У них что-то с головой, у этих русских
Шрифт:
В марте 2007 года я участвовала в освещении оппозиционной демонстрации в Санкт-Петербурге. Это была одна из тех демонстраций, что были так жестоко подавлены милицией; после нее прошло еще несколько, две из которых я освещала в Москве.
Подобные демонстрации подавляются одним и тем же способом: общее число милиционеров и омоновцев как минимум равно числу демонстрантов. Сотни грузовиков и переносных металлических ограждений образуют железное кольцо вокруг места, где должна была проходить демонстрация. Всем участникам приходится пройти через металлодетекторы. Каждый пришедший попадет в руки накачанных парней из ОМОНа. Омоновцы — в высоких кожаных ботинках, в шлемах с плексигласом, с грозного вида овчарками на поводках.
И все это —
Невозможно было не задаться вопросом: чего же так боится власть?
Чем чаще проходили демонстрации, тем больший интерес к ним проявлял западный мир. Вскоре можно было констатировать, что число журналистов на демонстрациях приближается к числу демонстрантов. Это выглядело несколько абсурдно. Если бы Кремль позволил демонстрантам митинговать спокойно, западные журналисты постепенно потеряли бы к ним интерес, но теперь присутствовать при любом выступлении диссидентов стало делом чести для всех верных своему долгу корреспондентов из Европы, США и Японии.
Чем больше журналистов, тем выше вероятность столкновений и кровопролития. Их-то мы и получили: последний московский Марш несогласных в конце ноября 2007 года, когда проходили выборы в Думу, закончился десятками арестов. Один юноша умер, скорее всего от ран, нанесенных милиционерами.
Практически на каждую демонстрацию являлись незваные гости — прокремлевское молодежное движение «Наши». Активисты «Наших» мешали ораторам, выкрикивая оскорбительные замечания в огромные громкоговорители, которые удивительным образом оказались установленными рядом с местом проведения митинга. Было ясно, что Кремль готов чинить любые препятствия активистам-демократам: нормальному ходу демонстрации мешало не только непомерное количество стражей порядка, но и простое дуракаваляние. То, что тысяча демократов-активистов не могли спокойно провести митинг, подвергаясь нападкам прыщавых юнцов, выглядело не просто издевательством — это выглядело откровенной низостью.
«Наши» производят впечатление организации с неограниченными финансовыми ресурсами. Я присутствовала на нескольких мероприятиях «Наших» в Москве, и действие всегда развивалось одинаково: раздают футболки, бейсболки, дорогие плакаты и листовки и возводят гигантские сцены с профессиональными звуковыми установками. Журналист едва успевает обозначиться, как вперед выступает благонадежная пресс-служба. Все мероприятия очень похожи — они радостные, зрелищные и собирают много молодежи, которая приходит в первую очередь потому, что здесь весело, и потому, что «Наши» делают множество конкретных дел, например, организуют велопробеги и летние лагеря отдыха. Все это приправлено ярым антизападничеством и нередко шокирует агрессивными заявлениями.
Цель очевидна: воспитать лояльную Кремлю молодежь. Если верить российскому руководству, «Наши» — одно из звеньев в борьбе Путина за построение гражданского общества. Но Путину нужно подконтрольное ему гражданское общество — вот слабое место в его рассуждениях. Созданы не только «Наши», но и другие молодежные движения, например «Россия молодая», «Молодая гвардия» и «Местные».
В начале 2008 года вдруг стало казаться, что песня «Наших» спета. Из пятидесяти региональных отделений были закрыты сорок пять, лидер «Наших» Василий Якименко покинул организацию ради гораздо более выгодного места в правительстве, а Кремль прекратил щедро финансировать движение. «Наши» выполнили свою задачу до конца. Кремль выстроил эту безликую структуру перед выборами в Думу, чтобы разжечь антизападные настроения, и выбросил на помойку.
Наш русский оператор этому не удивился: «Здешним руководителям не впервой бросать своих».
