У истоков Руси
Шрифт:
Пока Добрыня был при князе и занимался управлением, Владимир во все это время гулял и пировал с молодыми дружинниками, его столы ломились под жирными яствами и под сулеями или стопами разных вин и крепких медов, вещие певцы, по старому обычаю, складывали песни про старое былое, про князей и витязей и пели на княжих пирах; а по теремам княжеским сидели красные девицы и молодицы, до которых был большой охотник сладострастный и необузданный юноша князь. Летописец в это время насчитываете у Владимира, кроме Рогнеды, которую князь посадил в сельце на Лыбеди, еще четыре жены, да наложниц триста в Вышгороде, триста в Белгороде и двести на Берестове. Но, отпустивши своего воспитателя Добрыню в Новгород, Владимир среди пиров и разгула придумал новый разгул своей удалой молодости – войну, и собрав дружину, пустился на запад от Киева в землю ближайших ляхов, и забрал там города Перемышль, Червен и другие; разрозненные, не соединившиеся еще путем племена ляхов не могли противостоять его удалой дружине, не знавшей, куда деться с своими молодыми силами, ибо к разгульному удалому князю повольники шли со всех сторон. Побивши ляхов, Владимир в то же лето ударился совсем в противоположную сторону на восток, и, перебравшись через Днепр, по следам отца, пустился в лесистую страну вятичей побить их, и принудил платить дань. Но, недовольный первым походом, на другое лето углубился еще далее в непроходимые леса вятичей и взял новую дань. Потом еще через год пустился воевать, через непроходимые леса и пущи литовские, по следам смоленских и полотских повольников, в землю диких ятвягов, какого-то воинственного племени, каким-то образом поселившегося среди литовских племен и, вероятно, беспокоившего полотские и кривские колонии в Литовской земле. Этот поход
Возвратившись в Киев, Владимир в благодарность своим деревянным богам, будто вынесшим его из Ятвяжской земли не только целым и невредимым, но и с большою добычею, принес их кумирам киевским обильные жертвы; весь киевский народ участвовал в жертвоприношениях князя. Усердствуя своим мнимым богам, бояре и старцы киевские, не довольствуясь кровавыми жертвами разных животных, порешили на вече принести в жертву человека и сказали: «Мечнем жребий на отрока и на девицу, и на кого падет жребий, того зарежем богам». Как сказано, так и сделано, кинули жребий, и выпал жребий на одного молодого варяга, который пришел с отцом из Греции и уже исповедовал христианскую веру. Вече, вынувши такой жребий, отправило посланцев к отцу варяга, чтобы он выдал сына. Отец отвечал посланным: «Ваши боги не боги, а дерево, не дам сына своего бесам». Посланцы с сим ответом возвратились к вече. Народ, бывший на вече, бросился с оружием к двору, в котором жил варяг, и стал требовать, чтобы он выдал сына в жертву богам. Варяг отвечал: «Ежели ваши боги в самом деле боги, то пусть пошлют от себя одного бога и возьмут моего сына, а вы зачем сюда пришли?» Раздраженный таким ответом народ бросился на варяга и его сына, и убил их на месте, и разнес их жилище, и тем кончились жертвоприношения Владимира за ятвяжский поход.
На другой год после ятвяжского похода Владимир опять устремился на восток от Киева в землю радимичей; но это племя так было слабо, что передовой Владимиров полк, предводительствуемый воеводою, по прозванию Волчий Хвост, встретив их на реке Пищане, разбил наголову и совершенно покорил киевскому князю. И на Руси в то время сложилось присловье в насмешку радимичам: «Радимичи-пищанцы волчья хвоста бегают». В следующий год Владимир пустился опять на восток, в поход самый дальний, дальше которого киевские князья еще не углублялось в эту сторону, именно в землю богатых крымских болгар. В этом походе участвовал и Владимиров воспитатель – новгородский посадник Добрыня с новгородцами. Владимир пустился Окою и Волгою на лодьях в новую, не знакомую ему сторону, попробовать свои силы против далекого богатого народа, о котором, конечно, много ходило толков в Киеве от бывших в Болгарии торговцев, и толки, по всему вероятию, были велики. Не об одном богатстве и торговле болгар доходили слухи до Владимира, ему, очевидно, много было наговорено и о могуществе этого богатого народа; ибо Владимир, отправляясь в болгарский поход, не удовольствовался своею дружиною и ратью новгородскою, но взял с собою и кочевых наездников-торков, живших в ближних степях на юг от Киева, и велел им идти за своими лодьями берегом. Болгары встретили Владимира и были разбиты. Но Добрыня отсоветовал князю продолжать поход, он сказал: «Я осмотрел пленников, они все в сапогах, это не такой народ, который бы платил нам дань, пойдем искать лапотников». И Владимир по этому совету Добрыни заключил с болгарами мир, и обе стороны дали друг другу клятву не воевать более; причем болгары сказали: «Тогда разве не будет между нами мира, когда камень почнет плавать, а хмель тонуть на воде». После чего Владимир возвратился в Киев. Неожиданное прекращение далекого похода после первой же победы и по совету новгородского посадника ясно показывает, что поход этот был предпринят для новгородцев, которым нужно было задать острастку болгарам за какие-либо от них обиды, по соседству новгородских колоний с болгарами, и в то же время вовсе не было нужно, чтобы Владимир завладел Болгариею или обложил Болгарию данью.
