Тысяча и один день (сборник)
Шрифт:
Может, эти?
Нет, вряд ли.
И тут он второй раз за день замер как вкопанный: навстречу ему шла Филиса, и опять, как вчера, деваться было некуда. Легонько, в рамках приличия, покачивая бедрами, она поравнялась с Леоном, кивнула ему с видом равнодушным и незаинтересованным, как чужому, но заметно помедлила, прежде чем свернуть в проулок, и видно было, что свернула нехотя. «Нарочно она, что ли, – смятенно подумал Леон. – Ищет встречи? Какое там!..» Он чувствовал, что виноват перед Филисой, им давно нужно было пожениться, они объяснились, и препятствий к свадьбе не было никаких, вся деревня в один голос соглашалась, что они прекрасная пара, оставалось лишь из уважения к старшим испросить согласия родителей Филисы на брак дочери, каковое согласие было бы, без сомнения, ими дано… Но когда ты юн и прыток, когда тебе всего двадцать два по счету Нимба и двадцать по местному, а невесте нет и пятнадцати, когда у тебя полно сил и еще больше дури, кому же захочется торопить события, связывая себя скороспелым браком? Разумно ли это? Разумно, сказал себе Леон. Это и было разумно, но не для того, у кого имелся женатый старший брат. Потому что нельзя тянуть время, не думая о том, что брат, даже отличающийся прекрасным здоровьем, может внезапно заболеть и умрет в один день. Потому что брат был женат на таком подарочке, как Хлоя…
Так в один день для Леона все кончилось. По обычаю отдав себя в мужья вдове брата и усыновив близнецов – Сильфа и Дафниса, Леон почувствовал, что потерял Филису навсегда. Он понимал, что, как бы Филиса его ни любила, второй женой к нему она не пойдет ни за что. Никогда. Как не согласится жить с ним тайно, довольствуясь ворованной любовью. Она могла бы стать ему только единственной женой, в самом крайнем случае – первой, если бы брат Леона умер после их свадьбы. Тогда уже не Филиса, а Хлоя стала бы второй женой, если бы захотела, и была бы вынуждена слушаться первую. Таким образом всякие отношения между Леоном и Филисой прекратились – они здоровались при встрече на улице, и только. Леон опоздал и знал, что виноват в этом был только он, и никто иной. Иногда ему хотелось завыть на Великий Нимб и все четыре луны сразу. С себя спроси!.. Сам виноват! Сам!!
Драконий хвост, но кто же окно-то разбил?
Трава на деревенской площади была вытоптана за много поколений до Леона. Здесь давно уже пророс и расстелился во всю площадь сонный лишайник, который топчи не топчи – не вытопчешь. Лишайник приятно обнимал ступни, он ласкал и успокаивал, по нему было очень приятно ходить, и сидеть на нем было приятно, вот только спать на нем было нельзя: заснувший на лишайнике не просыпался. То есть его можно было добудиться, стащив с лишайника, но сам собой он не просыпался никогда, и договориться с лишайником еще ни одному шептуну не удавалось. Леон с детства помнил жуткие истории, рассказанные матерью: в былые времена, когда люди были глупы и любили неживое, охотники, случалось, находили на полянах деревни, сплошь заросшие лишайником, находили и спящих людей, часто – всех жителей деревни. Иногда их удавалось разбудить, тогда на помощь умирающим от истощения приходило все население ближайших деревень, и людей, как правило, удавалось спасти, но бывало и так, что разбудить людей уже не удавалось, а если и удавалось, то слишком поздно…
На площади не спали. На ней принимали почетных гостей, собирали сходки и торжественные обеды по случаю особо удачной охоты, на ней устраивали праздники с танцами и состязаниями, школа тоже находилась на площади, и сейчас Парис вел занятие. Лысина лучшего шептуна деревни сияла, как хорошо начищенный горшок. Выставив вперед кругленький животик, Парис ходил взад и вперед и обращался к кучке учеников, сидевших на лишайнике и толкавших друг друга, чтобы ненароком не заснуть.
– Духовая трубка? – дребезжал он. – Чепуха! Праща? Еще скажите – лук со стрелами! Детские штучки! Я вам говорил тысячу раз: настоящему шептуну оружие ни к чему. Это я утверждал и всегда буду утверждать. Наша сила не в оружии, а в умении договориться со зверем так, чтобы он сам, добровольно и охотно пришел в деревню и надел себя на кол в кухонной яме. Умелому шептуну у нас и почет и уважение. Если охотник не шептун, он только озлобит дичь, а я вам скажу просто: такому обормоту делать в лесу нечего. Кто не шептун, тот пусть женщинам помогает, больше пользы будет. Ну что полезного, скажите мне, вы добудете в лесу духовой трубкой? Слизнивца? Летучую змею? Жуткобраза?.. Вот ты, встань! Леандр, я тебе говорю, а ты, Филет, зачем встал? Хотя ладно, раз уж стоишь, так ответь. Что? Ах, совиного страуса, надо же. Садись и слушай. Можешь мне поверить, ты и прицелиться-то в него не успеешь, потому что даже я, когда был помоложе…
По рядам учеников пробежал смешок. Всем в деревне было известно, что Парис всегда был отчаянно скверным стрелком.