Таким образом, Кремль контролирует огромную часть русского общества. Но подконтрольно не все общество — существенная разница, которую Запад часто упускает из виду
Например, мысль о том, что Путин отдал приказ убить Анну Политковскую, не только неправдоподобна — она абсурдна. Путин совершенно не был заинтересован в убийстве Политковской — наоборот, это убийство только создало ему массу проблем, особенно во внешней политике. Оно сделало из Политковской мученицу, а это последнее, чего хотелось Путину. Заметно было его раздражение тем, что он назвал западной «истерикой». Путин всегда считал, что Запад приписывает Политковской ложную значительность, но, когда ее убили в подъезде собственного дома, оказалось, что Запад прав. Для Путина это был удар в спину. Поэтому он и не сдержался, приуменьшив значение Политковской как журналистки и во всеуслышание заявив, что ее статьи почти не имели влияния в России, что было весьма не по-русски. Отзываться о мертвых уничижительно — грубое нарушение русской традиции.
Трудности с поимкой убийц Политковской — следствие того, как управляется российское общество. В России множество полицейских и военных структур, ни одна из которых не в состоянии реально контролировать положение дел. По-русски они называются силовыми структурами; это общее название для разведки ФСБ, армии и специальных войск Министерства внутренних дел. Эти структуры непрозрачны и непроницаемы. И очень трудно дознаться, кто им покровительствует.
В то же время ведущие политики весьма активно вмешивались в расследование убийства. Все это невероятно усложняло задачу следователя Петроса Гарибяна, одновременно придавая внушительности результату. Гарибян проделал колоссальную работу, несмотря на то что ему постоянно мешали, и в числе прочих — генеральный прокурор Юрий Чайка, выступивший с заявлением о задержанных во время предварительного следствия. Гарибян установил: в деле замешаны служащие Министерства внутренних дел, что не стало неожиданностью, но то, что это обнаружится, было отнюдь не очевидно.
Что касается заказного убийства бывшего агента ФСБ Александра Литвиненко, то здесь подозреваемый имелся с самого начала. Все улики указывают на то, что убийцу зовут Андрей Луговой и что он бывший агент ФСБ. Это еще не удалось установить наверняка, так как Россия отказывается выдать Лугового. Но если задействовать здравый смысл и способность к логическим построениям, то не прийти к выводу о виновности Лугового невозможно.
«Парень пол-Лондона засыпал полонием и привез остатки в Москву. Но нет, нет, это не он… Помереть можно со смеху», — говорит мой друг Женя и хохочет, когда я завожу речь об этом деле.
Для тех, кто, как Женя, привык, что власти врут как сивый мерин, все совершенно ясно. Сама я долго сомневалась, потому что вся эта история выглядела как поставленная неким режиссером мелодрама. Зачем ФСБ заваривать такую кашу, чтобы лишить жизни одного из агентов, если честно — довольно незначительного?
Но факт остается фактом: следы полония-210 обнаружены из гостиничного номера через несколько ресторанов до самолета, который доставил Лугового домой. Полоний-210 — вещество слишком редкое, чтобы все оказалось случайным совпадением. И на вопрос о том, как можно достать такое вещество, не вступая в контакт с ФСБ, удовлетворительного ответа тоже до сих пор нет.
Многие считают, что убийцы Литвиненко не предполагали, что врачи сумеют установить причину смерти. Поэтому они не позаботились о том, чтобы уничтожить за собой следы. Врачам удалось определить вещество в последний момент, вскоре после смерти Литвиненко.
Реакция Кремля оказалась ровно такой, как и ожидалось: сначала раздражение, потом — еще большее раздражение. Даже если мы пока не знаем, кто распорядился убить бывшего агента, следы все равно ведут к ФСБ — и Кремлю это известно. Поэтому обитатели Кремля так раздражены: оконфузились, не будучи в состоянии поддерживать порядок в собственных силовых структурах.