процесса Зиновьева и Каменева они решили издать отдельной статьей, несмотря на отчаянный риск. И вот теперь она на месте, в книге, предпоследняя. И наконец, самая свежая, написанная совсем недавно. Тут уж сотворил чудо Флавий, добыв засекреченные данные последней переписи населения. Двадцать лет советской власти:
читайте, думайте, сравнивайте… Усатый приказал аннулировать результаты этой «юбилейной» переписи-и теперь цифры становились уникальными…
Заключения, общих выводов, резюме – ничего подобного в книге не было. К чему? Имеющий глаза да увидит…
Что ж, несколько лет жизни лежали перед ним, аккуратно переплетенные в твердую обложку. Вероятно, последних лет жизни Юрия Орловского. О подобном исходе они говорили с Терапевтом еще в самом начале. Его старший друг считал, что рисковать все же не стоит. «Но они, там, за проволокой, должны знать!» – горячился Юрий. «Кому надо – давно знает», – губы Терапевта кривились грустной улыбкой. «Тогда… тогда они не смогут больше скрывать!» – «Смогут, Юра, смогут…» Он закрыл книгу, подержал ее еще миг в руке и отдал обратно. Итак, получилось. Выходит, Терапевт не зря назвал его Орфеем! Он все-таки спустился в ад, который сам же и описал. Но если этот, в капюшоне, принес книгу сюда – значит? Значит – что?