Тюрьма народа
Шрифт:
Для расового аналитика это продвижение двусмысленно. Некоторые полагают, что благодаря ему все северное полушарие оказалось в руках белой расы. Я же считаю, что Москва эксплуатировала арийскую волю первопроходцев для расширения России-Евразии. Кроме того, продвижение русских на восток причинило расовый вред самим же русским, поскольку их сознание к тому времени уже было деформировано московским евразийством. Придя в Сибирь белыми колонизаторами, господами, русские не остались таковыми в дальнейшем.
А как они могли остаться господами, если у них на родине буквально скормили собакам господский слой – русскую родовую аристократию, хранившую понятие родовой чести и кровной исключительности? Это понятие родовитости элита транслирует на свой народ: отсюда характерные даже для современной Европы родовитые горожане и крестьяне (например, в Германии и Швеции есть "мужики", помнящие свою родословную с ХIII века). Аристократия – носительница идеи Крови в народе или, по словам Л. Вольтмана, выразительница "естественного чувства расовой гордости". С истреблением аристократического начала народ утрачивает идею Крови, что тем более опасно в условиях тесного соседства с расово-чуждой стихией.
Как могли русские, продвигаясь в Азию, не понести расовых потерь, если многие их князья издавна женились на косоглазых "красотках", столь похожих на тех, что первопроходцы встретили в таежных дебрях? Как могли наши герои-освоители сознавать себя белыми людьми, если церковь в течение столетий пела "Нет ни эллина, ни иудея" и крестила скопом и в отдельности чудь, мерю, коми, превращая их в "русских"? Наконец, как могли русские Джеки Лондоны нести "священную идею арийского превосходства", если у них за спиной Москва подло пополняла толпу своей номенклатуры недавними врагами Ермака? В. Кожинов с понятным для евразийца удовлетворением сообщает, что сыновья хана Кучума "Алей (который, кстати сказать, долго воевал против Москвы вместе с отцом) Абулхаир, Алтапай, Кумыш сохранили титулы "царевичи Сибирске" и пользовались на Руси (в России! – А.Ш.) самым высоким почетом. Сын Алея, Алп Арслан в 1614-1627 годах был правителем относительно автономного Касимовского ханства (добавим, населенного русскими – А.Ш.). А сын последнего, Сеид-Бурхан, принял христианство с именем "Василий, царевич Сибирский" и выдал свою дочь (то есть праправнучку Кучума) царевну Сибирскую Евдокию Васильевну (звучит то как! И не подумаешь, что татарка – А.Ш.) ни много ни мало за брата русской царицы (супруги Алексея Михайловича и матери Петра I), Мартемьяна Кирилловича Нарышкина. Другой праправнук Кучума (правнук его сына Кумыша), также названный Василием (по-видимому, царевичи Сибирские уже знали, что по-гречески "Василий" означает "царь") стал близким сподвижником русского царевича – сына Петра I, злополучного наследника престола Алексея (то есть одним из первых славянофилов – А.Ш.). Из-за этого пострадали все царевичи…: с 1718 года им было повелено считаться только князьями Сибирскими. Тем не менее внук опального царевича Василия, князь Василий Федорович Сибирский… стал генералом от инфантерии… и сенатором при Александре I…" По злой иронии судьбы первым титулованным князем Сибирским был Ермак, с азиатским коварством убитый предками сенатора. Знал бы казак, что он сражается за то, чтобы потомки Кучума перебрались с кошмы в великолепные апартаменты европейского стиля и повелевали русскими холопами…
Уже в ранний период освоения Сибири "довольно широкое распространение получили смешанные браки – как официальные (с крещеными "иноземками"), так и порицавшиеся церковью неофициальные (характерно, что церковь порицает не сам межрасовый брак, а всего лишь его "незарегистрированность" – А.Ш.)… На Индигирке, Колыме, в Иркутском крае, Забайкалье и некоторых других местах вследствие смешения с сибирскими народами сильно менялся и внешний облик, и язык, и быт осевших там русских. Позднее, в ХVIII-ХIХ в.в. часть переселенцев была даже ассимилирована коренными жителями (главным образом, якутами), причем не только из-за смешанных браков: материальная и духовная(!) культура аборигенов также оказывала сильное воздействие на русских людей" (Н. Никитин, "Освоение Сибири в ХVII веке", Москва, 1990).
