У нас в посольстве, или дипломаты тоже люди!

Давая возможность авторам высказаться,

Издательство может не разделять мнение авторов.

Если вы, уважаемые читатели, немножко интересуетесь миролюбивой внешней политикой России, но не желаете ограничиваться строгими сообщениями пресс-службы МИД РФ, если вам невмоготу страстные эмоциональные дебаты политологов и депутатов, бурным потоком низвергающиеся с экранов и репродукторов с утра до вечера, а к тому же если вы хотели бы узнать о буднях отечественных дипломатов – дня сегодняшнего и недавнего прошлого – чуть-чуть побольше и подостовернее того, как жизнь их и работу изображают «мыльные оперы» государственного телевидения, то, возможно, есть смысл взять в руки эту книжку.

В 2015-м году, возвратившись из последней

загранкомандировки и испытав горечь отставки, я опубликовал объёмные, аж на 528 страниц убористым шрифтом, воспоминания о долгой, длиной в 43 года, дипломатической жизни. Назывались они «Трусцой по мидовским дорожкам». Их перевели на немецкий и издали в Германии, с которой связана основная часть моей биографии. Это было искреннее объяснение в любви родному МИДу и дипслужбе нашего государства, но признание по Лермонтову: «Люблю отчизну я, но странною любовью…» От других мемуарных изданий сочинение моё отличала необычно высокая степень откровенности, а она, как вы, наверное, догадываетесь, никогда не была в почёте ни на столичной Смоленской, ни на всех других площадях нашего замечательного, дорогого сердцу отечества. В укор мне поставили «ну слишком уж субъективные» оценки отдельных фактов и некоторых действующих лиц моей дипломатической эпохи.

Друзья, которым книжка та скучной не показалась, уговорили продолжить пробу пера. Я последовал этому совету, но теперь уже не в документальной, а в художественной форме. Так что в отличие от первого опуса с реальными событиями и именами ныне я торжественно заявляю: всё, излагаемое ниже (за исключением крошечных главок в конце о периоде моей жизни, предшествовавшей службе в МИДе, которые творчески заимствованы из вышеупомянутой книжки воспоминаний), следует рассматривать как сплошной вымысел, плод фантазии автора, не имеющий под собой никаких оснований, кроме как четырёх десятилетий бега трусцой по мидовским дорожкам. Совпадение же или сходство фамилий некоторых персонажей с существующими на самом деле видными фигурами советской и российской дипломатии надлежит считать исключительно случайным.

«При-ни-ма-ем почту!» Добродушный голос Ивана Колодяжного звенел как всегда серебряным колокольчиком. Из всей команды дежурных комендантов этот рослый парень нравился Глафире Игнатьевне больше других. Не чета вечно смурному, ершистому Аркашке Суркову, любителю поживиться за чужой счёт, или простосердечному, но хитроватому Лёньке-брательнику, получившему прозвище за пристрастие именовать всех, кроме старших дипломатов, «брательниками» («Брательник, сигареткой не угостишь?», «Брательник, дай взаймы до получки»). А про других и говорить не пристало. Не те нынче пошли стражи-дозорные наши, явно не те. Разве можно чувствовать себя спокойно внутри посольской ограды, коль ночные дежурные норовят вздремнуть на боевом посту? Как их на должности-то такие серьёзные отбирают? Куда смотрит офицер безопасности?

Впрочем, заведующая канцелярией, дородная, в продвинутом возрасте, но молодящаяся дама, по стажу работы в мидовской системе превосходившая любого сотрудника посольства, включая его предводителя, питала недоверие и ко всем остальным сослуживцам. Если бы директором была она, то решительно и немедля разогнала бы две трети персонала. Распоясались, вольничают, дисциплины никакой, не знают, черти, как вкалывали на службе лет двадцать назад, не испытали на себе крутизну некогда бытовавших требований. Ушли, к сожалению, в прошлое те времена, былинные времена… А сегодня всё катится по наклонной, надёжных работников можно пересчитать по пальцам: раз-два и обчёлся. Среди передовиков, конечно, и Колодяжный. Поэтому когда крепкие руки бережно опустили объёмное пластмассовое корыто на широкий стол перед входом в машбюро, завканц не могла сдержать одобрительной улыбки: «Спасибо, Ваня, заждались. Проверил, надеюсь, тщательно, ничего не взорвётся? Иди, дорогой, отдыхай после ночной смены».