– На западе, где озера, живут рыбоеды, – продолжал Парис. – Еще дальше есть деревня моллюскоедов, моллюсков они едят, там отмель большая, а в горах на востоке живут яйцееды, те птичьи яйца собирают. В нашей же местности живут драконоеды, тут во всех деревнях спокон веку ели драконов, и нам отступать от обычаев не должно. Перво-наперво не трогаем самок – у них ободок вокруг глаз не красный, а желтый, их легко отличить, а вот если гребень не топорщится и дух тяжелый, так это старая самка, потомства от нее не будет, и такую самку брать можно. Второе: сколько случаев было с ротозеями! Зашепчут кое-как зверя и ведут через Трескучий лес, а он как завалит сослепу дерево да как очнется… Опытный шептун еще до охоты намечает удобнейший путь к деревне, и это надо знать. Третье: к зверю нужно подходить всегда и только спереди, а не сзади и не сбоку, потому что дракон должен шептуна видеть, иначе он его не поймет, а если и поймет, то неправильно…
– Кха! – дал знать о себе Леон.
Увидев его, Парис обрадовался.
– Вот, – ликующе провозгласил он, указывая на Леона одной рукой, в то время как другой оглаживал клочковатую бороду, – смотрите! Леандр, тебя это особо касается… Филет, ущипни его! Вот так. Вот перед вами взрослый охотник, не то что я, старик, а давайте спросим, много ли драконов добыл он за год? Все знают: только одного и довел до деревни, а от троих едва унес ноги, и всё потому, что ребенком ленился учиться ремеслу шептуна… Что, Леон, подучиться пришел? Это ты правильно надумал, учиться никогда не поздно, я тебя поучу… Нет? Ну ясно, я знаю, ты считаешь себя хорошим шептуном. Что же не пошел за драконом к празднику? Линдор и Ацис с Фавонием еще с ночи ушли, так ты бы им помог, а то они, глядишь, без тебя не справятся… Хлоя, видать, не пустила? Жаль, жаль. Женщина серьезная. Зато ты, конечно, рассчитываешь показать себя на вечернем состязании?
Ядовитый сморчок явно издевался. Ученики хихикали.
– У меня окно разбили, – сказал Леон.
Смех разом смолк. Парис приложил ладонь к уху:
– Как?
– Камнем, – буркнул Леон.
– Тьфу ты, я не о том! – рассердился старик. – Повтори еще раз.
– Окно у меня разбили! Окно!
Мальчишки разинули рты.
– Еще раз, прошу тебя.
Леон повторил еще раз. Потом не удержался и выложил подробности.
– Где?
– В доме. В спальне. Вдребезги.
Глаза Париса сделались круглыми.
– Драконий хвост! То самое стекло? То, что прозрачное? Из Города?
Леон кивнул.
– Дела… – Парис покачал головой. – Ну и времена пошли ныне, не думал, что доживу до такого. И следов нет, говоришь? Дела… Никогда не видел, как бьется стекло, надо бы пойти посмотреть… А вы чего сидите? – накинулся он на учеников. – Не понимаете, что ли, дело серьезное. Хватит с вас на сегодня. Филет, гони отсюда Леандра, пока он не заснул, пусть дома спит! Марш, марш, двум взрослым людям поговорить надо…
Ученики веером рассыпались по площади. Каждый нес весть, уже, несомненно, широко известную в деревне. Леон мог бы поклясться, что слышит отсюда вопли Хлои.
– Стало быть, камнем, – задумчиво проговорил Парис, теребя клок бороды. – Или все-таки не камнем? Может быть, ветром, а? Хотя нет, ветра не было…
– Да камнем же, камнем! – не выдержал Леон. – Драконий хвост! Камнем, говорю тебе! Принести показать? Он и сейчас в стенке торчит…
– Тогда я знаю, что это такое, – решительно заявил Парис и поскреб лысину. Ветвистые морщины на его лице разгладились. – Это преступление.
– Как?
– Преступление, говорю.
Леон заморгал. Слово было знакомое, но что оно означало, Леон забыл. Когда он был подростком, то ходил в школу и узнал все, что нужно в жизни. Но этого в школе не проходили.
– Ты думаешь? – спросил он, стараясь не выдать своего невежества. – Такого, наверно, уже лет сто не было.
– Такого в нашей деревне вообще никогда не было, – уверенно заявил Парис, – да и в соседних тоже. Даже не знаю, что тебе посоветовать. С окном-то мы тебе поможем, соберем общий сход и решим дело, это каждому ясно… Слушай, а может, сообщить в полицию?