"Многие инородцы умирали холостыми, т.к. жен неоткуда было взять. Инородческие женщины были у русских" (Г. Лучинский).
Спрашивается, что это, если не расовый позор? Белый человек, вместо того, чтобы господствовать над "братьями меньшими", подпадает под "сильное воздействие" культуры заведомо низшей, да еще разжижает свою благородную кровь. Л. Вольтман, соглашаясь с Гобино, писал, что "…каждый духовно одаренный народ терпит при скрещивании с малоценными элементами невознаградимые потери".
Далее. В "западносибирских городах, где издавна сложились татарские слободы, "всяких чинов жилецкие люди живут в татарских юртах… с татарами вместе… пьют и едят из одних сосудов" (там же). Даже евразийская московская власть уже в ХVII веке выражала обеспокоенность таким свинством, т.к. общение русских переселенцев с дикими сибирскими аборигенами плохо отражалась на нравах первых. Однако Москве ли, чуть ли не спокон веку "пившей и евшей из одних сосудов" с Ордой, беспокоится о русских нравах? Тем более, что, по свидетельству европейцев, в самой Москве ХVII века, "татары со своими омерзительными обрядами… свободно отправляют свое богослужение".
Русский народ жил так, как его научили попы-космополиты и властители с темными генами. Француз Ланойе писал в 1879 году: "Когда русский мужик с волжских равнин располагается среди финских племен или татар Оби и Енисея, они не принимают его за завоевателя, но как единокровного брата (выделено мной – А.Ш.), вернувшегося на землю отцов…". Усилиями патриотических идеологов евразийского и проевразийского толка наша пресловутая "свойскость" возведена в степень основного содержания "русской идеи". Захлебываясь слюной от умиления, патриоты твердят, что "у русских нет комплекса народа-господина" – зато, повторяю, видимо есть мазохистский комплекс самоуничижения. А.А. Хомяков писал: "Русский смотрит на все народы, замежеванные в бесконечные границы Северного царства, как на братьев своих, и даже сибиряки на своих вечерних беседах часто употребляют язык кочевых соседей своих, якутов и бурят (это ли не деградация? Неужто их язык богаче и сильнее русского? – А.Ш.). Лихой казак Кавказа берет жену из аула чеченского (что-то это не умирило Кавказ, как видим. Донские казаки также издавна брали в жены татарок и турчанок, кроме того еще в ХVII веке среди донцов на бытовом уровне был распространен татарский язык – А.Ш.), крестьянин женится на мордовке, а Россия называет своею славою и радостью правнука Ганнибала, тогда как свободолюбивые проповедники равенства в Америке отказали бы ему в праве гражданства и даже брака на белолицей дочери прачки немецкой или английского мясника (и поступили бы совершенно разумно! – А.Ш.). Я знаю, что нашим западным соседям смирение наше кажется унижением (ох уж это смирение, воспитанное византийско-московской церковью и татарским кнутом! Кстати, примечательная оговорка: якуты и буряты для Хомякова братья, а наши западные единокровники – соседи. Налицо образчик идеологии антиевропеизма и пресловутой российской "особости", т.е., проще говоря, азиафильство – А.Ш.); я знаю, что даже ("даже"! – А.Ш.) многие из моих соотечественников желали бы видеть в нас начала аристократические и родовую гордость германскую… Но чуждая стихия никогда не срастется с духовным складом славянским…"
Лорд Керзон, наблюдая характер и результаты продвижения русских на восток, с нордической прямотой сказал: "…это завоевание восточных народов восточным же, одноплеменным с ними народом. Это сплав твердого металла со слабым, а не вытеснение неблагородного элемента более чистым. То не цивилизованная Европа отправилась на покорение варварской Азии… Это варварская Азия после некоторого пребывания в Европе возвращается по собственным следам к своим родственникам".
