Тяжесть венца
Шрифт:
Глостер взглянул на нее с недоумением и еле сдержал себя, чтобы не расхохотаться.
– Кровь Христова! Леди Анна! Сначала вы отвесили мне оплеуху, а теперь выказываете знаки высшей благодарности!
Анна на мгновение растерялась. Потом осторожно потрогала свою скулу, висок.
– Но ведь и вы меня ударили, милорд Глостер. Это как-то не вяжется с честью рыцаря, носящего цепь и шпоры. А потом… Я была слишком зла. Теперь же примите мою сердечную благодарность. Вы спасли мне жизнь…
Ричард криво усмехнулся.
– Это пустяки! К тому же я и коня вашего спас.
Улыбка тронула губы Анны.
– Разумеется, и коня. Благодарю вас,
В ее голосе звучала нежность.
Ричард отвел взгляд. Было удивительно тихо, лишь в отдалении пробовали голоса лягушки. Над болотами висело душно-белесое марево, словно перед грозой. Дальше холмы подернулись сероватой дымкой.
«Пора», – подумал Ричард.
В его голове пестрой кавалькадой промелькнули давно заготовленные для этого случая фразы, но он не стал их произносить. Он повернулся к ней и глухо проговорил:
– Будьте моей женой, Анна.
Теплый свет в глазах Анны потух. Она молчала, глядя на него растерянно и недоуменно. Потом опустила взгляд.
– Признаюсь, я подозревала, что за нашей, как вы выразились, сделкой стоит нечто иное. И речи о помолвке – не пустой звук. Вы ведь ничего не говорите и не делаете без цели, Дик Глостер, не так ли?
Она поднялась было с колен, но Ричард схватил ее руку и удержал Анну подле себя. Не поднимая на нее глаз, он медленно и отчетливо произнес:
– Я давно люблю вас, Анна. И не моя вина, что, несмотря на все мои усилия быть для вас просто другом, я не сумел побороть это чувство.
Ричард остался доволен тем, как сказал это. В голосе звучала подлинная страсть, каждое слово давалось с трудом. Он знал, что Анна останется равнодушной к его признанию, но она слишком сострадательна, чтобы пренебречь душевной мукой того, кого только что благодарила.
И он не ошибся. Ее пальцы чуть дрогнули, но она не отняла руки.
И тогда Ричард заговорил:
– Всякий смертный под этими небесами должен с готовностью нести бремя своего креста. И я готов смириться с тем, что ваше сердце глухо ко мне, и больше того – полно неприязни. Молчите! Не стоит возражать. Я знаю, что никогда не был в ваших глазах образцом рыцарственного благородства. Увы, до вас дошло слишком много неблаговидного и даже позорного обо мне. События в замке Сендель – страшный рубец в моем сердце, наша с вами стычка в Киркхеймском монастыре, ваш побег от меня под Барнетом… Вам всегда удавалось одержать надо мною верх, Анна. Но именно это и таило очарование. Я не из тех людей, что поспешно говорят «аминь» и смиряются. Вы – такая же. Я чувствовал в вас родственную душу и восхищался вами, и именно поэтому не мог вас позабыть все эти годы, когда вас считали умершей. Я понимал, что другой такой, подобной Анне Невиль, мне не встретить.
– Не стоит, ваша светлость…
Анна высвободила руку, но по-прежнему стояла рядом.
Ричард не дал прервать себя:
– Когда я обнаружил вас в Мидл Марчез, я был ошеломлен, но, наверное, и счастлив. Вы оказались живы, и Бог дал нам снова встретиться. Но я запретил себе радоваться, когда та, кого я любил, пребывает в столь глубокой печали. Я решил не смущать ваш покой, но помогать вам, стать для вас опорой, другом, братом… Говорить же о своих чувствах мне казалось святотатством. Вы были словно птица с обожженными крыльями, вы любили и продолжали любить другого. И я смирился с тем, что, если я хочу видеть вас, разговаривать с вами беспрепятственно, любоваться вами, я должен молчать о том, что таится в моем сердце, и наслаждаться лишь вашим доверием. Но сегодня… Вы были так великолепны верхом, так полны жизни и ослепительно красивы, что я просто потерял голову. Простите мне этот поцелуй. Я воин и привык брать, что захочу. Но я вовсе не желал вас оскорбить… Это так же верно, как то, что все мы нуждаемся в милосердии небес. Я не сознавал, что делаю. Все созданное Богом слабеет и уступает там, где разумом овладевает языческая Афродита.
«Афродита – это, пожалуй, излишне. Попахивает куртуазией, а Анна отлично знает, что я не любитель этих модных манер».
Не давая ей опомниться, он встал так, что их лица оказались совсем близко.
– Прошу вас… Во имя Божие, скажите «да», Анна.
Она медленно и печально покачала головой.
– Нет, Ричард Глостер, это невозможно. Я не стану вашей супругой.
Ричард резко отступил, словно обжегшись. Ему необходимо взять себя в руки. Еще не все потеряно. Кроме любовных признаний, есть и другие способы принудить Анну. Главное, чтобы сейчас она не заметила бешенства в его глазах. Еще рано отказываться от роли влюбленного, потерявшего голову. Она должна остаться в уверенности, что для него сейчас нет ничего важнее ее. Женщин это пленяет.
Анна заговорила, и ее голос звучал ровно, может, лишь чуть подавленно.
– Вероятно, я давно ожидала от вас предложения руки и сердца. Но уж никак не признания в любви. Я считала, что вы блюдете свои интересы, отстаивая мое наследство, ибо, насколько я вас знаю, Дик, вы отнюдь не праздный воздыхатель и всегда рассчитываете каждый шаг. Простите, но обсуждение условий сделки куда больше пристало вам, чем любовные речи. Уже когда вы сказали, что объявите в парламенте Анну Невиль своей невестой, я заподозрила, что все это неспроста. Теперь же расторжение нашей мнимой помолвки будет выглядеть довольно странно в глазах английской знати. Злым языкам будет на чем проверить свою остроту.
«Дьяволица! – Ричард был близок к взрыву. – За всеми моими признаниями она отлично разглядела суть».
– Миледи Анна, вы гоните меня в мои же силки. Но вы упускаете из виду, что, стремясь отнять ваши земли у Кларенса, я хотел доставить вам радость и восстановить справедливость. Я достиг этого – и считал себя почти удовлетворенным. Я говорю «почти», потому что человек несовершенен, и все, что он получает по милости небес, кажется ему недостаточным. Я пожелал получить в награду и вас – и это потому, что теперь вы уже вовсе не похожи на раненую птицу. Вы великолепны, как сама жизнь и весна, и я это понял, когда увидел вас сегодня наслаждающейся солнцем у ручья…
Анна отвернулась, и Ричард поспешил прикусить язык.
– Простите меня, но мы с вами не дети, Анна. И вы знаете, что, говоря о любви, я вовсе не собираюсь петь под вашим окном рондели и приносить обеты не погружаться в ванну до тех пор, пока дама моего сердца не сменит гнев на милость.
Он добился, чего хотел. Анна не могла сдержать улыбку. Теперь ему нужна была жалость. Следовало показать, что, хотя ей и весело, он страдает. У женщин от жалости до нежности один короткий шаг.
– Ответьте мне, Анна, – обратился он к ней, и голос его зазвенел от напряжения. – Ответьте мне – вы отвергаете меня столь решительно не потому ли, что…