У ночи тысяча глаз
Шрифт:
Во всяком случае, последовав за ней по петляющей слабо освещенной дорожке, он увидел, что она опустилась на первую попавшуюся скамейку, и сам резко остановился и отступил в чернильную тень дерева. Рядом со скамейкой горел фонарь, отбрасывая на нее бледный свет. В новом положении он мог рассмотреть ее получше, чем когда-либо раньше, поскольку никто его не отвлекал и она была в полном его распоряжении.
Девушка не двигаясь сидела как-то боком, спиной к огням и шуму города.
Вскоре появился полисмен. Проходя мимо, с любопытством повернул голову, но не остановился.
Из-под дерева раздался тихий свист, и полицейский на мгновение затерялся в темноте. Появившись оттуда вновь, он не мог воспротивиться желанию оглянуться теперь уже с вдвойне обостренным любопытством. Затем уверенно продолжил свой путь.
Так же неожиданно возникла из ночи молодая парочка. Они шли, склонив головы друг к другу. Когда проходили мимо дерева, их голоса были едва слышны — до того тихо они разговаривал. Приблизившись к скамейке, парень и девушка в нерешительности замедлили шаг, потом отправились дальше, выискивая глазами скамейку, которая принадлежала бы только им.
Она шевельнулась, запоздало осознав, что кто-то прошел мимо, хотя и совершенно не заметила их, когда они действительно проходили. Он видел, как она открыла сумочку, сунула в нее руку, что-то оттуда вытащила и долго разглядывала. Что именно — разобрать не удалось. Какую-то маленькую вещицу.
Будто заслышав какой-то звук, который еще не донесся до нее, но уже помешал ей, с некоторой поспешностью она убрала ее. До него звук дошел мгновение спустя. К ней приближался мужчина, один. И вроде бы никуда не торопился.
«О-о!» — настороженно подумал наблюдатель под деревом.
Мужчина прошел мимо скамейки и посмотрел на девушку. Не бросил на нее небрежный взгляд, как полисмен, а посмотрел на нее как следует, весьма обстоятельно. Потом остановился, постоял, вернулся и сел на другой конец скамейки.
Стараясь, чтобы его никто не заметил, наблюдатель осторожно покинул свое надежное убежище под деревом и тоже стал потихоньку пододвигаться к скамейке.
Мужчина уже сократил расстояние между ними вдвое. Она по-прежнему так и сидела спиной к нему, даже не обратив внимания, похоже, на то, что он к ней присоединился.
Тут, наверное, мужчина заговорил почти шепотом. Она безучастно повернулась и, подавив крик, резко вскочила и побежала по дорожке к выходу из парка, миновав притаившегося наблюдателя.
Оставшийся один на скамейке искатель приключений повернул руки ладонями вверх, как бы рассуждая философски.
— Драная кошка! — с запоздалой злостью крикнул он ей вслед. — Побереги подметки! Больно ты мне нужна!
Скрестив ноги, он удобно раскинул руки на спинке, словно только того и добивался, чтобы остаться на скамейке одному.
Перевела дыхание она уже у самого выхода, а когда в свою очередь появился и он, ее еще было видно впереди. Непрекращающаяся игра в кошки-мышки возобновилась.
Он полагал,
Она неторопливо поднялась на несколько коротких ступенек, открыла дверцу внутри высокой массивной двери и скрылась за ней.
Добравшись туда, он заколебался лишь на мгновение. Ему не стоило входить внутрь, если бы у церкви была всего одна дверь. Но церквушка стояла на углу, ее стены выходили на разные улицы, и чуть дальше имелся еще боковой вход. Опасаясь, как бы ее порыв не оказался уловкой, он решил рискнуть и тоже вошел.
Ему не приходилось заглядывать в церковь с детства. Тишина моментально смутила его, хотя с тех пор он бывал во многих тихих местах. Но тут тишина имела особый смысл. Он не мог вспомнить, что следует делать, попадая в подобное место, но шляпу все-таки снял.
Миновав пустой вестибюль и вторую дверь, в которую до него вошла она, он остановился, придержав, чтобы не хлопнула, тяжелую дверь.
Ее увидел далеко впереди, в конце прохода, она стояла на коленях перед алтарем. Маленькая скорчившаяся фигурка. Свечи напоминали гирлянды белых маргариток, мерцающих на темно-синем лугу. Символическое лицо мадонны, склонившейся над младенцем, казалось очень бледным, как бы в непрямом освещении. Даже с такого расстояния он чувствовал, как она будто тянется к нему, пытаясь разжалобить его, смягчить его душу. Сердцем он только что не слышал нежное бремя ее мольбы: «Оставь ее, оставь ее».
Рука у него невольно потянулась к воротничку, чтобы расслабить его.
Они были одни. Ни охотника, ни жертвы. Законы внешнего мира утратили свою силу у входа. И если и был грешник из них двоих, казалось, предупреждало это грустное лицо сверху, так это он сам, а не она, ибо она пришла сюда в беде, а он — чтобы накликать беду.
Эта мысль привела его в замешательство и лишила самообладания.
Наконец девушка встала и пошла назад по проходу. Он так и остался неподвижный, невидимый на черном фоне двери. Она свернула к одной скамье и снова опустилась на колени, в слабом ореоле света свечей ее голова едва виднелась.
Бесшумно он направился в самый дальний угол и, ухватившись руками за спинку скамьи впереди, тоже опустился на одно колено, склонив голову. Шляпа у него упала.
Он следил за ней сквозь пальцы.
Они замерли, наблюдатель и объект наблюдения.
В церкви время перестает существовать: минуты и часы остаются за дверью.
Ее голова наконец поднялась, и она снова показалась в проходе. Коротко преклонила колени, перекрестилась на алтарь и прошла мимо того места, где, слившись с темнотой, стоял на коленях он. На него даже не взглянула: его лицо могло быть открыто, повернуто в ее сторону, она его даже не увидела бы.