Резкие слова. Однако, вместо того, чтобы приклеивать к имени Керзона ярлык "русофоба", прислушаемся к честному голосу брата по расе, взглянувшего на нас со стороны – и мы увидим, как русский народ, подобно Ермаку, тонущему в Иртыше под тяжестью дареных царских доспехов, погружается в пучину расовой эрозии, увлекаемый тяжким византийско-татаро-московским наследием. В 1911 году великий М. Меньшиков, первый русский публицист, выступивший с расовых позиций, высказал мысль, дословно совпадающую со словами "русофоба" Керзона о "сплаве твердого металла со слабым": "…чтобы расстроить железное строение расы, русские идиоты и предатели (скорее, нерусские разработчики и руководители Евразийского Проекта – А.Ш.) устраивают предварительно мирное нашествие иноплеменных, проникновение к нам в огромном числе чужих, непереваримых, неусваиваемых элементов, которые превратили бы наше великое племя из чистого в нечистое, прибавили бы в металл песку и сделали бы его хрупким".
Разин-РА
Однако вернемся в ХVII век. Во второй половине этого столетия Русь восстала против России, стремясь изменить роковой ход истории. Призрак нордического Новгорода двинулся, грозя, на Москву – и откуда же? С противоположного края страны, с юго-востока. В 1667 году на Дону вспыхнуло восстание Степана Разина, охватившее почти половину территории Московского государства.
Чтобы понять расовый смысл сказанного, заглянем в конец ХII века, когда новгородские ушкуйники – наследники варягов – основали на реке Вятке город Хлынов (ныне город Вятка). "Вятская община управлялась, как и древний Новгород, вечем, во главе которого стояли избранные народом "атаманы" (или "ватманы"; по мнению ряда историков, это слово имеет древнеарийское, а не тюркское происхождение – А.Ш.). Община эта была сильнейшею на всем северо-востоке России…" (Е. П. Савельев, "Казаки. История", Владикавказ, 1991). Под предводительством "ватманов" ушкуйники, "эти отважные купцы-воины" в 1361 году дерзко проникают в столицу Орды, а в 1364-65 г.г. под началом "молодого ватмана Александра Обакумовича" достигают Оби и Ледовитого океана. Потом "на 150 лодках" приходят в Нижний и истребляют там "множество татар, армян, хивинцев, бухарцев…" Затем громят Казань, другие татарские города и села, захватывают товары всех встречных купцов. "Хотя подобные набеги не нравились московскому великому князю, принужденному поддерживать дружбу с ханами, но новгородцы его мало слушались и действовали на свой риск и страх" (там же).
Хлынов был вольным городом, независимым и политически, и религиозно. Согласно арийской традиции свободы духа, вятские священники, как и в Новгороде, избирались народом (в Новгороде выбирали и самого архиепископа; до известных пор выборность священников сохранялась и на Москве). Московский митрополит Геронтий жаловался, что "он не знает даже, кто там духовенство". В 1489 году, спустя десятилетие после окончательного разгрома Новгорода Иваном III, Москва дотянулась и до Хлынова. "Разгром Вятки сопровождался большими жестокостями: главные народные вожаки Аникеев, Лазарев и Богодайщиков были в оковах привезены в Москву и там казнены; земские люди переселены в Боровск и Кременец, а купцы в Дмитров; остальные обращены в холопов…" (там же). Однако весьма значительная часть хлыновцев не покорилась, "со своими женами и детьми на судах спустилась вниз по Вятке и Волге до Жигулей и укрылась в этом малодоступном и диком краю. В первой половине ХVI столетия эта удалая вольница с Волги перешла волоком на Иловлю и Тишанку, впадающие в Дон, а потом, при появлении в низовьях Дона азовского, запорожского и северского казачества, расселилась по этой реке вплоть до Азова" (там же).