У всякого народа есть родина, но только у нас - Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы
Шрифт:
28 числа в 6 часов вечера я выставил наблюдателей во втором этаже одного дома: Дудникова и Каюкова. Сам вместе с сержантом Павловым расположился в другом доме, а мои бойцы находились кругом меня. На рассвете вижу: на бугре стоят немцы и кричат: «Рус, сдавайсь, в Волгу буль-буль». Я растерялся, не знал, что делать. Ко мне подбегают ребята из других домов и спрашивают, что делать. А Дудников и Каюков сидят на втором этаже и спуститься не могут, так как лестницу из миномета разбили. Я вижу, что остается всего 7 человек, решил идти под берег к Волге, где были накопаны окопы. Мы туда сбегаем. Немцы занимают первый и второй дом, где мы были. Мы занимаем оборону в 20 метрах от немцев и в 20 метрах от воды. Я своим ребятам не говорю, что два человека наших сидят в доме. Ребята у меня были смелые, не растерялись. У них были противотанковые гранаты. Для того чтобы им выбраться оттуда, они начинают бросать
Скоро стало светло. Немцы установили около нас пулемет. Тогда Дудников взял гранату и бросил ее в пулемет. Я сидел впереди всех, бойцы были возле меня в куче. Когда свалился пулемет, я не растерялся и крикнул: «Ура, в атаку, за мной!» Погибать не хотелось, и пропустить немцев нельзя было. Побежал впереди. Когда подбежал к дому, где были немцы, они туда заползали на карачках, за стены. Мы их забросали гранатами. Вижу, что и в другом доме тоже лазают немцы. Тогда я, не говоря никому ни слова, подбежал к первому дому, в котором мы раньше находились. Я знал, что на втором этаже у нас были боеприпасы – трофейное оружие, которое мы во время боя поднабрали у немцев: и винтовки, и патроны. Я пробрался в этот дом. В меня начали стрелять из автомата, думая, что это немец. Дудников вовремя их предупредил. Когда я вбежал в дом, я заметил внизу две плащ-палатки, по которым я и взобрался кверху за оружием. Немцы оказались за 15 метров на валу, и второй этаж, где я был, приходился на уровне этого вала. Я начал бросать в немцев гранатами и стрелять из винтовки поочередно, что попадется под руку. В конце концов, я израсходовал все запасы, и у меня не осталось ни одного патрона. Перестрелка продолжалась. Вижу, что мне надо выбираться оттуда. Я захватил с собой вещевой мешок и спустился вниз опять по плащ-палатке. Я не заметил, что немцы оставили с правого фланга пулемет. Как только я вышел на открытое место, они ударили из пулемета по дому в угол. Тогда я упал и спрятался за камень. Немцы выпустили на меня из пулемета всю ленту. Я из-под камня перелез ползком в подвал. Когда вышел оттуда, спросил у наших, где Дудников? Мне сказали, что ранило сильно Каюкова, и Дудников понес его. Мне стало очень жаль Каюкова, и я побежал в блиндаж. Прихожу – действительно наш друг лежит, истекая кровью. Увидел меня, стал просить пить, но я боялся дать ему воды, чтобы не вызвать еще больше крови. Я вышел и отправил людей с ранеными. Контузило Тупикова и Рейкова.
28 октября в 10 часов у нас осталось всего три человека: я, Дудников и Глушаков. Меня вызывает командир роты 2-го батальона 347-го полка. Я в то время оброс и носил большие усы. Он меня называл сержантом «Усатым»: «Пойди, говорит, Усатый, разведать, где находятся немцы, и узнай, какие огневые точки у них стоят». Я хотел доказать, что днем нельзя ходить в разведку – светло и все видно, но мне было приказано, и я с двумя своими людьми: Дудниковым и Глушаковым пошел в разведку. Связался с 10-м полком 37-й дивизии.
Мне показали, где находятся немцы. Я тогда поворачиваю обратно и иду доложить командиру роты Кузнецову, как обстоит дело. Относительно огневых точек я узнал, когда сидел на втором этаже и видел, как они устанавливали пулеметы и минометы на площадке. Лейтенант Кузнецов, командир роты, поручил мне идти уничтожать эти огневые точки. Я рассказал Дудникову и Глушакову, какая опять нам предстоит задача. Мы набрали с собой гранат, боеприпасов и пошли в 10-й полк 37-й дивизии. Там мы нашли 6 человек полка и одного среднего командира. Я ему рассказал, что иду выполнять поставленную передо мной задачу и просил помочь мне, прикрывая огнем. Это было часов в 12 дня. Мы посидели немного, покурили, они дали мне хороший совет. Тут я договорился со своими двумя товарищами, как действовать, снял с себя шинель и пополз вперед. Я залез на высотку, где проходила железная дорога и где была прокопана большая щель в воронке под землей. Около этой воронки стояло два пулемета. Я долез метра три до железной дороги и хотел влезть в воронку, но посмотрел в щель и заметил там немцев. Тогда я бросил сначала одну «феню», потом другую и полез к щели. Там оба немца оказались убиты. Я стал махать Дудникову и Глушакову, чтобы они подошли. Мы отобрали у немцев сумку с фотокарточками и документами, и все это запрятали под рельсы.
