Ты всего лишь Дьявол
Шрифт:
— Деревушка называлась Норфорд, — сказал Кемпт, — и так она называется до сего дня. Она расположена между Хертест и Блю Медоуз, на краю горной гряды, которую замыкает Дьявольская скала.
— Да, — Джилберн глубоко вздохнул, — это очень удачное стечение обстоятельств.
— Какое именно? — спросил Алекс.
— То, что вы интересовались Дьяволом и его историей на территории Англии. Независимо от того, к каким выводам вы придете, услышав наш рассказ, я убежден, что существует какая-то связь между этими далекими временами и тем, что… что может случиться… Прежде чем я начну рассказывать, прошу вас учесть, что в местности, о которой мы говорим, все слышали о Дьяволе и его делах больше, чем в любой другой части страны. Там о нем кружит огромное количество легенд, а все окрестные жители знают множество мест, связанных с ним и с ведьмами, несмотря на то, что уже сотни лет никто не принимает этого всерьез.
— В газете «Таймс» от 24 ноября 1863 года вы можете прочесть, что некий старик был признан колдуном и линчеван толпой в графстве Эссекс. А Эссекс — наиболее цивилизованная часть нашего государства, — сказал Алекс. — Это прямо под Лондоном. Люди разорвали несчастного старика на куски. И все это произошло
Сэр Александр кивнул головой.
— Я хотел только добавить, что деревушка Норфорд в настоящее время насчитывает не больше жителей, чем в семнадцатом веке. Близость Лондона и моря всегда способствовали быстрому оттоку свободных рабочих рук. Это красивая старая деревенька. Некоторые постройки относятся к шестнадцатому столетию. Подлинное чудо провинциальной архитектуры. Люди, живущие в этих домах, спокойны и трудолюбивы. Там почти не отмечается никаких преступлений. Впрочем, так было всегда. Быть может, потому, что беспокойные души всегда устремлялись к морю и столице. Ведьм, разумеется, тоже уже давно нет. Последнюю из этих несчастных женщин повесили в 1684 году. Я сам родом из тех мест и хорошо знаю историю этого края. Местные жители нынче сильно изменились. Они стали скептиками. Конечно, никто из них ни за какие деньги не пошел бы ночью на Дьявольскую скалу и даже близко не подошел бы ко входу в Дьявольский грот, но это уже совсем другая тема. Я знаю многих образованных людей из больших городов, которые ни за что не провели бы ночь на кладбище, и думаю, что, по крайней мере, девяносто процентов женщин наверняка не сделали бы этого независимо от суммы обещанной награды. Так что в целом отношение жителей Норфорда к их старому Дьяволу можно определить как современное, то есть — безразличное. К тому же деревушка расположена за лесом, уже по другую сторону цепи меловых гор, пересеченных оврагом, на отвесном склоне которого, почти посредине, находится та самая пещера, которую называют Дьявольским гротом. Туда можно добраться лишь по узкой и опасной горной тропинке. Поэтому грот не отмечен в туристических путеводителях. Приблизительно над входом в грот находится вершина крутой, лишенной растительности Дьявольской скалы — наивысшей точки горной гряды. Под ней в овраге течет ручей, и если пройти вниз по его течению, овраг скоро заканчивается, открывая вид на широкую равнину, которая тянется в сторону Кембриджа и близлежащего Фалборна. По другую сторону оврага, на такой же отвесной, хотя и менее высокой скале, находится поместье Норфорд Мэнор. В тринадцатом столетии здесь стоял маленький укрепленный замок, который был впоследствии сожжен и полностью уничтожен во время войны Алой и Белой Роз. В 1602 году эту землю купил сэр Джон Эклстоун, придворный уже стареющей тогда королевы Елизаветы, который на руинах замка построил красивую небольшую резиденцию. Он назвал ее Норфорд Мэнор и велел посадить вокруг резиденции парк. Вскоре после смерти королевы, он оставил двор и поселился в Норфорд Мэнор навсегда. Там и умер. Дом, который с тех пор несколько раз перестраивался, до сих пор стоит на том же живописном месте, где некогда стоял древний замок. С трех сторон стены его переходят в отвесные скалы горной вершины. А напротив дома, по другую сторону оврага, находится Дьявольская скала и почти на высоте окон — Дьявольский грот на ее склоне. Парк примыкает к резиденции лишь с одной стороны и, расширяясь, плавно опускается в долину, посреди которой стоит мой дом — Велли Хауз, а Эклстоуны и по сей день живут в Норфорд Мэнор. Ввиду того, что наши семьи на протяжении двухсот лет объединяла большая дружба, между нашими домами была проложена частная дорога, которую мой дед, предпоследний владелец Норфорд Мэнора, украсил по обе стороны густыми шпалерами кустов. — Он умолк. — Простите, что описание местности занимает у меня столько времени, но я думаю, что таким образом я заранее внесу ясность в географию места действия. Ну и, в качестве оправдания моего здесь присутствия, хочу добавить, что я, как и мои предки, являюсь большим другом семьи Эклстоун…
При этих словах Джо невольно глянул на Кемпта, который прислушивался к рассказу сэра Александра, время от времени кивая головой в знак того, что тот точно описывает местность. Джилберн, по-видимому, заметил интерес, блеснувший во взгляде Алекса, и поспешил добавить:
— Мистер Кемпт является дальним родственником Эклстоунов, говоря точнее: он внук старшей сестры Джекоба Эклстоуна, умершего около десяти лет назад, мужа нынешней владелицы имения — леди Элизабет Эклстоун. В детстве Томас часто приезжал в Норфорд и сейчас тоже нередко туда заглядывает.
