Тысяча и одна ночь
Шрифт:
А затем он оказал мне великое уважение, и я оставался в городе Багдаде, живя там, как раньше, и забыл обо всем, что со мной случилось и что я испытал, с начала и до конца.
И я жил сладостнейшей жизнью, веселясь и развлекаясь. И вот что было со мной в шестом путешествии, о братья. Если захочет Аллах великий, я расскажу вам завтра о седьмом путешествии, оно диковиннее и удивительнее, чем все предыдущие». И затем Синдбад велел расставлять столы, и все поужинали у него, и он приказал выдать Синдбаду-носильщику сто мискалей золота; и тот взял их и ушел своей дорогой, и все собравшиеся тоже ушли, удивляясь до крайней степени».
И Шахразаду застигло
Когда же настала пятьсот шестьдесят третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Синдбад-мореход рассказал о шестом путешествии, и все ушли своей дорогой. А Синдбад-носильщик провел ночь в своем жилище и затем совершил утреннюю молитву и пришел в дом Синдбада-морехода, и явились остальные гости; а когда все собрались, Синдбад-мореход начал речь о седьмом путешествии и сказал:
Рассказ о седьмом путешествии
«Знайте, о люди, что, вернувшись после шестого путешествия, я снова стал жить так, как жил в первое время, веселясь, развлекаясь, забавляясь и наслаждаясь, и провел таким образом некоторое время, продолжая радоваться и веселиться непрестанно, ночью и днем: ведь мне досталась большая нажива и великая прибыль. И захотелось моей душе посмотреть на чужие страны, и поездить по морю, и свести дружбу с купцами, и послушать рассказы; и я решился на это дело, и связал тюки из роскошных товаров для поездки по морю, и свез их из города Багдада в город Басру. И я увидел корабль, приготовленный для путешествия, на котором была толпа богатых купцов, и сел с ними на корабль, и подружился с ними, и мы отправились, благополучные и здоровые, стремясь путешествовать. И ветер был для нас хорош, пока мы не прибыли в город, называемый город Китай, и испытывали мы крайнюю радость и веселье и беседовали друг с другом о делах путешествия и торговли.
И в это время вдруг подул с носа корабля порывистый ветер и пошел сильный дождь, так что мы прикрыли вьюки войлоком и парусиной, боясь, что товары погибнут от дождя, и стали взывать к великому Аллаху и умолять его, чтобы он рассеял постигшую нас беду. И капитан корабля поднялся, и, затянув пояс, подобрал полы и взобрался на мачту, и посмотрел направо и налево, а затем он посмотрел на бывших на корабле купцов и стал бить себя по лицу и рвать на себе бороду. «О капитан, в чем дело?» — спросили мы его; и он ответил: «Просите у Аллаха великого спасения от того, что нас постигло, и плачьте о себе! Прощайтесь друг с другом и знайте, что ветер одолел нас и забросил в последнее море на свете».
И затем капитан слез с мачты, и, открыв свой сундук, вынул оттуда мешок из хлопчатой бумаги, и развязал его, и высыпал оттуда порошок, похожий на пепел, и смочил порошок водой, и, подождав немного, понюхал его, а затем он вынул из сундука маленькую книжку, и почитал ее, и сказал нам: «Знайте, о путники, что в этой книге удивительные вещи, которые указывают на то, что всякий, кто достигнет этой земли, не спасется, а погибнет. Эта земля называется Климат царей, и в ней находится могила господина нашего Сулеймана, сына Дауда (мир о ними обоими!). И в ней водятся змеи с огромным телом, ужасные видом, и ко всякому кораблю, который достигает этой земли, выходит из моря рыба и глотает его со всем, что на нем есть».
Услышав от капитана эти слова, мы до крайности удивились его рассказу; и не закончил еще капитан своих речей, как корабль начал подниматься на воде и опускаться, и мы услышали страшный крик, подобный
И вдруг подплыла третья рыба, еще больше двух первых, что подплыли к нам раньше, и тут мы перестали понимать и разуметь, и ум наш был охвачен сильным страхом. И эти три рыбы стали кружить вокруг корабля, и третья рыба разинула пасть, чтобы проглотить корабль со всем, что на нем было, но вдруг подул большой ветер, и корабль подняло, и он опустился на большую гору и разбился, и все доски его разлетелись, и все вьюки и купцы и путники утонули в море. И я снял все бывшие на мне одежды, так что на мне осталась одна лишь рубаха, и проплыл немного, и догнал доску из корабельных досок, и уцепился за нее, а затем я влез на эту доску и сел на нее, и волны и ветры играли со мной на поверхности воды, а я крепко держался за доску, то поднимаемый, то опускаемый волнами, и испытывал сильнейшие мучения, испуг, голод и жажду.
И я стал упрекать себя за то, что я сделал, и душа моя утомилась после покоя, и я говорил себе: «О Синдбад, о мореход, ты еще не закаялся, и всякий раз ты испытываешь бедствия и утомление, но не отказываешься от путешествия по морю, а если ты отказываешься, то твой отказ бывает ложным. Терпи же то, что ты испытываешь, ты заслужил все, что тебе досталось…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала пятьсот шестьдесят четвертая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Синдбад-мореход стал тонуть в море, он сел верхом на деревянную доску и сказал про себя: «Я заслужил все то, что со мной случается, и это было предопределено мне Аллахом великим, чтобы я отказался от моей жадности. Все то, что я терплю, происходит от жадности, — ведь у меня много денег».
«И я вернулся к разуму, — говорил Синдбад, — и сказал: «В это путешествие я каюсь Аллаху великому преискренним раскаянием и не буду путешествовать и в жизни не стану упоминать о путешествии языком или в уме». И я не переставал умолять Аллаха великого и плакать, вспоминая, в каком я жил спокойствии, радости, наслаждении, восторге и веселье. И я провел таким образом первый день и второй, и наконец я выбрался на большой остров, где было много деревьев и ручьев, и стал я есть плоды с этих деревьев и пил воду из ручьев, пока не оживился и душа не вернулась ко мне, и решимость моя окрепла, и грудь моя расправилась.
И затем я пошел по острову и увидел на противоположном конце его большой поток с пресной водой, но течение этого потока было сильное. И я вспомнил о лодке, на которой я ехал раньше, и сказал про себя: «Я непременно сделаю себе такую же лодку, может быть, я спасусь от этого дела. Если я спасусь — желаемое достигнуто, и я закаюсь перед Аллахом великим и не буду путешествовать, а если я погибну — мое сердце отдохнет от утомления и труда». И затем я поднялся и стал собирать сучья деревьев — дорогого сандала, подобного которому не найти (а я не знал, что это такое); и, набрав этих сучьев, я раздобыл веток и травы, росшей на острове, и, свив их наподобие веревок, связал ими свою лодку и сказал про себя: «Если я спасусь, это будет от Аллаха!»