Тяжкие повреждения
Шрифт:
Какой катастрофически погруженной в себя матерью она была: быть благодарной, даже довольной, что, по крайней мере, в самое трудное время Аликс не сбилась с пути, как Джейми, упорно работала, старалась, не доставляла никаких хлопот.
Тихо дожидалась своей очереди. Терпела, думая, что придет ее время. Дожидаясь и терпя, растила свои желания и стремления. Свою тоску.
— Да, — медленно произносит Айла, — кажется, я тебя понимаю.
— Значит, ты не будешь очень возражать? Я не хочу все для тебя усложнять, но я должна спросить. Знаешь, бывают
В общем-то, нет. Такие моменты в основном бывают у других. Вот как Лайл, например, нашел место, где захотел остаться: какое-то волшебство.
Теперь ей придется высказаться по поводу того, стоит ли ее дочери завязывать знакомство, неважно, какого рода, с мальчиком, который стреляет в людей. Который стрелял в мать Аликс, только в одного человека.
Что будет, если Аликс когда-нибудь забредет на нормальную, не вызывающую беспокойства, возможно, не слишком интересную, заурядную территорию; но, глядя вверх, видя сосредоточенный, решительный взгляд дочери, Айла понимает, что вряд ли это произойдет. И в самом деле, должны же быть на земле люди с сосредоточенными, решительными взглядами.
— Что ж, меня это огорчает, конечно, ты бы поняла, что я тебя обманываю, если бы я сказала что-то другое. Но я готова тебе поверить, если ты говоришь, что знаешь, как нужно поступить. Я хочу сказать, как нужно тебе. На него мне в высшей степени наплевать. Только я тебя прошу, пожалуйста, будь осторожна. Я его видела всего один раз, и то недолго, но не тот это был момент, чтобы поверить в то, что он подает надежды.
Только представить себе, что Аликс поедет к нему, туда, куда его, слава богу, отправили, пусть и на слишком недолгий срок. Только представить себе, что она будет слушать, как он снова и снова объясняет, пытается разжалобить ее и внушить ей сочувствие.
— Но есть еще кое-что, это тебя порадует, мам. Еще я хотела тебе сказать, что я подумала и, по-моему, решила, что не вернусь в Корпус Умиротворения.
Что? Айлу как будто оглушили рукояткой пистолета: один сильный удар, потом другой. Может быть, она не расслышала?
— Мне грустно, потому что, помимо всего прочего, многие из этих людей были моими настоящими друзьями. — Слегка улыбнувшись, Аликс добавляет: — Что, наверное, означает, что я не совсем освободилась от привязанностей, как полагалось — но я много об этом думала и уверена, что все решила.
— Почему? — под этим Айла имеет в виду: «Что за чудо в конце концов произошло?»
— Ну, потому что даже Мастер Эмброуз говорил, что может указать нам путь, но никуда не может нас привести, потому что идти мы должны сами. Вот и все, что я думаю: что сейчас, может быть, подходящее время, чтобы идти самой. — Она делает паузу, хмурится, снова делает над Айлой неопределенный жест. — Потому что, то, что случилось, так все меняет, правда? Заставляет совсем иначе ко всему относиться. Понимаешь, что что-то происходит на самом деле, освободиться от всего нельзя.
Это нелегко: когда
Но все равно — аллилуйя. Счастливо оставаться, Мастер Эмброуз, до свидания, коричневые платья, прощай тупое повиновение? О да, ура.
— Ты права, — говорит Айла гораздо мягче, чем того требуют ее чувства. — Это — хорошая новость, она меня на самом деле радует. Мне это кажется хорошим знаком.
Сначала сплошное невезение, потом — слишком много удачи? Не хотелось бы, чтобы ее лимит исчерпался до четверга.
— Но все-таки, что ты там искала? Теперь можешь сказать?
Величайшая загадка.
У Аликс удивленный вид.
— Только то, о чем шла речь: умиротворение. Я услышала: «Корпус Умиротворения», — и подумала: «Вот. То, что надо». Не слишком таинственно. Во всем порядок, но и покой тоже. Чтобы быть умиротворенным, нужно мужество.
Да. Айла понимает, почему это может быть привлекательно. Понимает жажду и желание.
И еще кажется, что во время этого разговора Аликс предложила не то чтобы ответ, и не спасение, и даже не разумное рассуждение о вере, убеждениях или стремлениях. Скорее какую-то притчу. Где-то там скрыта история, из которой можно нечто извлечь.
— Я так рада, Аликс, — снова говорит она. — Даже сказать тебе не могу.
И правда, не может.
В последнее время все пребывают на грани сверх-сильных эмоций. Это непривычно и очень бодрит. Жизнь предстает перед ней в том обличье, которого она прежде не замечала: как под микроскопом, очень близко к земле. В суженном, сфокусированном поле неподвижности, мельчайших смещений туда-сюда, крохотных шажков, решающих колебаний, мелких, малозаметных, гибельных, внушающих надежду продвижений.
Все может быть.
Аликс поедет к этому мальчику, она хочет помочь ему заполнить пустоту.
Аликс хочет спастись. Она считает, что нехорошо носить в себе ненависть.
Она склоняется над Айлой. Как редко это бывало в последнее время — чтобы Аликс кого-то обняла.
В тюрьме заключенных не разрешают обнимать. Таковы правила, на которые можно положиться.
Но как же мучительна эта потеря — кожа.
— Счастья тебе, — говорит Айла, вкладывая в эти слова, хотя Аликс этого никак не может знать, надежду на то, что для Аликс возможно блаженство ничем не отягощенных объятий. Безоговорочная привязанность.
Это звучит как благословение: «Счастья тебе». По сути, это — пожелание добра. Теперь у нее остается всего день на то, чтобы найти еще какие-нибудь хорошие слова. Не обязательно счастливые, но хорошие.
Никаких тебе друзей-приятелей
Сколько разговоров было об уроках, занятиях, терапии, дежурствах по кухне и прачечной, суровой дисциплине, жестком расписании — но никто не говорил, что Родди придется с кем-то делить комнату. Камеру. Никто не говорил, что у него совсем не будет времени и места, чтобы побыть одному.