У Каждого, Своя Высота Падения
Шрифт:
А он, настоящий (к большому сожалению, нам неизвестный...) автор этой рукописи, как мне кажется, своё дело сделал. Он, как истинный христианин, ничего не пряча и не скрывая, рассказал о себе всё, как рассказывает всё о себе человек, пришедший в церковь на исповедь.
Он полностью доверил себя людям. Он доверил Вам свои мысли. Из всех, потаённых уголков своего сердца.
И Вы для него сейчас одновременно и суд и обвинение, защита и возможно в чём-то, даже его оправдание, в его не очень-то простой, и во многом непонятной и запутанной жизни. И решать это только Вам, дорогой мой читатель!
И как бы там ни было,
К чему я..., с большой Надеждой на Ваше понимание, и с не меньшим Желанием и Удовольствием, приступаю к изложению Дальневосточной таёжной истории.
Взяв на себя смелость, на свой страх и риск, и согласно моему личному пониманию, всех тех трудностей связанных с поиском Максима своей Истины в этой Жизни, я назвал нижеизложенное повествование, довольно просто... - "ВЫСОТА ПАДЕНИЯ...".
Эта Высота, у всех живущих Людей на Земле РАЗНАЯ. У каждого Своя. Есть она и у Максима. Есть она к Сожалению..., и у Каждого из Вас. НЕТ Безгрешных Людей на этой Земле. Нет их.
А также, помня об Очистительном майском ливне, о котором Максим пишет в своей рукописи..., дал книге второе, сопутствующее название... - "ШЁЛ МАЙСКИЙ ДОЖДЬ...".
Мне думается, что это название звучит более оптимистичнее, чем "Всемирный Огненный Потоп", к которому так упорно и последовательно марширует Человечество.
Вам же дорогой мой читатель, я желаю приятного и полезного времяпрепровождения за чтением этой книги. И ещё искренне желаю Вам, ЛЮБВИ и СЧАСТЬЯ...!!!
= = =
Часть первая.
"СУРОВЫЙ УРАЛ". (ДЕТСТВО. ЮНОСТЬ. МЕЧТЫ...).
Никогда не гонись ты, за счастьем юнец...!
Коль достигнута цель, неминуем конец...!
Всё, что кажется близким - сродни горизонту
Как не всякий разумный, по сути, - мудрец...!
Максим.
= = =
ГЛАВА - 1.
"ЧЕРЁМУХА БЕЛАЯ..."
Этот день..., от многих уже прошедших, таких же будничных и серых дней, ничем не разнился, и ничем особым не отличался. Он, как и его предшественники-близнецы, которые так же, с завидным постоянством и регулярностью навсегда исчезали в какой-то далёкой, неведомой и загадочной, а потому, немного пугающей людей, такой непонятной и таинственной для них Неизвестности....
Все эти дни..., и нынешний в том числе, были очень похожи друг на друга..., ну прям, как горка пирожков или блинов одного замеса, испечённых одной и той же, равнодушной уже ко всему в этой жизни стряпухой, на одной и той же, много повидавшей на своём кухонном веку, сковородке. Таких же до непристойности одинаковых, и таких же невзрачных и однообразных, как желтоватый, сыпучий песок в Синайской пустыне, а потому, как правило, ничем особенным, не запоминающимися. За исключением может быть только одного обстоятельства, или события, которое люди, попросту не могли не заметить, и каковое произошло в посёлке "Третий Северный", города Североуральска, на улице, имени легендарного, "всесоюзного старосты...", Михаила Ивановича Калинина. На той самой улице, на которой жил Максим со своими родителями и двумя сёстрами.
А произошло следующее....
Примерно через пять или шесть дворов от дома, в котором жил Максим, по этой же стороне улицы, умер лесник Каретин. Ничего из ряда вон выходящего. Всё, как всегда.... Такое, в общем-то, случалось можно сказать регулярно. Кто-то, как говаривали сами же взрослые, то есть "старшие товарищи", "давал дуба", и его сообща, общими усилиями отправляли в последний путь на "Амональный". Прям так и говорили - "Отнесли жмурика на Амональный".
– Само слово, "кладбище...", когда кто-то умирал, почему-то упоминалось крайне редко. Максим тогда ещё не знал и не понимал, почему взрослые заменили в своём лексиконе одно слово на другое, слово "кладбище" на слово "Амональный". И здесь нужно откровенно сказать, что в настоящее время, Максима, такая замена слов не особенно то и интересовала. Заменили, ну и ладно.... Значит взрослым так надо. Может им так удобнее и
сподручнее. Это только их дела! А у него, на тот момент, как казалось тогда ему самому, было вполне достаточно своих очень даже нешуточных, больших и довольно серьёзных мальчишеских забот.
Но тем не менее и как бы там ни было, Максим, как и многие соседские мальчишки и девчонки, принял непосредственное и активное участие в подготовке умершего Каретина к его собственным похоронам и отправке его в последний путь. В то самое местечко, которое загадочно называлось "Амональный...".
Максим с ребятами носил хвойные еловые ветки, заготовленные взрослыми мужиками и вместе с ними укладывал их в кузове бортовой машины, задний борт которой был открыт и опущен вниз. Ребята старались, чтобы всё было красиво и добротно и безвременно почивший Каретин, лежал в своём деревянном гробу, как у себя дома в постели..., на мягком, таёжном, зелёном одеяле.
Наконец все приготовления к похоронам были закончены и вся эта грустная процессия, состоявшая из родственников, соседей и просто знакомых, тронулась провожать бывшего лесника Каретина..., в его последний путь.
Максим тоже, сосредоточенно-тихо, вместе со всеми, молчком, шёл среди этой понурой и неуютной толпы, бредущей по грязным после прошедшего дождя, просёлочным дорогам. Все тоже, в основном, шли молча. Если что-то и говорили друг другу, то говорили совсем немного и не громко, почти шёпотом. Как будто все, чего-то или кого-то очень сильно боялись и не хотели лишний раз беспокоить. И вот так потихоньку и как-то совсем незаметно, похоронная процессия добралась до кладбища.
Последнее, что Максим запомнил, почему-то больше всего из всей вереницы событий произошедших с ним в этот день, так это то, что когда гроб с Каретиным опускали в могилу, на дне могилы была мутная вода. Максим, тупо и не мигая, смотрел на неё до тех пор, пока воду и сам гроб не забросали влажной землёй, которая была больше похожа на самую обычную грязь. Вода эта была зеленовато-бурого цвета, с комьями скользкой глины, и очень напоминала собой, простую жижу с неприятным запахом. И она, Максим это хорошо запомнил, ещё изредка очень противно хлюпала, пуская пузыри по краям гроба, по всему периметру могилы, под ударами очередных комьев земли, с трудом отрывавшихся от лопат и глухо шлёпавших по крышке гроба, в котором лежал Каретин.