Убегающий от любви (сборник)
Шрифт:
— Кто? — не поняла Лида.
— WASP — White Anglo-Saxon Protestant, — объяснил Старков. — Жуткие зануды! Потом она страшно испугалась и прямо от меня, кажется, побежала в ЦРУ…
— А разве в Америке тоже стучат? — удивилась Нинка, в очередной раз вернувшаяся с воздуха.
— Вау! Так стучат, как в доме во время ремонта!
Весь ужин он смотрел на Лидию Николаевну с нескрываемым вожделением, и она всячески корила себя за то, что надела платье с глубоким вырезом.
«А ведь я тебя предупреждала!» — ворчала Дама.
«Нормально, — успокаивала Оторва. — Тебе
«Ничего приятного! У этого Майкла ухмылка сексуально озабоченного тинейджера!»
«А по-моему, у него очень милая детская улыбка…»
Нинка объявила, что у нее страшно болит голова и что Костя отвезет ее, а потом сразу вернется за ними. Оставшись вдвоем, они еще долго разговаривали. Майкл рассказывал, как страшно испугался, когда после ареста отца к ним ввалились с обыском и перерыли всю квартиру в поисках запрещенной литературы. Он даже стал заикаться, и вылечили его только в Америке — старенький логопед из военной еще эмиграции. У него на стене в кабинете висел портрет генерала в очках — Власова.
— Теперь я заикаюсь, только когда очень в-в-волнуюсь! — с улыбкой сказал Майкл и под столом положил руку ей на колено.
«Пощечину! Дай ему пощечину!» — заголосила Дама.
«Зачем? Тебе же нравится!» — хмыкнула Оторва.
— Значит, сейчас вы волнуетесь? — спокойно спросила Лидия Николаевна.
— К-конечно! — рассмеялся Старков, и его теплая ладонь осторожно двинулась дальше.
— Уберите руку! — тихо приказала Лидия Николаевна.
— Почему? Я же вас люблю! Давно. Вы же знаете.
— Нет, не знаю. Надеюсь, Эдуард Викторович тоже не знает.
— Надеюсь, — помрачнел Майкл и убрал руку.
— Скажите, Майкл, что происходит у вас с моим мужем? — очень серьезно спросила она.
Эта серьезность происходила, наверное, от стыда и недовольства собой, потому что на том месте, где побывала его ладонь, остались теплые благодарные мурашки.
— Эдуард, к сожалению, не может понять, что теперь время цивилизованного бизнеса.
— Он очень переживает из-за порта.
— Вы, русские, странные люди. Переживать надо из-за другого. Вот я переживаю из-за того, что совсем вам не нравлюсь. — Майкл отхлебнул вина и внимательно посмотрел Лидии Николаевне в глаза. — Я правильно вас понял?
— Я замужем, — вытерпев его взгляд, ответила она.
— Вы просто как наши воспихи! Они, конечно, изменяют мужьям, но потом очень переживают.
— Мне эти переживания не грозят.
— Жаль. А Эдуард просто не умеет управлять портом. Это может плохо кончиться, и я этого никогда не допущу. Я вложил в дело слишком много денег.
Когда они покидали ресторан, за стойкой хлопотал совершенно другой бармен. Костя довез их, лихо вписываясь в извилистые повороты. Казалось, машина мчится не по шоссе, а скользит, словно по монорельсу, по белой разделительной полосе. Лидия Николаевна, поблагодарив за ужин, направилась в свой номер, а Майкл остался около машины и о чем-то заговорил с телохранителем.
Она была немного пьяна, возбуждена, хотела перед сном поболтать с Нинкой, но дверь подруги оказалась заперта, и на стук никто не откликался. Огорченная, Лидия Николаевна долго сидела на балконе, прислушиваясь к странным таинственным звукам, какие может рождать только сонное море. По телу блуждали нежные безымянные воспоминания, вызывавшие в душе умиротворяющую тоску. Потом она легла в холодную и чуть влажную постель, но спать не хотелось. Лидия Николаевна дочитала книжку, закончившуюся, как всегда, сногсшибательной свадьбой героев, выключила ночник и уже почти задремала, когда скрипнула дверь. Она открыла глаза: на пороге — совершенно голый — стоял Старков и улыбался с детским лукавством. В свете заоконного фонаря его тело напоминало вырезанного из черного дерева языческого идола, а готовность к любви поражала могучей заблаговременностью.
— Вы с ума сошли! Уходите сейчас же! — почти закричала она. — Если Эдуард Викторович узнает…
— Не узнает. Я заплатил Косте.
— При чем здесь Костя?
— Не бойся! Никто ничего не узнает! — Он медленно подошел к кровати и встал на колени. — Нам будет очень хорошо. Очень!
— Я закричу!
— Обязательно закричишь! Я обещаю…
— Нет! — Она с размаху ударила его по лицу.
Он поймал ее руку и поцеловал.
«А он нахал!» — возмутилась Оторва.
«Заткнись, дура!» — совершенно Нинкиным голосом ответила ей Благонамеренная Дама.
Старков в самом деле оказался необычайным постельным искусником, обладающим почти спортивной сноровкой, и поначалу Лидия Николаевна чуть не потеряла сознание от неведомой прежде остроты содроганий, но ближе к утру она испытывала уже тошнотворное состояние человека, объевшегося деликатесами.
— Ты не разочарована? — спросил Миша во время недолгого тайм-аута.
— Я устала, — ответила Лидия Николаевна.
Светало, когда Старков, еще раз основательно продемонстрировав свою неутомимость, поднялся с постели и пошел к двери. На минуту он задержался у зеркала и, с восхищением оглядев себя, игранул могучей грудной мышцей. Лидии Николаевне стало так стыдно, так горько и противно, как никогда еще в жизни.
— Ничего не было! Запомни: ничего не было! — прошептала она.
— Конечно, ничего! — ответил он, озирая ее с тем профессиональным удовольствием, с каким, наверное, легкоатлет смотрит на планку, которую долго не мог преодолеть и вот наконец взял.
И вышел.
В ту же минуту она бросилась под душ, пустила горячую воду, почти кипяток, и долго смывала с себя случившееся. Ей казалось, если его остропахнущий спортивный пот впитается в кожу, Эдуард Викторович обязательно почувствует и обо всем догадается.
К завтраку она вышла поздно.
— Ну и зря! — сказала Нинка.
— Что — зря? — похолодела Лидия Николаевна и со стыдом ощутила свою жаркую женскую натруженность.
— Не далась такому мужику! О чем на пенсии вспоминать будешь, неуступчивая наша?
— Ты его видела?
— Ну да! Я как раз вернулась, когда он уезжал. Плакал, как ребенок, говорил, что в Америке таких верных жен нет…
— А ты? — спросила Лидия Николаевна, краснея. — Как ты?
— Что я? Качели… — угрюмо ответила Нинка.