Убей или умри! Оскал «Тигра»
Шрифт:
Смотрю на часы. Пора собираться. Зная местность и понимая опасность всей этой затеи, решаю, что необходимо иметь запас времени.
Пока, не торопясь, готовимся к выходу, подходит чуть протрезвевший Нойманн.
— Удачи вам, ребята.
— Тебе того же.
— Я думаю, нам всем она пригодится, — грустно замечает Нойманн.
Остается доложиться капитану Калле, но в избе ни его, ни ординарца не нахожу. Проходящий мимо солдат сообщает, что командир роты «практикуется» неподалеку. Направляюсь на поиски и вижу столпившихся пехотинцев. Спрашиваю рослого рядового:
— Что тут происходит?
— Лазутчика поймали, — равнодушно отвечает тот, — сейчас расстреляют.
Лазутчиком оказывается бородатый дед лет шестидесяти в рваной заношенной рубахе–косоворотке. Откуда он тут взялся, и где его нашли? Дед стоит, прислонившись к белой покрашенной известью стене, затравленно глядя на нас. Под правым глазом у него расплывается лиловый синяк, из носа на бороду течет кровь. Трое пехотинцев держат его на мушке, а капитан Калле, лениво ковыряясь спичкой в зубах, смотрит на заходящее солнце, будто ничего его больше не волнует. Подхожу к нему:
— Что тут происходит, герр капитан?
— Курт? — отрывается от своего медитативного занятия капитан. — Ты еще не отправился?
— Вот, пришел доложить.
— Хорошо, — произносит капитан, изучающе рассматривая «лазутчика». — Вот, видишь, какого фрукта наши ребята выловили.
— И кто он?
— Лазутчик, конечно. Разве не видно?
Честно говоря, видно не было. Обыкновенный русский мужик, деревенщина. Лицо, покрытое сеточкой морщин, спутанная борода, руки типичного крестьянина — обыкновенный сельский житель, избежавший мобилизации в силу возраста и чудом выживший в этой бойне. Хотя, как тут узнаешь…
— Я бы его допросил, конечно, — говорит, обращаясь ко мне капитан, — но их языка не знаю.
Он медленно расстегивает кобуру и достает «люгер». «Лазутчик», заметив его действия, принимается истово креститься, шепча молитвы на своем языке.
— Вот ты, Курт, снайпер, — продолжает Калле, — но и я кое–что могу. Смотри на его правый глаз.
Капитан быстро поворачивается спиной к мужику, расстояние между ними метров десять. Калле усмехается, подмигивает мне. Резко обернувшись, он вскидывает руку и стреляет.
Пуля вошла старику точно в правый глаз, выбив затылок, и разбрызгав мозги на белую стену. Дед еще секунду стоит с отрешенным лицом и заваливается боком на землю. На стене расплывается большое красное пятно.
— Как? — спрашивает меня капитан.
Что могу ему сказать? Что только что стал свидетелем очередного бессмысленного убийства? Что мы увидели еще одну жертву этой безумной войны? Мало нам смертей?! Но говорить этого я не стал, смалодушничал:
— Меткий выстрел, герр капитан.
— Знаю, — самодовольно отвечает Калле, засовывая «люгер» обратно в кобуру. — Уберите эту падаль, — обращается он к солдатам, и те, взяв труп старика за ноги, тащат его к канаве. Кровь выливается из огромной дыры в затылке, оставляя широкий след на песке.
— Слушаю тебя, — говорит Калле, закуривая сигарету. Складывается впечатление, что он уже забыл о хладнокровном расстреле.
— Мы с Земмером уходим на позиции и ждем вашего наступления. Цели — пулеметные гнезда, командиры артиллерийских расчетов, сержанты и офицеры.
— Отлично.
— Разрешите идти, герр капитан?
— Да–да, иди, — равнодушно машет рукой Калле.
Глава 6
С наступлением темноты отправляемся в путь. Земмер явно волнуется. Я понимаю его состояние — он боится ударить передо мной лицом в грязь.
Часовые заранее предупреждены, и мы без проблем пробираемся к нашим бывшим позициям, занятым теперь русскими. Снова чувствую охотничий азарт, и все переживания отходят на задний план. Мы делаем важное дело, и, не скрою, приятно ощущать себя в некоторой степени незаменимым человеком. Мы с Земмером не просто винтики в огромном механизме. Мы важная деталь этого механизма — специалисты, выполняющие сложную боевую задачу. По крайней мере мы с ним не пушечное мясо.
Минные поля и противотанковые заграждения мы обходим стороной, углубляемся в лес. Я уже неплохо в нем ориентируюсь. Специально беру чуть левее, стараясь выйти прямо к тому месту, которое наметил на карте. Если я прав, то там русские действительно окажутся у нас как на ладони.
Вся затея фон Хельца отдает нехорошим душком, но что мы можем поделать? Раз уж послали нас на бойню, то надо хотя бы попытаться снизить число потерь среди солдат вермахта. А кто, как не я и малыш Земмер сделают это?
Иду впереди, внимательно вглядываясь перед собой. Земмер старается двигаться со мной след в след. По моим подсчетам, до позиции мы должны добраться часа за три. Стоит душная ночь, светит яркая луна. Я бы с удовольствием сейчас шел под дождем, так нас труднее заметить. Проходим больше половины пути, и пока удача сопутствует нам.
Соблюдаем полную тишину, идем молча несмотря на то, что пока еще передвигаемся по «своей» земле. Что ни говори, а природа здесь великолепная, если смотреть на нее со стороны. Есть что–то прекрасное в ее дикой, неухоженной красоте. У русских не бывает полумер. Если мороз, то градусов за тридцать, если жара, то иссушающая. Если болота, то непролазные, и тучи жужжащих комаров в качестве довеска. Европейцу, привыкшему к умеренному климату, сложно в этих местах.
Вспоминается осень сорок первого года. Мы тогда упорно выбивали русских, но сама природа встала им на защиту. Наше триумфальное продвижение вперед тормозила именно окружающая среда, а вовсе не жалкие разрозненные кучки драпающих иванов. Дикие ливни размывали дороги, которые и без того были в отвратительном состоянии. Танковые колонны растягивались на многие километры, горючее заканчивалось, машины глохли на обочинах. Солдаты стаптывали сапоги, плетясь по бескрайним русским полям. Нас изматывала жара, сменяющаяся дикими ливнями. Тот, кто не тащился долгие часы под проливным дождем по скользкой русской дороге в облепленных глиной тяжеленных сапогах, да еще в полной боевой выкладке, никогда не поймет меня.