Тысяча Сынов
Шрифт:
Она присела на кровать, не отрывая взгляда от бумаги и карандашей, словно они были не инструментами ее работы, а опасными хищниками. Каллиста протерла глаза, провела рукой по волосам и заправила их за уши, но никак не могла решить, что делать дальше.
За ночь было исписано множество листков, но Каллиста не понимала, хочется ли ей хотя бы взглянуть на результат последнего приступа. В большинстве случаев это были неразборчивые каракули или бессмыслица. Каллиста не имела ни малейшего представления, что все это означало, и в тех случаях, когда не успевала изгнать огонь наркотической
Но только не сейчас.
Каллиста заметила, что угловатый почерк совсем не похож на ее собственный, и утренняя жара тотчас сменилась неожиданным холодком.
На измятых листах снова и снова повторялась одна и та же фраза, написанная тысячи раз.
Осторожными движениями тонкой кисти Камилла сметала пыль веков с погребенного в земле предмета. Его плавно изогнутая поверхность осталась совершенно гладкой, словно предмет и не пролежал в земле тысячи лет. Камилла осторожно отгребла землю. Состояние находки не переставало ее удивлять. На материале бледно-кремового цвета не было никаких следов разрушения, ни единого пятнышка.
Можно подумать, что его закопали только вчера.
Еще несколько бережных взмахов, и появилась округлая выпуклость, напоминавшая встроенный вокс-передатчик. Камилле никогда еще не приходилось видеть подобную конструкцию: предмет казался изготовленным из цельного куска материала. Она продолжала осторожно отгребать землю и радовалась, что обнаружила артефакт явно нечеловеческого происхождения.
Затем Камилла задумалась, вспоминая огромные фигуры в долине; материал, из которого состояла ее находка, был очень похож на корпуса гигантов. Насколько она могла судить, перед ней была часть такого же невероятно огромного сооружения. Дурное предчувствие вызвало неожиданную дрожь, но Камилла, как обычно, работала в перчатках и всегда соблюдала осторожность, не касаясь находок голыми руками.
Она выпрямилась и вытерла рукой пот со лба. Даже в тени, куда не проникали прямые солнечные лучи, было нестерпимо жарко.
Вскоре открылась большая часть предмета, и Камилла, подняв пиктер, сделала несколько снимков с разных расстояний и позиций. Эту камеру, старую модель «Сераф 9», подарил ей дедушка. Он приобрел аппарат у торговца оптикой на византийском рынке, а тот забрал его у убитого им же старателя в горах Торос, на окраине Анатолийского плато, в свою очередь купившего камеру еще до Объединения у надсмотрщика одного из уральских заводов, где она и была изготовлена сервитором-сборщиком, который прежде был человеком по имени Гектор Афаэц.
Камилла огляделась по сторонам и, задержав дыхание, прислушалась к доносившимся звукам. Ее команда сервиторов-копателей ритмично постукивала лопатами и кирками, со стороны поселения агхору доносился негромкий шум повседневной жизни, да временами поскрипывали соляные кристаллы, переносимые ветром.
Убедившись, что рядом никого нет, Камилла стянула перчатку с одной руки, открыв ладонь цвета слоновой кости, составлявшую резкий контраст с загорелым запястьем. И кожа на ладони была гладкой и нежной, чего никак нельзя было ожидать от человека,
Она медленно опустила руку на не до конца отрытый предмет и вздохнула от удовольствия. Вскоре приятное оцепенение распространилось по всей руке и достигло груди. Камилла, прикрыв глаза, отдалась во власть новых ощущений.
Она нащупала нить истории, связывающую все вещи с теми, кто к ним прикасался. Мир вокруг потемнел, но предмет как будто светился внутренним сиянием.
Это был боевой шлем, великолепный артефакт изящной формы, судя по несколько непривычным пропорциям, изготовленный чужаками. Он был стар, очень стар; настолько стар, что она с трудом могла представить себе такую отдаленность во времени.
Прикосновение оживило воспоминания давно умершего владельца шлема, и из темноты появился силуэт. Из-под дрогнувших век Камилла видела женщину — танцовщицу, судя по плавности ее движений. Она скользила в сумраке от одного грациозного прыжка к другому, словно капля жидкости, а потом резко выбрасывала вперед руки, и Камилла узнала в этих движениях смертельные боевые выпады. Эта женщина была не просто танцовщицей, она была воином.
Затем ей явилось имя, возможно, оно принадлежало этой женщине: Эленария.
Плавные движения женского тела, извивавшегося в темноте, словно струйка дыма на ветру, совсем заворожили Камиллу. Танцовщица оставляла за собой отражения, словно за ней по пятам двигалась ее призрачная сестра. Чем дольше смотрела Камилла, тем больше появлялось остаточных образов, и вскоре перед ней уже кружились тысячи женщин, исполнявших один и тот же танец, но разделенных незначительными временными промежутками.
Танцовщицы продолжали скользить в воздухе, а сердце Камиллы переполняла мучительная печаль. Каждый пируэт и каждый переворот выражал скорбь и сожаление, отравлявшее их сердца. Мощный поток пробужденных эмоций хлынул в нее из откопанного артефакта, и Камилла вскрикнула от непередаваемого наслаждения, которое могло сравниться лишь с безграничными мучениями.
В руках танцовщицы появились два сверкающих меча, и Камилла не сомневалась, что эти призрачные лезвия не только прекрасны, но и опасны. Женщина-тень с криком невероятной ярости взвилась в воздух, клинки в ее руках раскалились докрасна и устремились в сторону Камиллы.
Она отдернула руку от артефакта и тотчас вскрикнула от боли разрыва. От испытанных эмоций, переданных артефактом, Камилла побледнела и дрожала всем телом. Дыхание вырывалось из груди короткими частыми толчками, а на свою находку она смотрела теперь не только с восторгом, но и с ужасом.
Камилла заметила, что кожа у нее покрылась мурашками, а дыхание срывается с губ белыми облачками пара. Нелепость подобного явления в разгар жаркого дня вызвала у нее смех, но он прозвучал тревожно и неубедительно.
— И что же это? — раздался рядом мужской голос, от которого она испуганно подпрыгнула.
— Великий Трон, Лемюэль! Не смей так ко мне подкрадываться!
— Подкрадываться?! — воскликнул он, заглянув в раскоп. — Дорогая моя, поверь, человек моей комплекции на такое просто не способен.