У волшебства запах корицы
Шрифт:
«Вот и подтвердилась догадка о натуре настоящей Кесси», — мелькнула мысль.
Сказанная мною фраза произвела впечатление не только на Фира. Судя по участившемуся дыханию собеседницы, я первой же репликой попала в самую точку. Наверняка описала излюбленный прием соблазнения, который использовал муженек, и решила добавить масла в огонь:
— Мы провели в спальне ночь, полную страсти. Жаль, что она так быстро закончилась…
Лицо блондинки начало терять миловидность, проступили жесткие черты: появилась носогубная складка, свойственная натурам решительным, но спесивым, глаза сузились
— Но раз уж мы все трое знаем друг о друге и в некоем роде связаны, зачем таиться? Можно и ложе разделить на троих. Уверена, Арий будет в восторге: две его женщины в одной постели… Сдается, у него сил хватит на обеих…
Виновата, не сдержалась, слишком уж хотелось увидеть истинное лицо этой женщины. До визитерши наконец-то дошло, что над ней изощрённо издеваются. Она хотела порывисто вскочить со своего места. Не знаю уж, что она задумала сделать: вцепиться мне в волосы, расцарапать лицо… Но потом женщина с силой сжала подлокотник. Мне даже показалось, что на мгновение ее ногти удлинились и почернели.
— А я вас недооценила, любезная. Вы, оказывается, серьезный противник.
— Проклятие ваших рук дело? — Била наугад, но слишком уж все было одно к одному: и ее осведомленность о настоящей Кассандриоле, и проклятие, полученное накануне помолвки, обернувшейся свадьбой, и мотив. Вот только я готова съесть тапку, если это ревность. Так не ведет себя влюбленная женщина. Слишком много выдержки. Скорее Арий — ценный куш, который эта актерка не хочет потерять.
Ее дальнейшие слова подтвердили догадку:
— Мне донесли, что Кассандриола Глиберус — тихая серая мышка, застенчивая и покорная, недалекого ума. — В ее голосе звучали шипящие нотки, как у кобры, раздувшей капюшон. — Как догадались? — В последней реплике проскользнуло и невольное уважение.
— Слишком все последовательно получается: объявление о помолвке, проклятье, теперь визит. Кстати, как насылали-то? Это так, чисто из исследовательского интереса.
— Букет роз. Девушкам не следует принимать цветы от незнакомцев. Встречный вопрос: как удалось избавиться? От лилового мора спасения нет.
Фир, прикрытый несколькими завитыми локонами, свободно ниспадающими у висков, угнездился у самого уха. На последней фразе блондинки он закопошился, а потом прошептал, то ли поясняя мне, то ли просто вслух: «Так вот почему умер тот докторус, который первым осматривал Кесси: в нем, наверное, была магия, перетянувшая на себя основную часть проклятья».
Я же предпочла выдать дезу:
— Цветы… цветы не всегда доходят до адресата.
На лице собеседницы за одно мгновение отразилась целая палитра эмоций. Я же продолжила:
— А что касается конкретно сегодняшнего вашего визита: ищите себе нового (чуть не ляпнула «спонсора», но вовремя спохватилась) покровителя. Этот дом отныне для вас закрыт.
— Не вы ли, Кассандриола, закроете здесь мне двери?
Ее самоуверенный тон, надменная улыбка и в то же время напряженная поза… Время словно замерло, превратившись в вязкий кисель. Даже птица за окном застыла в полете. На мгновение в глазах зарябило, а потом я вдруг словно со стороны увидела нас обеих, сидящих в креслах. Картина
Графиня аккуратно поставила чашку, стрельнув глазами на вазочку со свежими фруктами. Солнечный блик озорно пробежал по лезвию небольшого ножа, предназначенного для резки яблок.
Вдруг Ликримия резко вскочила, поправ все нормы светского общения, отринув воспитание, которое было в ней лишь наносное, тонкой пленкой прикрывающее истинную натуру. Внутренняя суть взяла свое: схватив со столика нож для фруктов с намерением то ли изуродовать, то ли убить, она метнулась к девушке, сидящей напротив нее в кресле, — ко мне. Ко мне? Здравая часть рассудка отказывалась в это поверить: как я одновременно могу быть и сторонним наблюдателем, и участницей разворачивающейся сцены? А действо меж тем продолжалось: я, сидевшая в кресле, оттолкнувшись ногами, позволила ему упасть назад. Голова, инстинктивно прижатая к груди, при падении не задела пола. Не мешкая, я-не я тут же откатилась, а графиня, ринувшаяся вперед, напоролась на торчащие ножки упавшего седалища и запнулась. Мой двойник, не мешкая, оседлала противницу, несколько раз приложив ее лбом о паркетный пол, подкрепляя действие фразой:
— Запомни, стерва, раз и навсегда: еще раз попытаешься меня убить, и никто в этом мире даже трупа твоего не найдет.
Противница лягалась, царапалась, извиваясь, но молчала. Наконец она прошипела:
— Я тебя все равно уничтожу!
Ее тело начало менять очертания.
Скатившись с Ликримин, я — участница действа — задом начала отползать, а полудраконица-получеловек — оскалившись раззявленной пастью — наступать. Вот она подошла ближе, ее уже не совсем рука, а скорее покрытая чешуей лапа с когтями потянулась к шее. Она приподняла меня над полом:
— Арий мне это простит, — прошипела она, — я сумею убедить его, что все произошло случайно: мы стояли на балконе и мило беседовали, а ты оступилась и, нечаянно перегнувшись через перила, упала и разбилась…
— Он не поверит, — мой голос был сиплый, как у баяна с порванными мехами.
— Поверит, поверит, моя дорогая, я умею быть убедительной, особенно после бурной ночи. Арий тем и хорош, что слишком честный, он и представить себе не может, насколько мы, женщины, коварны…
С этими словами она распахнула балконную дверь, и мое тело полетело вниз…
Пока я наблюдала картину, в голове успела мелькнуть мысль: «Почему мне так фатально не везет на полеты из окон и иже с ними?»
Видение исчезло, воздух вновь стал обретать прозрачность, а в душе поднималась волна ярости: эта стерва, сидящая передо мной, только что меня убила. Графиня, ни о чем не подозревая, аккуратно поставила чашку, солнечный блик пробежал по лезвию ножа.