Короб, до отказа набитый письмами и бандеролями, теперь предстояло кропотливо рассортировать, как это делалось Глафирой Игнатьевной изо дня в день. Процедура сия особых хитростей не содержала. Поступившую в посольство корреспонденцию надлежало просто-напросто разложить по ячейкам на длинной многоярусной полке, дабы каждый из сотрудников мог, не опасаясь за утрату строго оберегаемой конфиденциальности, взять в руки адресованное лично ему послание. В самой канцелярии вскрывали отправления только на имя посла да те, на которых не значилась конкретная фамилия получателя. Через пару дней государство пребывания собиралось встречать Рождество, а следом за ним Новый год. В здешней заграничной жизни у каждого из дипломатов великой страны были свои предпочтения. Одним кое-что нравилось, другим не нравилось многое, третьи категорически отвергали почти всё. Но абсолютное большинство объединяла любовь к этому замечательному времени года, когда чёрно-белые будни каким-то волшебным образом неожиданно превращались в разукрашенную цветными огнями сказку. Родина, забывшая про Рождество, предложить своим гражданам такие чудеса пока не могла.

Накануне праздников здесь испокон веков было принято обмениваться поздравлениями, поэтому в предрождественские дни местные почтовые отделения работали в режиме чрезвычайной перегрузки. В такое время и посольская почта по обыкновению превышала норму в несколько раз. Сегодняшние письма – последние в уходившем 1979-м году. Не успевшие своевременно добраться до адресатов пламенные приветы и искренние пожелания поступят уже в начале января, так заведено. Промежуток времени между Рождеством и Новым годом в здешних трудящихся массах с давних пор рассматривался в качестве отпускного периода, редкие заведения функционировали как в обычные дни, преимущественно отдыхала, отчаявшись разгрести завалы, и почта.

Опытная заведующая канцелярией по привычке быстро и чётко раскладывала по назначению тонкие и толстые пакеты. Основная часть представляла собой праздничные открытки в ответ на поздравления посла и посланника, рассылавшиеся, в соответствии с правилами протокола, пару недель назад. Ничего необычного в этом явлении не было – переписка с официальными организациями и отдельными гражданами всегда входила в прерогативы руководящего звена. Не остались, однако, обделёнными и рядовые сотрудники. Число полученных на Рождество поздравлений издавна рассматривалось верным мерилом эффективности работы того или иного дипломата. И, судя по этому показателю, стахановцев в посольстве хватало. Как обычно, в почте оказалось немало брошюр с рекламой различных товаров. Прибывавших с родины «на новенького» молодых и зелёных коллег, пока не успевших в полной мере проникнуться спецификой местного образа жизни, эта колоритная, шикарно изданная продукция привлекала далеко не в последнюю очередь. Но и среди старожилов посольства рекламные буклеты, в особенности с волшебным словом «распродажа», пользовались повышенным спросом и в мусорный ящик отправлялись только после досконального изучения, под лупой и с калькулятором.

Хозяйка посольского делопроизводства пропустила через свои руки не одну тонну всевозможных почтовых отправлений. Их главной ценностью Глафира Игнатьевна считала, конечно, не содержимое, сколь бы увесистым оно ни было, а скромную деталь упаковки в виде малюсенькой четырёхугольной бумажки, наклеенной в правом верхнем углу. В те годы увлечение коллекционированием почтовых марок охватило весьма широкие круги советского общества. Однако на отечественном рынке филателии, закрытом от внешнего мира, царил такой же дефицит предложения, как и на всех других. Работники загранпредставительств старались чуть-чуть восполнить нехватку заветной продукции, порадовать крохотными сувенирами хотя бы своих близких друзей и знакомых. Немаловажное значение имело и то обстоятельство, что доставались они бесплатно, поскольку просто-напросто срезались с поступавших в посольство в большом количестве писем. Пристрастившихся к этому хобби насчитывалось немало. Марки собирали и заядлые профессионалы, и любители, непреднамеренно поддавшиеся общей стихии коллективизма. И те и другие стремились заручиться дружеским расположением влиятельной особы из канцелярии, исполнявшей роль почтмейстера и распоряжавшейся столь сказочным богатством.

Завканц умело использовала монопольные позиции в собственных интересах, твёрдо руководствуясь стержневым принципом дипломатии – взаимностью (в переводе на более понятный язык звучавшим как «ты – мне, я – тебе»). Количество аккуратно, дабы не поранить драгоценные зубчики, срезанных ею с конвертов марок, здешних и иностранных, дорогих и дешёвых, обыкновенных и экзотических, измерялось тысячами. В хлопотном хозяйстве под названием «документооборот», значимость которого, к сожалению, не все в посольстве могли оценить подобающим образом, начальница ощущала себя экспертом высшей квалификации. Ассортимент местной почтовой утвари, всех этих бандеролей и пакетов, ярлыков и штемпелей, она научилась идентифицировать с первого взгляда, метко распознавая своим профессиональным взглядом всё подозрительное и нестандартное. Вот и на сей раз острый взор Глафиры Игнатьевны привлёк диковинный красочный конверт с необычной маркой, светившийся всеми цветами радуги. На его левой половине жирным шрифтом была пропечатана загадочная цифра «1».