— Джекоба Эклстоуна… — тихо повторил Джо. — Уж не тот ли это Джекоб Эклстоун, который сколотил огромное состояние в Малайзии, когда начал расти спрос на каучук?
— Да, тот самый.
— Его вдова должна быть весьма состоятельным человеком.
— Совершенно верно, — сэр Александр утвердительно кивнул головой. — Она не просто богата, она очень богата. Я хорошо знаю об этом, потому что уже много лет подряд веду ее дела как официальный поверенный.
— Так… О чем это мы говорили? Ах да, о том, что мистер Кемпт и сейчас там бывает.
— У меня там даже есть своя комната, та самая, в которой я жил, когда еще был мальчиком, — улыбнулся Томас Кемпт. — Но не будем говорить обо мне. Я не играю никакой роли в этом рассказе.
— Да… — сэр Александр сосредоточился. — В Норфорд Мэнор живет сейчас только старая леди Элизабет Эклстоун с доктором, медсестрой и несколькими слугами. Недавно ей исполнилось семьдесят. После смерти мужа она серьезно хворала, а два года назад ее полностью разбил паралич. Кроме того, в Норфорд Мэнор находится ее сын Ирвинг Эклстоун. У него есть квартира в Лондоне, но поскольку он занимается литературным трудом, то предпочитает этот тихий деревенский дом. Кроме него там бывают его дочь Джоан и ее муж Николас Робинсон. По образованию Ирвинг Эклстоун — историк. Но его хобби сходно с тем вашим, о котором вы упоминали, — история религии, и в частности демонология. На это его пристрастие, несомненно, еще в детстве повлияло окружение. Пока его отец сколачивал капитал в Малайзии, леди Эклстоун жила вместе с детьми в Норфорд Мэнор. Разумеется, у Ирвинга была няня из деревни Норфорд. Ее рассказы в сочетании с окружающим пейзажем и атмосферой, вероятно, серьезно повлияли на его воображение… В Норфорд Мэнор у Ирвинга хорошо оборудованный рабочий кабинет и…
— Да… — сказал Алекс. — Я читал несколько его книг. Это подлинный авторитет…
— Так говорят. Он читает цикл лекций в Кембридже и считается крупнейшим экспертом по истории цивилизации. Но его основная область — история Дьявола на земле. Однако, возвращаясь к обитателям… У Ирвинга была еще младшая сестра Патриция. Она очень рано вышла замуж и жила с мужем в Южной Африке. В начале этого года ее муж умер, и она вернулась в Норфорд Мэнор… Месяц назад она тоже умерла… — Он опять остановился, глубоко вздохнул и продолжал: — Итак, в Норфорд Мэнор живут: старая парализованная леди Эклстоун, ее врач, доктор Арчибальд Дюк, медсестра Агнес Стоун и несколько человек прислуги. Приблизительно полгода проводит там ее сын Ирвинг Эклстоун, а ее внучка, дочь Ирвинга, Джоан Робинсон вместе со своим мужем Николасом Робинсоном приезжает туда довольно редко. Обычно, лишь тогда, когда Николас захочет работать на пленэре, что случается с ним нечасто, потому что он — художник-абстракционист и в природе, по его собственным словам, ищет лишь динамику цвета. Кроме того, в Норфорд Мэнор бывает иногда присутствующий здесь мистер Кемпт, дальний родственник этой семьи, ну и, наконец, я захожу туда по дружбе и по службе, поскольку веду финансовые дела старой леди и проверяю время от времени реестр домашних расходов. Ни Ирвинг, ни Джоан не занимались бы этим; и не потому, что не хотели бы, а просто в силу своей полной неопытности в житейских делах. Больше там никого не принимают, а с тех пор, как старая леди Элизабет разбита параличом, ее даже прежние друзья перестали навещать.