Дальше я стал думать, как уничтожить миномет, который был метрах в […] от пулеметной воронки. Я решил ползти опять вперед. А. Дудникову и Глушакову велел залезть в воронку и меня поддерживать огнем. Я пополз. Там действовали немецкие снайперы, и не прополз
Надо было пойти к себе в батальон дивизии и доложить о том, что мы задание выполнили. Передаю поручение с Глушаковым, чтобы нас выручали и взяли к себе. Глушаков отправился. Я не успел заснуть, как полковой инженер приходит за нами, чтобы идти в оборону охранять штаб полка, так как людей у них не хватало. Дошли до штаба полка и стали его охранять. Перед рассветом на 29 октября полковой инженер забрал нас к себе часовыми для обороны штаба. Мы там простояли до 4-х часов утра. Глушаков не возвращался с пропуском. Тогда я послал Дудникова. Мне самому уйти было нельзя, так как мне тогда могли бы приписать то, что я ушел с обороны. Дудников тоже не возвращался. Тут мне дали 20 человек людей и приказали идти для обороны завода «Баррикады». В это время возвращается посыльный с нашего батальона, приносят бумажку о том, чтобы написали донесение о своем взводе и шли в расположение батальона. Я передал начальнику разведки, которому был придан, эту записку, и он отпустил меня.
29 октября часов в 11 я пришел в расположение саперного батальона. И только 30 и 31 числа мне удалось отдохнуть.
2 ноября немцы продвинулись вперед метров на 50, и капитан Рывкин мне приказывает занять оборону. Я забрал повара Белякова, старшину Черных, Баранникова, старшего сержанта Коваленко и мы впятером пошли в оборону. Мне было приказано залезть в воронку. Я пошел вместе с бойцами. Немцы находились за грудой металлических стружек, вывезенных с завода, где проходила железная дорога, а сами мы сидели с другой стороны. Тут я заметил немецкого снайпера и решил его уничтожить – переползти в воронку и оттуда его снять. Как только я вылез на железную дорогу, он меня щелкнул два раза: одна пуля разорвалась в стружках, а другая попала мне в каску и осколком ранила шею. Я полежал минут с десять, затем подозвал к себе Черных Ивана. Когда прыгал в воронку, шинель на мне вся разорвалась. Вернулся обратно. Капитан Рывкин поругал меня, зачем я туда полз, а ночью меня переправили в медсанбат.
За три дня с 26 по 29 октября было уничтожено моим взводом 87 человек гитлеровцев, 4 пулемета и миномет, убит один снайпер и один офицер. Я лично убил 25 фрицев. Награжден Правительством орденом Красного Знамени.
Из медсанбата меня отправили в полевой госпиталь, где я пролежал всего два дня, а оттуда вернулся в свою часть, где меня лечил свой фельдшер. Ранение было легкое. Теперь, когда пришло новое пополнение, я командую взводом. Взвод неплохой. Обучаю по опыту Отечественной войны.
После боя 29 октября был принят в кандидаты партии, а сейчас член партии.
Документ № 42
«…раненый, изнемогая от потери крови, продолжал стрелять»
Из беседы с Ефимом Ефимовичем Дудниковым – красноармейцем саперного взвода отдельного саперного батальона 308-й стрелковой дивизии.
Очухался немного, увидел пулемет и кинул в него гранату. Уничтожил пулемет с расчетом. Потом мы пошли в наступление. Тут ранило красноармейца Костюченко. Он, раненый, изнемогая от потери крови, продолжал стрелять в то время, как у него не действовала левая рука. Бросал гранаты в фашистов до последнего момента. Награжден орденом Красного знамени. Проявил исключительное самообладание и самопожертвование в бою. Я его перевязал. Он мне отдал свой автомат и штуки три гранаты «Фени» (Ф-1). Потом его отправили в госпиталь.
Я очень быстро использовал его гранаты. Смотрю, бегут ко мне Павлов и Каюков с мешком гранат. Я обрадовался. Мы с Каюковым были друзья, скучали друг без друга в бою. Кричу им: «Идите скорей!» «А там было пространство между домом и валом, которое простреливалось немецким пулеметчиком – его надо было пробежать. Павлов залег в камнях, а Каюков побежал, и ему попали осколки в позвоночник и в живот. Я кинулся к нему ползком, подал ему руку, вытянул немного. Затем подполз под него, положил к себе на спину, поднялся во весь рост и вынес его. Три раза ему делали перевязки, но бесполезно – он умер. Когда Каюкова ранило, он уронил свою пилотку, и я отдал ему свою, а надел каску. Потом я решил вернуться и найти пилотку, так как в каске мне было неудобно. Тут разорвалась мина, и меня оглушило так, что я несколько дней плохо слышал.