У чёрта на куличках
Шрифт:
Но память, сколько бы я не перебирала варианты, не желала подкидывать момент, где и когда я могла с ним встречаться раньше. Да и если бы это имело место быть, разве бы я забыла об этом?!
— Вот же блин, — вслух пробормотала я, в нетерпении стоя у окна, забранного крупной решеткой и созерцая тюремный двор.
Так, Лиса, спокойно, главное, не поддавайся на его харизму. Этот человек мог поломать всю твою жизнь, да что уж там говорить, именно это и случилось. Третьяков, будь он трижды неладен, прочно засел в мыслях, и не проходило ни минуты, чтобы я не думала о нем. Интересно,
Наконец все тот же Антон проводил меня в одну из расположенных в ряд камер и толкнул дверь. Я почувствовала, что еще чуть-чуть и грохнусь в обморок, но каким — то чудом нашла в себе силы шагнуть внутрь неожиданно прохладного закутка.
Вопреки моим ожиданиям, там не оказалось стеклянной стены, как в прошлый раз, когда я была тут с папенькой.
— Мне подождать Вас за дверью, Алиса Сергеевна? — осведомился надзиратель, жестом приглашая меня располагаться на стуле.
— Нет, в этом нет необходимости, — выдавила я, все время, оглядываясь, словно Юрка мог материализоваться ниоткуда, — сколько у меня времени?
— Денис предоставил в Ваше распоряжение двадцать минут, — нагло меня рассматривая, заявил Антон и я поспешно отвернулась, ощущая предательский румянец на щеках.
— Двадцать минут…
Эти слова повисли в воздухе, а потом Антон вышел, и следом послышался лязг открываемой где — то двери и торопливые уверенные шаги по каменному настилу.
Вот в эти мгновения мне показалось, что душа моя покинула мое бренное тело, осталась лишь напряженная пустота, подначиваемая страхом. Я стояла, не шелохнувшись, вцепившись пальцами в сумочку, и кажется, даже не дышала.
Позади меня кто-то был, но молчание просто угнетало и я не выдержав первой, резко повернулась.
Юра стоял на пороге камеры, пожирая меня безумными глазами, в глубине которых (я могла поклясться!) сверкало то же неприкрытое восхищение, как при нашей последней встрече. Он был слегка бледен, а его запястья вновь сковывали эти жуткие браслеты и мои глаза противно защипало.
Черт, ведь я же пришла, чтобы отвести душу и высказать ему все, что накопилось на сердце, влепить ему пощечину и гордо удалиться, навсегда оставив здесь даже воспоминание об этом негодяе! Ну, чего же ты стоишь, злорадно прошептал мой внутренний голос, давай, сделай то, что собиралась.
Антон тем временем снял с Третьякова наручники и, тактично отведя взгляд, удалился, прикрыв дверь. Скрип защелкнувшегося замка вывел меня из состояния комы.
— Боже, — это все, что я сумела произнести, ибо мы одновременно бросились к друг другу, а потом…
Я начисто позабыла о своих намерениях и заревела, уткнувшись опухшим лицом в Юркину грудь. Мои руки мертвой хваткой обвили его шею, отпускать я его не желала и с удовлетворением ощущала, как он нетерпеливо обнимает меня, целует в волосы и что-то говорит. Я подняла голову, сдувая упавшие на щеки пряди.
— Это ужасно, Юра, Боже, как ты тут?! Я слышала мерзкие вещи об этом изоляторе, будто бы здесь устраивают кровавые разборки, а те, кто содержится в камерах, настоящие беспредельщики!
Я
— Глупая ты моя, зачем же ты… Зачем ты сюда пришла? — шептал Юрка между поцелуями, от которых мое лицо нестерпимо горело. Но это была сладостная мука.
Улыбнувшись сквозь застилавшие глаза слезы, я положила голову на его плечо. Время так неумолимо истекало, а хотелось послать к черту весь мир, что находился за пределами этой камеры.
Меня переполняла ненависть к установленным законам, где так запросто ломают судьбы и разлучают влюбленных, где девушки вынуждены бесконечно оставаться одинокими, пока их возлюбленные отбывают отмеренные сроки в этих ужасных лагерях.
Открывшаяся вдруг истина, в которой я до сего момента боялась себе признаться, поразила меня как разряд молнии, заставив похолодеть.
— Юра, я должна тебе что-то сказать, — проскулила я, чувствуя, как сердце вновь стягивает оковами страха.
— Мне тоже нужно тебе сказать что-то, — отозвался Третьяков, взяв мое зареванное лицо в ладони.
Черт, ну и мымра же я, наверное, сейчас! Ненавижу плакать и делаю это редко, в основном в случае умасливания папеньки. Докатилась, Лиска, такими темпами ты скоро превратишься в старуху, ведь Леська всегда предупреждает, что от слез появляются морщины.
— Давай сначала ты, — улыбнулась я, ощущая странное томление. Предчувствие или женская интуиция еще никогда меня не подводили, но услышать сейчас то, что как мне казалось, я угадала, мне сделалось страшно.
За нашими обнимашками мы и не заметили, как пронеслось время и в этот момент в дверь громко стукнули, а следом раздался голос Антона:
— Время вышло! Еще минута и я вхожу.
Я чуть не лишилась остатков самообладания, едва подумав о том, что нужно расставаться. Вцепившись в Третьякова, я поймала его взгляд и произнесла то, что вертелось на языке, причем как оказалось, мы сказали эти слова одновременно:
— Я…кажется, люблю тебя. С первого взгляда, глупо, да?
— Я тебя люблю, Лиска!
Встретившись глазами, мы неожиданно рассмеялись. С моих плеч словно свалился стопудовый груз, в сердце запели свиристелки.
Меня как прорвало, а если меня понесло, я знала, что уже не остановить, пока я не выплесну весь накопившийся словарный запас:
— Господи, ты любишь меня?! Вот такую, глупую, взбалмошную и вечно находящую приключения на свою попу?! Ты правда меня любишь? А я-то, дура, все это время мучила себя догадками и идиотскими предположениями, чего это вдруг тот, кому доверили бешеное состояние, одни из беспредельщиков криминального мира нашел во мне, я даже пыталась настроить себя на месть, представляешь?! Вот глупая, правда? Юрка, а разве так бывает, а? — с сомнением глядя на него, смеющегося, вопрошала я.