Удачные походы Владимира на запад и восток, а также походы его отца Святослава и равным образом деятельная торговля русских с Грециею, Хазариею, Болгариею и по Балтийскому морю с Западною Европою далеко распространили славу о Русской земле; о ней еще при Святославе знали уже в Риме, и тамошний папа писал к одному чешскому князю, чтобы он не принимал священников и клириков христианских от русских, болгар дунайских и греков. Эта слава о Русской земле, а также ласковость Владимира, его веселый нрав, привязанность к пирам и удовольствиям потянули в Киев множество чужеземцев с разных сторон, и между таковыми пришельцами стали являться к Владимиру и проповедники разных вер. И первые явились магометане-болгары, которые в последнем походе киевского князя на их землю, увидавши его силу в битвах, задумали поскорее преклонить его к своей вере. Еще сладострастному и молодому Владимиру магометанские послы первоначально очень понравились, он со сладостью слушал их рассказы о многоженстве и о магометанском рае с его гуриями-красавицами; но когда дело дошло до обрезания и до запрещения есть свиное мясо и пить вино, то это охладило его к магометанству, и он сказал проповедникам: «Руси есть веселие пити, не можем быть без того» – и с тем отпустил послов. Вслед за неудачною попыткою магометан пришли немцы, посланниками от римского папы, и начали хвалить свою веру, говоря: «Вера наша свет, мы кланяемся Богу, сотворившему небо и землю, звезды и месяц и всякое дыхание, а ваши боги дерево»; но и немцы не понравились Владимиру, и он отпустил их, сказав: «Отцы наши сего не приняли». За немцами явились жиды из Хазарии и стали выхвалять свою веру и порицать другие веры; Владимир, выслушавши их, сказал: «Где ваша земля?» Они отвечали: «Во Иерусалиме». А там ли вы живете?» – спросил опять Владимир; на это проповедники сказали: «Бог разгневался на наших отцов и расточил их по странам». Тогда Владимир отпустил их с таким ответом: «Вы сами отвержены Богом и расточены и учите еще других, или хотите, чтоб и нас Бог отверг и расточил?» Наконец, пришел к Владимиру философ, присланный греками, начал порицать веры прежних проповедников и так занял князя своею проповедью, что Владимир вступил с ним в продолжительный разговор, в котором грек успел передать князю довольно подробно учение своей веры, начиная от сотворения мира, и наконец развернул перед Владимиром завесу, на которой был изображен Страшный суд, где праведники, стоящие одесную, представлены в веселии идущими в рай; а грешники, написанные ошуюю, – идущими в вечную муку. Такая картина сильно встревожила Владимира, и он, вздохнув, сказал: «Добро сим одесную и горе сим ошуюю». Грек, заметив это, покончил свою проповедь словами: «Ежели хочеши стать одесную с праведными, то крестись». Владимир, еще не решившись окончательно, сказал: «Подожду немного» – и отпустил грека с богатыми дарами.
Отпустив проповедников, Владимир созвал начальных людей из дружины и земщины и сказал им: «Ко мне приходили и болгары, и немцы, и жиды, и греки и хвалили каждый свой закон, особенно много говорил грек, и сказал, что есть другой свет и кто в их веру вступит, то по смерти восстанет и не умрет вовеки, а кто иной закон примет, тот по смерти на том свете будет гореть в огне. А что вы мне посоветуете, какой ответ дадите на это?» Бояре и старцы (начальные люди в дружине и земщине) отвечали: «Княже! Ты знаешь, что никто своего закона не хулит, а хвалит. А ежели хочешь узнать хорошенько, то имеешь у себя мужей, пошли их, пусть испытают, как кто служить Богу». Речь эта понравилась Владимиру и всем, и, избравши десять добрых и смышленых мужей, отправили их сперва к болгарам. Посланные, воротившись из Болгарии в Киев, рассказали, как магометане служат Богу, и нашли службу их омерзительною. Потом Владимир сказал им: «Идите к немцам и оттуда к грекам». Посланные так и сделали, и когда пришли в Царьград, то тамошний император, узнавши, зачем они пришли, принял их с великою честью и на другой день велел патриарху устроить службу во всем величии, как в праздник, и осветить всю церковь. И когда все сие было устроено, то император сам отправился с русскими послами в церковь и велел их поставить на таком месте, чтобы их было видно все великолепие церковной службы. Посланникам греческая служба так понравилась, что они стояли в изумлении. После чего император отпустил их домой с богатыми дарами.
