Тысяча поцелуев
Шрифт:
И не важно, что Хью изо дня в день твердил о том, что Фредди вполне здоров и может еще удивить их и жениться: многие заядлые холостяки в конце концов обзаводились семьей. Маркиз только плевался, а однажды заявил, что если даже Фредди и пойдет к алтарю, то сына зачать все равно не способен, ну а если каким-то чудом и сможет, ребенок его не будет достоин фамильного титула.
Нет, во всем виноват Уинстед. Это от Хью маркиз ждал наследников, а теперь взгляните на него: беспомощный калека! Лорд Рамсгейт в жизни не простит Дэниела Смайт-Смита, когда-то неотразимого и знаменитого графа Уинстеда. Никогда.
И Хью, чьей единственной постоянной в жизни была способность рассмотреть проблему со всех углов и найти наиболее логичное решение, понятия не имел, что делать. О женитьбе он, конечно, думал, и не раз, да и проблем с женщинами никогда не было, но нельзя сказать с полной уверенностью, что пуля не причинила ему какое-то скрытое повреждение. Да и какая женщина теперь согласится пойти за него, калеку…
Но однажды что-то блеснуло в памяти – мимолетное мгновение из того разговора с Фредди сразу после дуэли. Брат сказал, что не пытался урезонить маркиза, а Хью ответил: «Ну разумеется», – а потом подумал: «Да и кто может урезонить сумасшедшего?»
Наконец он нашел ответ.
Только другой сумасшедший.
Глава 1
Осень 1824 года
Фенсмор близ Чаттериса, Кембриджшир
Леди Сара Плейнсуорт, ветеран трех неудачных лондонских сезонов, оглядела гостиную своих будущих родственников и объявила:
– Меня преследуют свадьбы. Хуже чумы.
Ее компаньонки, младшие сестры Харриет, Элизабет и Френсис, которым в их шестнадцать, четырнадцать и одиннадцать лет было еще рано вникать в матримониальные проспекты, все же могли бы хоть как-то ей посочувствовать.
Но так мог бы подумать только тот, кто незнаком с девицами Плейнсуорт.
– Ты слишком драматизируешь, – бросила Харриет, удостоив Сару мимолетным взглядом, прежде чем окунуть перо в чернила и продолжить царапать им по бумаге.
Сара медленно повернулась к ней.
– Ты пишешь пьесу о Генрихе Восьмом и единороге и считаешь меня склонной драматизировать?!
– Это сатира, – пояснила Харриет.
– Что такое сатира? – вмешалась Френсис. – Все равно что сатир?
В глазах Элизабет мелькнул коварный восторг, и она воскликнула:
– Да!
– Элизабет! – прикрикнула Харриет.
– А что, разве не так? – прищурилась Френсис.
– Так должно быть, учитывая, что ты заставила ее вставить в пьесу чертова единорога, – парировала Элизабет.
И опять Харриет пришлось повысить голос, чтобы приструнить сестру.
Вообще-то Саре было все равно, что проказница Элизабет произносит подобные слова, но как старшая в семье она сознавала, что должна по крайней мере сделать вид, что ей не все равно.
– Ну хорошо: окровавленного единорога, – пошла на попятную Элизабет. – В любом случае пьеса будет значительно интереснее.
– О, Харриет! – ахнула Френсис. – Ты ведь не собираешься искалечить единорога?
Харриет разгладила листок бумаги.
– По крайней мере не слишком.
Френсис охнула от ужаса.
– Каким это образом свадьбы могут кого-то преследовать? – громко спросила Харриет, вновь повернувшись к Саре. – Может, объяснишь, почему они хуже чумы?
– Свадьбы хуже чумы, если между ними всего одна неделя и если кому-то не повезет быть родственницей одной из невест и одного из женихов, а особенно если кто-то вынужден стать подружкой на свадьбе, где…
– Ты была подружкой всего лишь раз, – перебила Элизабет.
– И этого вполне достаточно, – пробормотала Сара. – Врагу не пожелаешь шагать по церковному проходу со свадебным букетом, если только ты не невеста, или уже была невестой, или слишком молода, чтобы быть невестой.
– Но это же замечательно, что Хонория попросила тебя быть ее подружкой на свадьбе! – выпалила Френсис. – Это так романтично! Может, тебе вставить в пьесу такую сцену, Харриет?
– Хорошая мысль, – откликнулась сестра. – Еще не поздно ввести новый персонаж, похожий на Сару.
Сара даже не потрудилась повернуться в ее сторону.
– Пожалуйста, не нужно.
– Нет, это будет очень забавно, – настаивала Харриет. – Специальный лакомый кусочек только для нас троих.
– Четверых, – поправила Элизабет.
– О, верно! Простите, я забыла Сару.
Та не сочла нужным ответить, лишь презрительно скривила губы.
– Я считаю, – не унималась Харриет, – мы всегда должны помнить, что были здесь, когда думали об этом.
– Ты могла бы наделить персонаж моими чертами, – с надеждой предложила Френсис.
– Нет-нет, – отмахнулась Харриет. – Слишком поздно что-то менять. Все уже закрепилось у меня в голове. Новый персонаж должен быть похож на Сару. Погоди-ка…
Она принялась в бешеном темпе строчить пером.
– Густые темные волосы, слегка завиваются…
– Темные бездонные глаза, – вставила Френсис. – Именно бездонные.
– С намеком на сумасшедшинку, – добавила Элизабет.
Сара круто развернулась лицом к ней.
– Это всего лишь эпитет, – стушевалась Элизабет. – Но я определенно вижу теперь этот намек…
– Не слишком высокая, не слишком низкая, – пробормотала Харриет, продолжая записывать.
Элизабет ухмыльнулась и в свою очередь пропела:
– Не слишком худая, не слишком толстая.
– О, я тоже придумала! – воскликнула Френсис, подпрыгнув на диване: – Не слишком розовая, не слишком зеленая.
А вот это мгновенно прервало их диалог.
– Прошу прощения? – прошипела Сара.
– Тебя не так легко вывести из себя или смутить, – пояснила Френсис. – Ты очень редко краснеешь. И лишь однажды я видела, как тебя тошнит: когда все мы отравились в Брайтоне испорченной рыбой.