Тяжкие повреждения
Шрифт:
— Слушай, — сказал он, понижая голос и кивая в сторону охранника, — я не могу здесь разговаривать. Но мне очень жаль. Честное слово, я не хотел тебя огорчать, да и потом, все это такая чушь. Все это неправда, все высосано из пальца. И это не имеет никакого отношения к тебе, к моим чувствам к тебе, честное слово!
«Честное слово!» Как будто она такая дура, что не заметит, что, даже отрицая все, он признавался. Или как будто она не понимала, что за чувства у него к ней были прежде или какими стали теперь. Он всего лишь не хотел, чтобы она плохо о нем думала. Он вообще не любил, когда о нем думают плохо, но то, что
Об этом, как и о многом другом, он мог бы подумать и раньше.
— Это просто мелочь, и это другое. Но я тебе клянусь, оно не стоит того шума, который из-за него подняли. Очень жаль, что мне вчера не удалось об этом с тобой поговорить. Предупредить тебя. Я тебе все расскажу, когда буду дома, хорошо? Все совсем не так, как говорят, понимаешь?
Она не сводила с него глаз; потом покачала головой, не говоря «нет», просто чтобы в голове прояснилось.
— Ты удивительный человек, Джеймс. По-своему потрясающий. (Он попытался что-то сказать, но потом решил, возможно, оценив выражение ее лица, промолчать.) — Так вот, раз ты такой удивительный, может быть, посоветуешь, как помочь твоим сыну и дочке понять, что их отец насилует детей?
На лице у него отразился ужас.
— Бога ради, Айла, я не насилую детей. Как ты можешь такое говорить?
— Наверное, потому, что слышала обвинения. Те, которые уже есть. Я так понимаю, могут быть и другие. А ты как бы сказал?
Ей было любопытно. Должно быть, у них уже давно проблемы с переводом.
— Не детей, — настаивал он. Ему, похоже, казалось, что у него есть право настаивать. — Как ты могла такое подумать? У нас самих дети. Должна понимать.
— Так ты, — сказала она мягко, — поймешь, если какой-нибудь дяденька средних лет возьмет Аликс на работу года так через три, а потом накинется на нее? Это будет на твой взгляд нормально, вполне объяснимо, и это не будет насилие над ребенком? — Ее голос стал жестче. — Раз уж ты спросил, они с Джейми немного расстроены и растеряны. У них не все в порядке. Так что мне нужно к ним возвращаться.
Она посмотрела на часы. Часы с серебряным браслетом, которые он подарил ей, отдав выгравировать на них ее инициалы, пару лет назад, на Рождество. Она поняла, что начинает составлять список вещей, от которых придется избавиться. Жалко. Часы ей нравились.
— Айла, — сказал он умоляющим голосом. Прося ее о милосердии, о сочувствии, о чем-то вроде этого? Конечно, он мог придать своему голосу любое звучание, которое счел бы полезным. Или ее имя было последней привычной вещью, за которую он ухватился. Это было бы грустно.
— Мне нужно идти. Я только скажу тебе несколько слов. Первое — когда тебя отпустят под залог, который не я выплачу, домой ты не пойдешь. Второе — я тебе не слуга, так что, если тебе нужно белье и лосьон после бритья, придумай, как их достать. И третье. — Она наклонилась вперед, вглядываясь в него в последней тщетной попытке рассмотреть что-то в темноте за его глазами. — Ты понимал, что делаешь? Что в тебя вселилось? С чего ты взял, что можешь так рисковать своими детьми, не говоря уже обо мне? И какая часть твоего мозга сказала тебе, что это нормально — набрасываться на молоденьких девушек? Ты вообще понимал, что творишь? Ты кем себя вообразил?
У нее перехватило дыхание.
Он прищурился. Он тоже наклонился вперед, удивительный
— Ты поосторожнее, — сказал он медленно, твердо, с настоящей, ледяной яростью, — не спрашивай, если не уверена, что хочешь услышать ответ.
Она уже не первый раз слышала от него это, что-то в этом роде; но это был последний раз.
Она встала, повернулась и пошла прочь, остановилась в дверях и ненадолго обернулась. Ослепительно улыбнулась. Подождала ровно столько, чтобы он начал на что-то надеяться, чтобы глаза у него посветлели от облегчения, чтобы любовь — искренняя или притворная, — смягчила углы его рта.
И так, с ослепительной улыбкой она, слава богу, смогла спокойно добраться до дома.
По секрету
Отвечая на вопросы, которые казались и сложными, и по большей части бессмысленными, Родди по крайней мере может чем-то занять себя по вечерам. Форма за формой, страница за страницей, они позволяют ему отключиться от шума, от постоянного крика и ругани, от обещаний разобраться завтра, которые плывут по коридору от одного ненормального к другому и взрываются, достигая цели.
Еще хуже: время от времени — плач или громкие жалобы.
Он не может себе представить, что кто-то настолько заинтересуется им, его желаниями, склонностями и способностями, чтобы из всего этого что-то вышло. Наверное, все это просто загрузят в компьютер, и он выдаст какую-нибудь простую и ясную последовательность действий, которая, на сколько бы вопросов Родди ни ответил, на самом деле с ним слабо связана. Нет, а как иначе? Как и в школе, ответ нужно выбирать из предложенных вариантов. Как и в школе, вопросы сложнее, чем кажутся; и к тем, которые выглядят совсем невинно, он относится с большим подозрением, думая, что именно они и есть самые сложные, так что ему приходится кружить и кружить вокруг них, как собаке, которая топчется на полу, прежде чем улечься.
Ответы по большей части все равно неверные, как бы осторожен он ни был, потому что оттенки в расчет не берутся. Вот, например: «Ты бы предпочел: а) поиграть в хоккей, б) поплавать, в) посмотреть телевизор». Он бы мог ответить, что предпочел бы посмотреть хоккей по телевизору, как, бывало, с папой по вечерам, когда они сидели, не разговаривая, если только дело не доходило до красивого гола или драки, но все равно были вместе. Другой уже ближе к истине: «По телевизору ты любишь смотреть: а) спортивные программы, б) передачи о природе, с) сериалы». И все равно тут не все перечислено. Ощущение такое, что его заставляют выбирать из того, что он сам бы никогда не выбрал.
В тестах на умственное развитие полно вопросов со всякими моделями и фигурами: какое слово лишнее в этой группе? как будет выглядеть эта фигура, если ее вывернуть наизнанку и повернуть? Поезда и самолеты несутся друг на друга на разных скоростях — когда произойдет столкновение? У него хорошо получается со словами. Он может изменить фигуру в уме и понять, как она будет выглядеть, если ее вывернуть наизнанку и повернуть. С движущимися объектами труднее. Ясно одно, они столкнутся. К чему все и сводится, если вообще во всем этом есть какой-нибудь смысл.