У черноморских твердынь
Шрифт:
Вся эта картина вызывала тяжелые мысли о трагической судьбе Севастополя. О себе не думалось—мы все были так захвачены и накалены напряжением борьбы, что и в мыслях своя доля не отделялась от общей.
Моею личной судьбой распорядился случай. Утром 24 июня наш командный пункт — он находился в Доковом овраге у подножия Малахова кургана — попал под бомбежку. КП был в штольне, но меня налет застал наверху, и я получил тяжелое ранение в ногу.
«Юнкерсы» продолжали бомбить этот район весь день, и я оставался на КП до наступления темноты,
Ночью мне сделали операцию. А двое суток спустя меня разыскали в штольнях подземного госпиталя комиссар штаба бригады Черкасов и наш военврач Мирин.
— Мы за тобой, Василий Павлович. Едем на корабль!
Знакомая штабная машина доставила меня к Камышевой бухте. Стояла лунная ночь. С лидера «Ташкент», ошвартованного у какого-то временного причала, сходили на берег бойцы с автоматами: Большая земля продолжала посылать в Севастополь подкрепления. Это высаживалась 142–я стрелковая бригада — сибиряки. Затем их места заняли на борту две с лишним тысячи раненых и женщин. Доктор Мирин с кем-то из корабельных офицеров внесли меня на «Ташкент», когда уже заканчивалась посадка и под палубой глухо заурчали машины.
Многих боевых товарищей по 79–й бригаде мне не суждено было увидеть больше никогда. Да и с другими, в том числе с Алексеем Степановичем Потаповым, я вновь увиделся не скоро. Тогда мне и стало известно то, что остается досказать.
28 июня враг начал интенсивно готовиться к переправе через Северную бухту. Наблюдатели фиксировали сосредоточение плавсредств, накапливание немецкой пехоты в балках Северной стороны, вывод батарей на огневые позиции. Но наша бригада имела по десять снарядов на орудие, и от удара по десанту на исходных позициях приходилось отказываться.
Полковник Потапов обходил занявшие оборону подразделения, ободрял людей, напоминая, что надо держаться тут изо всех сил. А неутомимый майор Кохно занялся укреплением участка побережья в районе Севастопольской ГРЭС, чтобы не допустить охвата фланга бригады со стороны Инкерманской долины.
29 июня весь южный берег бухты еще до рассвета был под вражеским огнем. От разрывов снарядов и бомб поднялась сплошная стена дыма и пыли, затруднявшая наблюдение. Потом противник поставил и над бухтой дымовую завесу. После этого началась переправа.
Катера и лодки шли к устьям балок на южном берегу— Сушильной, Георгиевской, Троицкой, Килен–балки. Несмотря на плохую видимость, наши артиллеристы и пулеметчики уничтожили семнадцать лодок и катер, и лишь пять лодок из первого броска десанта достигли южного берега. У Георгиевской балки завязался бой с высадившимися здесь гитлеровцами.
Вскоре он перекинулся и на другие участки берега — пресечь переброску войск через бухту не удавалось. Бойцы бригады и все, кто оборонялись с ними рядом, дрались больше врукопашную — патронов было мало. Две последние пушки из дивизиона капитана Макарова били по врагу прямой наводкой.
К полудню бригада, понеся большие потери, отошла правым флангом к Малахову кургану. Левым флангом еще некоторое время оставался Павловский мысок.
Бои продолжались в городе, а затем — у Херсонеса. Эвакуироваться на Большую землю в ночь на 1 июля из 79–й бригады довелось немногим.
Как установлено теперь по рассказам непосредственных участников боев, старший батальонный комиссар С. И. Костяхин сформировал в Лабораторной балке сводный отряд прикрытия из бойцов разных подразделений. В нем было свыше 400 человек. Отряд имел два орудия, некоторое количество пулеметов, противотанковые гранаты, бутылки с зажигательной смесью.
Утром 2 июля этот отряд принял на Балаклавском шоссе бой с фашистскими танками и пехотой. Он длился не особенно долго — около часа. Но на поле боя враг оставил до двадцати подбитых и сожженных танков и сотни убитых солдат. Значительная часть их была истреблена в жестокой рукопашной схватке.
Отряд Костяхина за этот час потерял убитыми и ранеными три четверти своих бойцов и очень многих командиров. Но поредевший отряд, пополняясь присоединявшимися к нему бойцами, продолжал и 3, и 4 июля прикрывать другие наши подразделения. По свидетельству ныне здравствующего Т. Ф. Крахмалева (тогда — инженер–капитана из автобатальона), сражавшегося вместе с Костяхиным, в бою 4 июля было уничтожено еще до четырнадцати танков. Так дрались севастопольцы на последних рубежах своего плацдарма в дни, когда сам город, или вернее то, что от него осталось, находился уже в руках врага.
4 июля Семен Иванович Костяхин (так же, как и Крахмалев) получил контузию и был схвачен гитлеровцами. После зверских истязаний фашисты расстреляли нашего комиссара в Бахчисарае.
До Херсонесского полуострова, где также действовала вместе с другими защитниками Севастополя группа бойцов 79–й бригады, дошла последняя наша пушка. Ее расчет возглавлял лейтенант Попенко из 2–го артдивизиона бригады, отличный артиллерист, огневой взвод которого уничтожил свыше десяти вражеских танков еще на Мекензиевых горах. Отходя к Херсонесу, Попенко раздобыл где-то снаряды, и его расчет продолжал истреблять врагов, ведя огонь прямой наводкой по фашистской пехоте, по танкам. Есть сведения, что благодаря именно этой пушке советские бойцы смогли захватить два исправных немецких танка, которые тут же были введены в бой…
Воины 79–й курсантской стрелковой бригады до конца выполнили свой долг перед Родиной. Многие из них пали смертью героев. Пусть же знает наш народ о людях, чьей кровью обагрена священная севастопольская земля.