Тюремный романс

Денисов Вячеслав Юрьевич

Просмотрев все документы, Пермяков с удовлетворением на лице оттолкнул их от себя.

– Писанина она и есть писанина. Роман почитал, аудио послушал. А кино нет никакого посмотреть?

Кормухин собрал бланки и вложил в папку. Он не просто вложил. Он нашел то место, куда следует вложить. Александр быстро бросил взгляд на дело. Следователь уложил документы в дело, поместив их между протоколом заявления Рожина, которое было пронумеровано как шестая страница, и протоколом задержания его, Пермякова, которое пронумеровано не было.

– Александр Иванович. – Он

был спокоен, но на сей раз это было вызвано не уверенностью, а раздумьем. – От адвоката вы отказались. И сейчас отказываетесь давать показания. Что мы запишем? Статью пятьдесят первую Конституции вы знаете хорошо. Так и запишем – отказался свидетельствовать в отношении себя, руководствуясь этой статьей? Подпишетесь или опять ваньку валять будете?

Саша знал, что нужно делать, еще с того момента, когда увидел перед собой стопку бланков.

– Давай подпишу.

Кормухин протянул ему ручку и бланк протокола допроса. Воткнув ручку в бумагу, Сашка продырявил лист.

– Дай дело. Подложу…

Не привыкший к подлостям по отношению к себе, следователь придвинул арестанту дело. Вместо того чтобы поставить автограф, тот неожиданно распахнул дело на месте вложения документов и на верхнем углу бланка протокола собственного ареста быстро вывел – «7». Хорошо вывел, сантиметра на три.

– Ты… – задохнулся Кормухин. – Ты что делаешь?!

– Я дело нумерую, – зло прищурился Пермяков. – Теперь можешь подшивать этот бред, который ты называешь доказательствами, после протокола моего задержания. И объясняй, как это все образовалось в деле после того, как я был водворен в изолятор!

Глядя на огромную цифру на документе, Кормухин стал догадываться о том, почему так долго Пермяков играл в «подкидного дурачка». Изводя следователя, он формировал в нем о себе мнение, как о быковатом «отказнике». Но едва появилась возможность нанести удар, он его нанес.

– Это же глупо, – выдавил следователь. – Глупо… Я объясню ошибку банальной опиской. Ребячество, Пермяков, детский сад!..

– Объясняй, – разрешил Пермяков. – А вот теперь я требую адвоката. И не просто адвоката, следователь Кормухин, а адвоката Генриха Владимировича Яновского. Его телефон двадцать два – семнадцать – сорок. Ты понял, Кормухин? Я требую его через час. Я требую адвоката, но разговаривать с тобой в присутствии другого адвоката я не стану. Это должен быть только Яновский.

У Кормухина дернулось веко, а лицо залилось мертвенной белизной. Он ненавидел сидящего напротив него человека.

– Ты запиши, следователь!! – взревел Пермяков так, что в проеме двери кабинета показалась голова конвоира. – Хватит сопли жевать, записывай имя и телефон! Работай, мать твою…

И улыбнулся:

– Пятьдесят первая отменяется. Я буду говорить.

Вернувшись в камеру, он уселся на нары и посмотрел на пустующее место генерала. Его будет Саше не хватать. И не только потому, что тот научил заместителя транспортного прокурора тогда, когда тому казалось, что учить его более нечему. Просто по-человечески будет не хватать. Как тот и предсказывал, его выпустили ровно через два дня. Не научились еще с оборотнями в стране воевать. Уж чересчур некоторые из них оборотливые…

– Ну, че? – участливо присвистнул сквозь выбитые зубы гаишник. – Доказуху предъявили?

– Откуда пришла доказуха, туда и вернется, – буркнул Пермяков, завалился на спину и стал рассматривать до боли в глазах надоевший потолок.

– А откуда она пришла?

– Из «между ног».

– Не хочешь, не говори, – обиделся гаишник и вернулся к чтению генеральского романа. – Фигня какая-то. Кюхля, Дельвиг… Ну и компания у Пушкина была. Куда тамошние менты смотрели? Не удивительно, что сам вор. Сказки Арины, блин, Родионовны переписывал…

Глава 11

Гонов исчез.

И Струге, и Пащенко уже стали понимать, что последний, кто мог сказать правду о ночной перестрелке шестого июня, утерян безвозвратно. При любых других обстоятельствах можно было в этом усомниться, но после того, как прокурорскую «Волгу» догнал «Форд», сомнений уже не оставалось. Гонов отстранен от следствия – как сказал бы Пащенко. И суда – добавил бы Антон Павлович. Только констатировать это уже не было необходимости. Все было воспринято как должное. Убит Рожин. За ним последовал Зелинский. Стоит ли задумываться о том, почему никто, включая жену и сослуживцев, не знает, где Михаил Гонов?

– Ни одного случайного трупа, начиная с Ефикова, – вздохнул Пащенко, прощаясь с Антоном в понедельник вечером. – Все вписывается в общую схему. Я понимаю Быкова и понимаю Кормухина. Кажется, что все ясно, но прямых доказательств нет. А те, что есть, являются доказательствами лишь тогда, когда есть признание подозреваемых.

– Либо доказательства, доказывающие правоту имеющихся доказательств, – добавил Струге. – Иди, Вадим, у меня жена с ума после гибели Рольфа сходит…

– Да и ты не свеж, – подчеркнул зампрокурора. – Хотелось бы знать, что задумал Сашка, так срочно вызвав Яновского.

– Будет день, и будет хлеб.

Это как бродить по агентствам и выбирать квартиру, не имея денег для ее покупки. Разговор пошел по третьему кругу, поэтому Вадим, не дожидаясь ответа, вышел из квартиры. Да, завтра будет день. Возможно, что будет и хлеб. «Иншалла, – говорят в таких случаях магометане. – На все воля Аллаха».

Антон придерживался иного кредо, поэтому, придя на следующий день в суд, первым делом позвонил Пащенко.

– Вадим, я думаю, у Кормухина с делом какие-то нелады.

– Почему так решил?

– Сашка мог заявить адвоката раньше, однако сделал это сразу после третьего приезда вашего следователя. Вполне возможно, что Кормухин, не сумев склонить Пермякова к даче показаний, стал предъявлять ему документы. Ну, не мне тебе объяснять, как это делается. Мол, что ты вьешься, парень, почитай – все доказано. Пойди на мировую – и возможно условное наказание.

– Но Саня мог вызвать Яновского и раньше! – возразил Пащенко. – Тот ознакомился бы с материалом и, если бы там было «варево», тотчас его бы расхлебал. И не было бы необходимости торчать в камере!