Тюрвень
Шрифт:
Стоя на коленях у изголовья кровати, я вдруг остановил свой взор на красноватых пятнах, которыми было усеяно лицо скончавшегося.
Я перевёл глаза на дворецкого, непонимающе мигая.
– Пищевое отравление, – Вздохнув, изрёк тот, поймав мой взгляд.
– А врач?.. – Только и вскрикнул я.
– … Не успел; было уже слишком поздно.
«Что-то мне всё это не нравится, Джордж; ох, как не нравится», сам с собой разговаривал я.
Я вспомнил, как когда-то, очень давно, я бывал здесь каждое лето, оставаясь на целых две недели. С какой радостью я мчался, чтобы услышать скверный английский своего
С большим теплом и любовью дед вспоминал об Англии викторианской эпохи, которую застал и в которой бывал. Он превозносил те нравы и порядки, что царили в тот исторический период – признаться, я разделял с ним некоторые из них. Ныне деда нет, и что же теперь будет дальше?
– Барон де Тюрвень составил завещание, по которому всё это поместье в целом (и особняк, в частности) переходят именно вам. – Объявил мне нотариус после похорон.
– Мне?! – Моему удивлению не было предела, хотя человек я хладнокровный, и так просто меня огорошить, выбить из колеи не каждому под силу. – Неужто у него нет родственников?
Дворецкий многозначительно покачал головой.
– Барон, предчувствуя свой уход, счёл за лучшее оставить всё Джорджу МакКою – то есть вам, мсье. – Пожал плечами нотариус. – Так здесь написано; проверьте сами.
Я же смотрел на этих двоих так, как смотрит глуповатый телёнок на новые ворота.
– Что скажешь? – Уставился на меня Ллойд. Как же хорошо, что он рядом!
– Своё решение я оглашу после ужина. Впрочем…
Я повернулся к двум лицам, с нетерпением ожидающим моего ответа.
– Так и быть, я побуду здесь некоторое время, – Начал я. – Но… – Я предупреждающе поднял одну ладонь вверх. – Я осмотрюсь, проверю дела и приведу их в порядок, если вдруг они запущены. После я буду вынужден продать всё это имение какому-либо иному владельцу, потому как я живу в другом месте и все мои дела – там. – Я сделал неопределённый жест в предполагаемую сторону Соединённого Королевства.
За ужином нам прислуживала какая-то грузная женщина лет тридцати пяти – возможно, она была постарше. Мне показалось, будто на ней несколько платьев и обуви одновременно – словно на самом деле она не такая полная, но отчаянно пытается доказать обратное. Странное дело, с чего бы это?
Эта женщина мне не понравилась сразу – было в ней нечто отталкивающее. В особенности меня пугали её абсолютно чёрные глаза – страшные глаза, точно лишённые всякой радужной оболочки.
Служанка, кухарка – она была немногословна и даже молчалива настолько, будто ей зашили рот; всё же про себя я радовался, что это существо не издаёт ни звука.
Трудно говорить о её принадлежности к какой-либо национальности и даже расе – мне ли, антропологу не знать, о чём я нынче размышляю?
Народы Банту? Не думаю. Потомок измаильтян и/или моавитян? Вряд ли. У этой особы имелось что-то неземное – речь не о возможной божественной красоте, а, скорее, даже наоборот… Я не я, если в ней нет чего-то от… Рыбы.
И рыбу эту она отказывалась готовить! Точно жалела себе подобных. Своевольная, своенравная – как прислугу с таким характером до сих пор никто не выгнал взашей? Вот чему я поражался.
На
– Хорошо ли вы подумали, господа, приехав в эти места и по-прежнему оставаясь здесь? – Окликнул нас незнакомец, не удосужив нас приветствием – что, несомненно, есть моветон. Вкупе с тем, как он был одет, и какая вопросительная фраза вырвалась из его груди, этот тип начал внушать нам некоторое беспокойство.
Местные всегда, во все времена не особо рады чужакам – однако этот человек нападать не намеревался – напротив, он подошёл ближе и сейчас всем своим видом хотел доказать, что он скорее друг, чем враг.
– Гарсон, настоятель здешней часовни; добрый пастырь, верный католик и брат всем прихожанам. – Протягивая нам свою руку, ответствовал он. – Пойдёмте же прочь; я намерен поговорить с вами вне этих стен. – Перешёл на шёпот Гарсон, кивая на хмурые, тёмные башни и зловещие готические шпили.
Мы с приятелем переглянулись, пожали плечами и согласились на его странное предложение.
– Это место заколдовано и проклято. – Начал свой рассказ падре. – А в последнее время там происходили столь ужасные события, что даже я опустил руки, полагаясь исключительно на Господа Бога. Не помогли ни святая вода, ни вызов экзорциста, ни месса непосредственно в замке – кстати, как давно вы сами были на святом богослужении? Может, стоит исповедоваться, сын мой? – Обратился к Ллойду настоятель, пронзительно глядя ему глаза в глаза – и по виду своего друга, делающего одну мину за другой, я понял, что ему есть в чём каяться – впрочем, кто из нас, находясь в молодом возрасте, не совершает ошибок? По виду же нашего нового знакомого я понял, что он знает больше, чем говорит, и умеет заглядывать в душу.
– Бесспорно, есть авторитетное, влиятельное мнение, что людей создал Бог, – Как можно более вежливо начал я за своего любовника, опередив и предвосхитив его в ответе. – Дарвин решил, что мы ведём свой род от обезьян… Мне же сдаётся, что у нас был более благородный и более властительный предок – скажу больше: я в равной степени сомневаюсь, что это был высший примат, или что мы просто творения некоего духа. Безусловно, я верю в некую силу – силу нематериальной природы, от которой веет добром и справедливостью – но говорить о том, что именно она в ответе за наличие всех форм и вариаций жизни Вселенной? Увольте, и прошу: без обид.
– Боюсь, вы ещё слишком юны, Джордж, чтобы бросаться такими речами и подвергать сомнению божественное начало человека; но если бы вы утверждали это, находясь в возрасте Дарвина, я бы счёл это глупостью и ересью, а вас самих мне бы стало нестерпимо жаль… Но сейчас это простительно, поскольку каждый из вас двоих отмерил собой лишь четверть века! Подумайте о женитьбе, господа; мой вам сердечный совет. Ибо вижу я, что настало время вам обоим задуматься о смысле жизни – это гораздо важнее, чем копаться в прошлом, как это делаете вы, Джордж (или поддаваться влиянию призрачных образов, что больше характерно для Ллойда). Но я несколько отошёл от основной темы и хотел бы продолжить свой рассказ об этих краях.