У волшебства запах корицы

Мамаева Надежда Николаевна

— Ну и в чем проблема, перенесли бы, — невольно вырвалось у меня.

— Проблема в том, что помолвка эта политического плана, о ней была договоренность, и именно ради этого приехало посольство.

— Ради дочери придворного алхимика? — Сомнение в моем голосе можно было черпать ложкой.

— Не ради одной, конечно, ради двух дюжин. Просто принцесс и принцев королю жаль, да и штучный товар — королевские особы. Укреплять же межрасовую дружбу надо, за счет браков в том числе. А с драконами мы сейчас начали дружить особенно рьяно — как-никак, только что война закончилась, вот и заверяет

наш король в своей искренней дружбе бывших противников, как может.

От тараканьей трескотни голова разболелась еще сильнее, но я стоически терпела.

— Кесси прочили за драконьего князя рода Дирриетгинга, и сегодня — церемония объявления помолвки. Не явиться на нее — значит, не просто впасть в немилость короля, это может послужить началом конфликта.

— Ну да, уважительной причиной неявки на лекцию может быть только смерть студента, — процитировала я слова грозы нашего факультета Алоизии Эриховны, декана и жуткой стервы в одном лице.

— Точно. Поэтому сейчас я позову служанку, которая приведет тебя в надлежащий вид, и мы отправимся на церемонию. Там тебе нужно будет произнести только одно слово: «согласна», и ты, считай, свободна.

Все сказанное тараканом было хотя и абсурдным, но логичным. Да и выбирать мне особо не приходилось. Эх, знала бы я, чем все это обернется…

* * *

Садиста, придумавшего корсеты, надо было самого засунуть в это пыточное устройство и заставить совершить марш-бросок через пустыню Гоби. Чтобы это зараза умирала долго и мучительно. Служанка шнуровала меня, безбожно сжимая ребра пластинами, бюски впивались в талию, я скрежетала зубами.

— Еще немного выдохните, госпожа, — произнес голос, не отличающийся теплотой, но с должной долей почтения, — ваша талия чуть шире, надо ее еще затянуть.

«Куда еще-то? Вы сейчас мне печень выдавите в грудину вместе с желудком, один позвоночник останется», — про себя завопила я. Резкий рывок (хорошо, что я вцепилась в столбик спинки кровати — иначе бы точно упала), и служанка с чувством выполненного долга выдохнула:

— Все, теперь можно и платье надевать.

Глядя на бархат, расшитый серебряной нитью, я поняла, насколько сильно мое представление о данном предмете гардероба отличается от местных. Если знаменитое черненькое творение Коко Шанель умещалось на ладони, это произведение местных кутюрье не в каждый чемодан, полагаю, удалось бы запихнуть. А когда я его надела, то поняла, что не зря ходила в спортзал — весило оно не меньше десяти килограмм, давая столько же простору для маневра, как и плащ-палатка.

Стук в дверь и вежливое:

— Можно? — Знакомый голос, кажется, это Микелис Глиберус?

— Да, пожалуйста. — Что отвечать на подобный вопрос в этом мире, я не знала, так что выдала земной вариант.

Дверь открылась, явив мужчину. Уже в годах, с шевелюрой, в которой седина порезвилась вволю, с небольшим горбом, но уверенного в себе, с пытливым взглядом.

— Мой помощник, Фирселий, уже объяснил вам суть сегодняшнего действа и то, что от вас требуется? Как вас, к слову, зовут?

Столько вопросов и сразу. И тон — этот человек привык получать ответы.

— Да, таракашка объяснил, что нужно только дать согласие. А мое имя Наташа.

Мужчина усмехнулся в усы.

— Ответ неверный. Здесь и сейчас вы — Кассандриола Глиберус, моя дочь. Что же до «таракашки» — не называй его так, он обижается. — На этих словах алхимик хитро прищурился. — Ну да время не терпит, прием уже совсем скоро. Пройдем к порталу.

— А я думала, вы не маг, а алхимик… — не к месту уточнила я.

— Не просто алхимик, а один из сильнейших чародеев королевства. И да, держись весь прием подле меня, никуда не уходи. Если что-то спросят, постарайся отвечать как можно более размыто, а лучше вообще молчи.

Доходчивая и подробная инструкция, ничего не скажешь. Ну да делать нечего. Уцепилась за галантно подставленный локоток «отца» и пошла, как в приснопамятном «Служебном романе», от бедра.

Увидев мои потуги в дефиле, Глиберус закашлялся, словно откусил бутерброд, на котором вместо масла был намазан скипидар. Наконец, обретя возможность говорить, «папенька» выдал:

— Я понимаю, наши миры весьма различны, как и понятия об этикете, но не стоит задирать юбку до колена.

«Лучше пробороздить носом пол, наступив на подол», — мысленно закончила я речь за алхимика. Ну что тут такого? Я всего лишь приподняла передний край юбки так, чтобы не зацепить его. Ну, вышло чуток выше, и оказались видны ноги до середины икры. Так никто же, кроме «папеньки», не видит. Но, как оказалось, месье Глиберус был иного мнения.

— Приличные девушки ведут себя целомудренно, — проворчал он, назидательно подняв палец вверх, — глаза опускают долу, говорят лишь тогда, когда их о чем-то спрашивают, и юбок не задирают ни в коем разе.

— Хорошо, поняла. — Я чувствовала себя продавцом «Макдональдса», который всегда улыбчив, понятлив и все схватывает на лету, каким бы самодуром ни был клиент.

— Вот и славно. — Глиберус похлопал меня по запястью той руки, которой я за него держалась.

Больше мы не обменялись ни звуком, только ткань платья шуршала по полу. Даже таракашка перебирал лапами по паркету абсолютно бесшумно, периодически поднимая свою лобастую морду на меня и выразительно шевеля усами.

Портал больше всего напомнил мне зеркало. Большое такое, чтобы можно было без труда рассмотреть себя в полный рост, в массивной металлической раме. Только вместо отражающей поверхности — свет. Не яркий, он струился, переливался и был в каком-то постоянном, одному ему ведомом, движении.

— Это портал перехода? А почему в раме?

Фирселий оказался на редкость словоохотливым насекомым:

— Материальная рамка нужна для того, чтобы контур заклинания оставался стабилен. Без него велика вероятность того, что при переходе тебя выкинет не в том месте, где рассчитывал появиться. — Протараторив все это, таракашка серьезно, по-командирски, прибавил: — Замри и не шевелись.

Я сначала не поняла, к чему это он, а когда по моему платью, а потом и по плечу Фирселий начал проворно перебирать лапками, орать было уже поздно. Таракан, подобно покорителям Эвереста, не остановился на достигнутом и начал штурмовать мою прическу, как неприступный бастион.