У зеркала
Шрифт:
–– Я виновата перед тобой, Алёша.
–– Чем?
–– Тем, что из-за меня в твоей семейной жизни появилась какая-то ложь.
Он делает глубокую затяжку. Он не знает, что сказать на это.
Он не знает, что этим он уже всё сказал
–– Стадник, Стадник, где ты был?
–– А ты?
А я была замужем за Борюсиком Бубенцовым. Может быть, ты даже помнишь его. А может, и нет. Это неважно. Он всплыл после выпуска, когда вы все куда-то запропастились.
Очень странно, прожив много лет в гуще толпы, вдруг оглянуться и увидеть, что вокруг тебя пустота. Не затишье, а именно пустота. Детский сад, улица, школа с пионерлагерями, спортивными праздниками и металлоломом, институт со стройотрядами, поездками, научными кружками, пикниками, гитарами – всё это прошумело как торговая
Однажды, когда я только закончила первый класс, перед нашими домами для чего-то сложили большие трубы. Кто-то из наших придумал пролезать сквозь них. Я залезла довольно бодро, но когда проползла несколько метров, и темень обступила меня, стало настолько страшно, что я вдруг поняла, что самой мне отсюда не выбраться. Выход – яркая точка впереди – показался мне недосягаемым. Умом я понимала, что труба, в которую я только что влезла, и та, в которой нахожусь сейчас, – одна и та же. А раз так, то нет никаких причин, что помешали бы мне добраться до выхода. Но я не могла сдвинуться с места, потому что всё моё существо сковал страх. Мальчишки стали кричать мне, их голоса в трубе были оглушительно громкими. А у меня не было сил откликнуться, даже шёпотом. Спас меня Юрка Григорьев. Он залез в трубу и начал своей головой весело толкать меня в задницу, приговаривая: «У-шу-шу, у-шу-шу! Щас полж… откушу!» Тогда чувство стыда пересилило страх, и я всё-таки выбралась. А выбравшись, навешала этому Юрке по шеям. В младших классах я была крупнее многих мальчишек, и некоторые меня очень даже побаивались. Но что меня больше всего поразило в тот день – так это то, что я и не подозревала, что способна впасть в такую панику, пока не влезла в эту проклятую трубу.
В этой истории как в капле отражается моя жизнь в первое время после диплома. И Борюсик – ни дать ни взять Юрка Григорьев того периода. Как только он оказался рядом, моя паника мгновенно исчезла. Но радость, связанная с этим, продлилась лишь несколько секунд! В качестве первого свидания он пригласил меня в театр. Поднимаясь ко входу, я неловко шагнула и растянулась на обледенелых ступенях. А он, глядя, как я барахтаюсь среди обтекающей нас публики, пробормотал: «Ну, вот и познакомились». На ноги я встала уже мегерой. Ему доставалось за всё: за немытую обувь, оставленную в прихожей, за привычку съедать после обеда ложку сахарного песка, запивая её водой, за прочитанные газеты, торчащие колом в углу, и просто за то, что он есть, вот такой, и всегда болтается рядом. Да что там газеты! Когда я узнала, что во мне зарождается новая жизнь, я всерьёз задумалась об аборте. Но – слава богу, до этого не дошло. В какой-то момент я поняла, что у меня будет хороший ребёнок. Может быть, я втайне надеялась, что его присутствие поправит наши отношения? Не знаю, не помню. Только с его рождением стало ещё хуже. Всё, что мне было противно, стало ещё противнее. А кроме того, появилось очень много всякого нового, по-новому противного, и это становилось уже невыносимым. И ещё: нас стало двое против одного. Осознав это, я совсем распоясалась. И в очередной раз, когда я не находя себе места металась по комнате, а он лежал на диване, заложив руки за голову, и приговаривал с улыбочкой: «Ну, я зна-аю, Любовь Серге-евна, что в гневе ты прекрасна!» – я уложила Мишку в коляску, побросала туда кое-какие шмотки и убежала от него. Я пробежала с коляской до родительского дома – почти через весь город, что называется, на одном дыхании. Это тоже было открытием: раньше я не знала, что во мне может быть столько силы и злобы. Когда на следующее утро папа осмотрел коляску, он присвистнул и сказал: «Ты что же, так и шла всю дорогу?» Оказалось, что коляска всё время была на тормозе, а я этого даже не заметила.
Несколько дней я жила у родителей, и они уговаривали меня вернуться к нему. В конце концов я уступила, и мы отправились вместе – так уж они хотели о
Скажи: здорово, что в этом Нефтекупино нет настоящей гостиницы. Представляешь, как унизительно было бы шмыгать, словно школьники, друг к дружке по коридору, стараясь не попасться на глаза бдительной надзирательнице! А она всё равно постоянно хмурилась бы на нас, ничего не видя, но зная наверняка, что мы – злостные нарушители. Ведь мы были бы злостными нарушителями, правда?
