У красавиц нет души

Рудь Мария

Я делаю вид, что знаю как нужно. Уверенно беру банку, с железным звуком откупориваю её и выливаю пиво себе в рот. Вкус удивительно мерзкий, но девчонки пьют уверенно и не хочется казаться лохушкой. Я стараюсь не дышать, чтобы поменьше ощущать во рту ужасную горечь. Быстрей бы наступило то восхитительное счастье, которое было тогда на кухне после мартини. Вскоре в голове начинает туманиться и вкус пива не кажется таким отталкивающим. Мы садимся ближе и ближе друг к другу. Кажется, будто я дружу с этими девочками сто лет. Темы наших разговоров становятся всё откровеннее.

Обсуждаем

мы, в основном, парней.

– Серый провожает меня – рассказывает Кира – в подъезде подходит…

– И что? – спрашиваю я, в животе щекотно от предвкушения Кириного ответа.

– И как засосёт! – Кира прыскает смехом, мы тоже.

– А вы с Димкой сосались уже? – спрашивает Лера меня.

– Я еще ни с кем никогда – после пива я уже не стесняюсь признаться.

– Ого! – смеётся Кира – Целочка!

Кира вдруг вскакивает, берёт за руки Леру и Айгюль. Вместе они начинают водить вокруг меня хоровод, громко крича:

– Целочка, целочка!

Пьяно хохоча, я падаю спиной на траву. Девчонки падают сверху на меня. Кажется, наш смех слышен на другом берегу Волги.

Как же я рада, что попала в их компанию. Какие они удивительно взрослые. Я думаю о маме, тёте Наташе и весёлых сборищах на нашей кухне. Хорошо, что теперь у меня тоже есть такие подруги.

…Я вспоминаю о том, что мне нужно домой, когда на улице окончательно темнеет. В черноте ночи лишь тлеют оранжевые светлячки наших сигарет.

– Блятт…– я подскакиваю и тут же падаю обратно. Ноги не слушаются меня, и язык тоже.

– Я домой – я перевожу взгляд от одного оранжевого огонька к другому, но не вижу их по отдельности, они сливаются в одно большое горящее пятно – блядь…

Кажется, девчонки что-то отвечают мне, но я слышу их будто издалека. Мысли в голове путаются, всплывают странные образы, сквозь них сереной пробивается тревожное: мне давно надо быть дома.

Я начинаю забираться на холм и падаю. Во рту земля, на зубах начинает противно хрустеть. Я сплёвываю и карабкаюсь на холм вновь. Наконец передо мной забор стадиона. Перелезая сквозь дырку, я падаю вновь, рукой пытаясь ухватиться за железный штырь, торчащий из каменной ограды. Появляется кровь, но мне почему-то не больно. Я отстранённо смотрю на бордовые капли, падающие на землю, и иду дальше. Дорога. Фары машин мимо, желтые и красные, сливающиеся в одну длинную световую линию. Во мне просыпается инстинкт самосохранения – усилием я направляю мысли на свои ноги, чтобы не упасть под несущиеся мимо колёса. Посередине дороги я останавливаюсь, чтобы пропустить машины, меня шатает из стороны в сторону. Передо мной притормаживает тёмно-красная тонированная «девятка». Окно опускается, обнажая мужское лицо с чёрной щетиной.

– Давай подвезу, садись! – лицо улыбается мне жёлтыми зубами.

Чуть взвизгнув, я кидаюсь вбок, чтобы оббежать девятку сзади. Слышится урчание – щетина нажимает на педаль газа, красный бампер уплывет из поля зрения. Я бегу через дорогу. От испуга в голове немного проясняется, удаётся распутать клубок обрывочных мыслей. Оглядываю себя с головы до ног. Одежда

грязная, рукав запачкан кровью. И, наверняка, от меня несёт как от помоечного алкаша. По пути мне попадается какое-то административное здание – на газоне перед ним растут голубые нарядные ели. Я отрываю ветку и жую иголки – пьяной мне это кажется хорошей идеей. Так от меня будет пахнуть хвоей. Потом, чтобы протрезветь, я сильно бью себя по щекам.

На мосту я смотрю на свои окна – они уютно желтеют светом, но мне понятно, что ничего хорошего меня дома не ждёт. Перед дверью в подъезд я отряхиваю одежду и делаю несколько глубоких вдохов. Вот она моя квартира – обитая коричневой кожей дверь, лунка замка. Я вставляю ключ, но он не вставляется – лунка занята ключом с другой стороны. Приходится нажать кнопку. Обрывки сознания напоминают мне, как я радовалась, когда доросла до нажатия звонка.

Скрежет ключа, я оказываюсь в квадрате света. С порога на меня озадаченно смотрит дяде Лёшино бородатое лицо.

– Ты где была? – дядя Лёша говорит сердито – мать с ума сходит!

– А мама г-где? – почему-то икаю я.

– Ты пьяная что ли? – видно, что дядя Лёша удивлён, даже ошарашен – Блядь, ну Лена…

Пытаясь вести себя как можно нормальней, я стаскиваю куртку.

– Офигеть… – дядя Леша не обманывается. Он берёт мою куртку, прячет её среди другой одежды на вешалке и начинает быстро говорить – Значит так. Быстро дуй в ванную, мама к соседям пошла, звонит по твоим одноклассникам.

Он берёт меня за руку, ведёт в ванную комнату.

– Быстро раздевайся и залезай! – командует дядя Лёша.

Я понимаю – мне лучше послушаться. Быстро раздевшись до трусов и лифчика, я залезаю в ванну. Мою одежду дядя Лёша кидает в бак с грязным бельём. Потом он включает холодную воду и вдруг направляет струю прямо на меня. Я начинаю визжать.

– Да тихо ты, блин! Трезвей давай, тебе мама и так люлей сейчас отвесит! – шипит дядя Лёша – одежду завтра постирай, чтоб она не видела! Ты посмотри, на кого ты похожа? Тринадцать лет…позорище.

Холодная вода колет кожу, зрение становится чётче. Дядя Лёша даёт мне зубную щётку.

– Суй в горло! – снова командует он.

– Зачем? – мне уже стыдно стоять перед ним почти голой.

– Суй говорю. Так, чтобы вырвало.

Я послушно сую не щетинистую сторону щётки себе в рот.

– Быстрей давай! – торопит меня дядя Лёша.

Я сую щётку глубже. Мне не хочется этого делать. Горло противно саднит, руки сопротивляются, но я снова сую щётку глубже и глубже себе в горло. Наконец, из меня вырывается поток рвоты, украшенной почерневшими хвойными иголками. Дядя Лёша направляет струю на рвоту, и она исчезает в круглой дырочке смыва.

– Всё! Я к матери, скажу, что ты пришла. Чисти зубы. Разговаривай с ней поменьше. Как получишь пиздюлей – ложись спать. Завтра поговорим.

Дядя Лёша оставляет меня одну. Сознание полностью возвращается, накрывая ужасностью происходящего. От стыда хочется рыдать, но сейчас не время. Я делаю воду погорячее, быстро чищу зубы и мою волосы шампунем.

Конец ознакомительного фрагмента.