Когда послы воротились в Киев, то Владимир велел собрать бояр и старцев и сказал им: «Вот пришли мужи, посланные нами, послушаем, что они скажут». И послы начали говорить: «Были мы в болгарах и смотрели, как они поклоняются в своем храме; стоя без пояса, поклонившись, сядет и озирается по сторонам и как бешеный, и нет веселья в них, но печаль и смрад велик, нет ничего доброго в их законе. Были у немцев и видели в храмах их множество служб, а красоты никакой нет. Но когда мы пришли к грекам и нас ввели туда, где они служат Богу, то мы не знаем, на небе ли мы были или на земле; нет на земле такого вида и такой красоты, и мы недоумеваем, что сказать, только одно знаем, что там Бог пребывает с человеками и служба греческая выше службы всех стран. Мы же не можем забыть такой красоты: ибо как всякий человек, вкусивши сладкого, уже не принимает горького, так и мы не можем остаться при прежней нашей вере». На такую речь посланных бояре сказали князю: «Ежели бы худ был греческий закон, то бабка твоя Ольга не приняла бы его, а она была мудрейшая из людей». Владимир сказал на это: «Где же принять крещение?» И бояре отвечали: «Где тебе любо».
Миновал год по возвращении послов в Киев, и Владимир отправился с войском на греческий город Корсунь, лежавший неподалеку от нынешнего Севастополя, в Крыму. Корсунцы затворились в городе, и Владимир стал со своим войском по заливу, в расстоянии от города на один выстрел. Корсунцы защищались крепко, но так же крепко осаждал город Владимир и послал сказать гражданам: «Три года буду стоять, ежели вы не сдадитесь». Но эта угроза не действовала, и Владимир приказал воинам обвести город валом. Наконец один корсунянин Анастас пустил в русский лагерь стрелу с запискою, в которой советовал Владимиру перекопать на восточной стороне трубы, через которые вода проходила в город; по этому совету трубы были перекопаны, и город, томимый жаждою, сдался. Владимир, взявши Корсунь, послал в Царьград сказать тамошним императорам: «Выдайте за меня сестру свою Анну, а ежели не выдадите, то я и с вашим городом сделаю то же, что с Корсунем». Императоры через посольство отвечали Владимиру: «Ежели ты крестишься, то мы выдадим за тебя свою сестру, а ежели не крестишься, то не можем выдать». Владимир сказал посланным: «Скажите царям, что я крещусь, ибо узнал уже прежде о вашем законе и ваша вера мне полюбилась». По этому ответу Владимира греческие императоры Василий и Константин отправили в Корсунь свою сестру царевну Анну; по прибытии царевны у Владимира заболели глаза, так что он ничего не мог видеть; царевна посоветовала ему креститься, чтобы получить исцеление. Владимир послушал совета, крестился и получил исцеление, и за ним, видевши чудо, крестились и многие дружинники; потом Владимир вступил в брак с царевною. После чего, взявши царевну, Анастаса, корсунских священников, мощи св. Климента и Фива, церковные сосуды и иконы и возвративши Корсунь грекам, вместо мена за царевну, Владимир возвратился в Киев.
Возвратившись в Киев, Владимир немедленно велел уничтожить кумиры, которые побросать, которые рассечь, которые сжечь, а Перунов кумир приказал привязать к конскому хвосту и волочить с горы по Боричеву к реке и бить палками, а потом кинуть в Днепр, отталкивать от берега до порогов и за порогами бросить. Усердные язычники киевские взвыли, увидя такое поругание кумира Перунова; но, очевидно, таковых взвывателей было немного. И когда Владимир в тот же день послал глашатаев по городу кликать: «Ежели кто назавтра не придет к реке, богатый ли или убогий, нищий ли или работник, тот будет мне противен»; то народ с радостию принял такое приглашение, и люди говорили между собою: «Ежели бы это было не добро, то князь и бояре не приняли бы сего». И на другой день утром, когда Владимир со священниками вышел к реке, то уже там собралось бесчисленное множество народа: иные стояли в воде по шею, другие по грудь, дети около берега, а младенцев держали взрослые на руках; священники начали читать молитвы и совершать крещение, и люди, принявши крещение, спокойно разошлись по домам. Воротился домой и князь после такого небесного торжества, и дал позволение строить христианские церкви на тех местах, где прежде стояли кумиры языческие, и поставил на холме Перуновом церковь Св. Василия; потом Владимир разослал своих верных мужей и священников по другим русским городам и селам, чтобы ставили церкви и приводили людей к крещению. А между тем для успешнейшего утверждения христианства в народе он повелел брать детей из значительных семейств и отдавать в книжное научение, чтобы на будущее время иметь из русских людей способных к принятию священства и вообще чтобы новая вера имела между русскими своих хорошо обученных и сведущих людей.