Ой, Стадник, как ты очаровательно улыбаешься. Хочешь чего-нибудь выпить? Там, в холодильнике, есть «Фанта». По глоточку? Ой, как…
–– Ой, как вкусненько!
Рыхлый свежий снег, и я качусь по нему на лыжах. А склон всё круче. Всё больше захватывает дух. Наконец склон уходит обрывом вниз, и я лечу. Верхушки сосен подо мной как бело-зелёные облака. Колючие горячие льдинки касаются моих щёк. Подбородка. Шеи. Губ… Ах, это ты, дорогой. Который час? До вахтовки ещё целых два часа. Ну, кто же так… Хочешь, я покажу, как? Я знала, что тебе понравится.
Как хорошо здесь кормят! Не то, что у нас в институте. Я так проголодалась – кажется, съела бы всю эту раздатку. Как успехи? О, у меня замечательно. Азимов будет доволен. Думаю, что в унитазе его уже не утопят. В каком унитазе? Да… Как-нибудь позже расскажу. А у тебя? Что? Прямо-таки заявка на изобретение? Да талантливый ты мой! Погоди… Ну, погоди: у тебя воротник замялся. Вот так! Во-от, теперь порядок. Завтра воскресенье. Что делаем? Ты? Меня? Приглашаешь? На рыбалку? Вот это да. Никогда не была на рыбалке, тем более зимой. А мы не замёрзнем?
«Ловись, рыбка, большая и маленькая!»
«Мёрзни, мёрзни, волчий хвост!»
Ой, что с моим хвостом! За сутки не отогреть. А ты ничего не путаешь: это можно есть? Кстати, кошки здесь, кажется, нет… Ну, чего ты! Больно же…
И совсем не больно.
Если бы это был наш дом, я первым делом поменяла бы тут обои. А ты? Что? Ты хочешь завтра же опробовать свою идею? Прямо на производстве? Ах ты, мой головастик! А позволят?.. А я тебе помогу. Я читала: если сразу двое попросят… Ну, Его… Ну, Бога! Так вот, если сразу двое – то всё сбудется. Нет, не так. Они должны при этом… Ну, это… Ну, какой же ты!.. Ну, конечно! Да Да! Да, дорогой! Ой, здо… Ой, хорошо. Ой, как здорово!..
Ты не забыл при этом просить Его? Ну, чтобы сбылось. Что? И так сбудется? И то правда.
Ну, и как твои испытания? Что: нет? Боже, целый день без тебя – и всё зря! Как? Обещают в среду? Ну, умница. Иди, мой руки. А я целый день копаюсь в бумажках. Скукотища! Но шефу должно понравиться, что я накопала. Как тебе рагу? Успела вот. Да! Слушай, а ты никогда не пробовал вырезать волосы? Ну, там… А давай попробуем. Да прямо сейчас! Ну, почему «дура»? Ой, что ты делаешь! Что ты де… А ты, оказывается, хулиган. Куда это «пойдём»? Вырезать волосы? Что это ты выдумал? Зачем тогда я говорила? Да вот для этого самого и говорила. Ой, кончай. Конча-ай! Учти: свалим вазу – придётся платить. Командировочных не хватит!
А что это мы нынче так поздно? Ездил на станцию? За билетами? Уже? Как летит время…
Ну, здравствуй, город родной. Слушай: а ты можешь как будто приехать завтра? Посмотришь, как я живу… Ура. Да, это здесь. А ты где? Ого, совсем в другом районе. Вот видишь: не приехал бы ко мне – сроду бы не знала. Тебе потереть спинку? Да ладно уж, давай. Всё-таки какой он противный, этот вагонный запах! И как будто всё продолжает качаться… У тебя тоже так? Как славно нас качает… Покачивает… Укачивает…
Азимов обещает орден. Хожу счастливая! Все кафедральные дамы завидуют. Чему завидуют – сами не знают (ордену, наверное). А если б узнали – вообще лопнули бы. Я ведь даже сама себе завидую. Да! А ты? Оформил свою заявку? Вчера полдня бегала в твоём корпусе по коридорам. Но на тебя так и не наткнулась. А как далеко ещё до субботы! Дождусь ли?
За окном капель.. Первая капель в этом году. На окне – ветки мимозы в лабораторных стаканах: кафедральные мужики разорились. Шампанское купили мы сами. Мы так всегда поступаем: надо жалеть мужиков, их ведь у нас всего двое.