— Понимаю… — Джо покивал головой. — Большой тихий дом на безлюдье. Никого чужого вокруг. Все свои. Когда вы упомянули о Николасе Робинсоне, я внезапно понял, откуда берутся в его удивительных полотнах такие сочетания цветов. Да, это очень интересно: абстрактная живопись, основанная на цветовой гамме английской деревни. Он очень талантливый человек, как мне кажется. Однако между тем, что хотят сказать художники-авангардисты и тем, что видим в их произведениях мы, простые смертные, существует огромная пропасть, и я могу ошибаться. Во всяком случае, это очень интересный художник…
— Здесь ваше мнение совпадает с мнением мистера Кемпта. Что касается моей скромной личности, то с большим сожалением вынужден признать, что я совершенно ничего не вижу в его картинах, а если уж быть до конца откровенным, я бы сказал, что, вероятно, они выражают абсолютное ничто. Временами я подозреваю, что никто из этих молодых художников не смог бы нарисовать обычного человека, едущего верхом на обычном коне, на фоне обычного заката солнца.
В ответ Алекс несколько смущенно улыбнулся, будто давая понять гостю, что хоть он и уважает его взгляды, но в этом конкретном случае не может согласиться с его мнением.
— М-да. — Джилберн на мгновение закрыл глаза, а затем открыл их и выпрямился в кресле.
Джо с облегчением почувствовал, что только сейчас и начинается настоящий рассказ.
— Итак, все это началось, когда Патриция после смерти мужа вернулась в Норфорд Мэнор…
Он опять замолчал, а Джо, который теперь не спускал с него глаз, увидел, что черты его лица внезапно изменились. Трудно было определить, в чем состояло это изменение, ибо внешне лицо оставалось прежним. Но по нему как бы пробежала темная туча — отражение какой-то глубокой печали.
— Поскольку мы пришли к вам за советом, а быть может, даже за помощью, — сказал Джилберн тихо, — я обязан быть абсолютно откровенным… Так вот… Патриция и я… когда мы были молоды… — Видно было, что ему очень трудно говорить об этом. — Я ее любил, а она… Казалось, ничто не должно было помешать… Правда, я старше ее на семь лет, но мы росли вместе, ибо наши дома почти соприкасались в этой безлюдной глуши… И вопрос этот был уже давно решен, когда она познакомилась с одним молодым офицером и совершенно неожиданно вышла за него замуж. Она сделала это внезапно, без всяких раздумий и сразу же уехала с ним, потому что его пароход отплывал через несколько дней. Но уже из Кейптауна она написала мне письмо. Конечно, я постарался принять все произошедшее как можно спокойнее… Что ж, ведь она моложе меня, а он — тот офицер — был здоровым и, наверно, симпатичным парнем, а я, — он взглянул на свою ногу, — я, к сожалению, калека от рождения. Конечно, я ее понял. В сущности все было очень банально и не требовало объяснений. Ей только что исполнилось восемнадцать. В этом возрасте много серьезных решений принимается очень легко, а сочувствие другим еще не очень знакомо в эти годы. Так что я полностью оправдал Патрицию и не чувствовал к ней зла. Удар этот, однако, оказался для меня очень тяжким. Но, возможно, он содействовал моей карьере, потому что я должен был заглушить чем-то свою боль и углубился в работу, стараясь забыть прошлое. На протяжении всех этих лет я не женился. Я знал только, что спустя год после свадьбы ее муж заболел какой-то тропической болезнью и был демобилизован из армии. Он болел много лет. Кажется, это был один из видов сонной болезни. Занимаясь финансовыми делами Эклстоунов, я знал, что старая леди Элизабет каждый месяц посылала дочери определенную сумму на соответствующее содержание дома. Но Патриция ни разу не приезжала в Англию. Быть может, она была слишком горда, а может, не могла оставить там его одного. Годы шли, и наконец этот человек умер. Однако, как бы для полной демонстрации иронии судьбы, за несколько месяцев до приезда дочери старую леди Эклстоун разбил паралич, и когда Патриция вернулась, мать с дочерью уже не могли даже просто поговорить. Но она вернулась. И уже в день ее возвращения я понял, что, несмотря на прошедшие двадцать лет, я люблю ее так же горячо, как прежде. Теперь ей было уже тридцать восемь лет, а мне — сорок пять. Между нами состоялся длинный разговор. Разумеется, она была лояльна по отношению к покойному мужу, но я догадывался, что, возможно, она ушла бы от него раньше, если бы не его болезнь. Такие женщины, как она, не уходят в подобной ситуации. В конце концов, мы оба поняли очень многое. Мы решили пожениться, когда закончится срок ее траура. Наше решение всех очень обрадовало. Мы виделись ежедневно. Пока, наконец, почти месяц тому назад, случилось…