Утвердивши христианство в Киеве, Владимир разослал своих уже крещенных сыновей по разным значительным городам, чтобы они и там старались об утверждении христианства: именно Вышеслава, старейшего сына, посадил в Новгороде, и когда Вышеслав умер, то перевел туда Ярослава из Ростова, а в Ростове посадил Бориса, в Муроме Глеба, в земле Древлянской Святослава, во Владимире Волынском Всеволода, в Полотске Изяслава, в Турове Святополка и в Тмутаракани Мстислава. Потом он начал строить города по Десне, Остру, Трубежу, Суле и Стугне и населять их охотниками из славян, кривичей, чуди и вятичей, чтобы укрепить границы своих владений со степной стороны от напора печенегов, которые год от года все более надвигались на русские границы и были в постоянной войне с русскими.
Владимир принял крещение в 988 году, т. е. на 26-м году от рождения, в таком возрасте, когда война бывает особенно любимым занятием для человека воинственного, каковым уже показал себя Владимир; но христианская вера так на него подействовала, что он вдруг из воинственного сделался самым миролюбивым князем, и в продолжение 27 лет своей жизни после крещения не предпринимал ни одного похода по собственному желанию, и воевал только вызываемый необходимостью, для защиты русских владений, и почти единственно только против печенегов, которые не давали покоя пограничным русским городам. Но против печенегов у Владимира после крещения была только одна война в земле Хорватской в 992 году, куда князь ходил для защиты западных русских границ от нападений воинственного польского князя Болеслава Храброго; поход этот кончился тем, что Болеслав прислал своих послов заключить мир с Владимиром и обязался не нападать на русские границы. Только что Владимир воротился из хорватского похода, как уже ему нужно было идти против печенегов, которые навалились на юго-восточные русские границы. Владимир встретил печенегов на Трубеже и стал с своим войском по правому берегу реки, а печенеги по левому, и ни русские, ни печенеги не решались перебраться через реку. Между тем печенежский князь, разъезжая по своему берегу, начал говорить Владимиру: «Выпусти ты своего богатыря, а я своего, и пусть они поборются друг с другом; и ежели твой ударит о землю моего, то не будем воевать в вашей земле три лета; а ежели мой ударит твоего, то будем «Воевать вашу землю три лета». Владимир согласился на вызов и послал по своему стану бирючей кликать, не выищется ли такой богатырь, который бы схватился с печенежином. Но в богатырях Владимировой дружины такового не отыскалось, а поутру на другой день печенеги выставили своего. Опечаленный Владимир послал бирючей и в земскую рать, не выищется ли там такого богатыря. Тогда пришел к Владимиру один старый воин из земской рати и сказал: «Княже! Есть у меня один сын меньший дома, а с четырьмя я вышел, а он остался дома, а из детства не встречалось такого человека, который бы мог побороть его; раз я его побранил, а он в это время мял сырую кожу и так рассердился на меня, что разодрал кожу руками». Обрадованный князь послал за молодцом, и когда тот пришел, то князь сказал ему: «Тебе нужно биться с печенежином». «Не знаю, княже, – заметил молодец, – одолею ли я его, вели прежде испытать меня, нет ли здесь большого и сильного быка?» И нашли быка огромного и сильного и, раздразнивши его горячим железом, выпустили на витязя; витязь уноровил так, что когда бык бежал на него, то он ухватил его за бок и вырвал кожу с мясом, сколько рука захватила. Владимир, довольный опытом, сказал витязю: «Можешь бороться с печенежином». На другой день печенеги опять явились и говорили русским: «Нашли ли вы богатыря, а наш готов»; тогда Владимир велел своему молодцу одеться во всю ратную сбрую и приготовиться к битве. И выступил печенежский богатырь, огромный ростом и страшный видом, выступил и Владимиров витязь, средний ростом и очень молодой; печенег же, увидав его, засмеялся; потом отмерили место между обоими полками; богатыри схватились и начали давить друг друга, и русский так тиснул печенежина, что кости затрещали и тот испустил дух. Печенеги, видя гибель своего богатыря, обратились в бегство, а русские стали рубить их вдогонку. Владимир же, возвратясь в Киев, принял в свою дружину в число приближенных мужей и витязя-победителя, и его отца.