Убежал
Шрифт:
Рыжик, слыша его просительный и боязливый шёпот, ликовал.
– Гуляйка! Милая собака! Небось, ты вот меня за три целковых не продашь? а? У, ты!..
Савелий понурил голову и стал тыкать палкой в землю. Рыжик продолжал:
– Друг ты мой, Гуляй! Собака ты, но супротив тебя человеку не устоять. Душа у тебя есть. Жалеешь ты меня? Вижу, жалеешь! потому - и я ведь собака...
– Собака и есть!
– вдруг вскинул головой Савелий.
– Ну?
– Собака, мол, и есть! Тебя честью просят, не подводи человека, а ты своё. Чёрт паршивый!
Рыжик не ожидал такого взрыва, не приготовился к нему и был поражён им.
– А как не хочу?!
– нашёл он вопрос.
– А, так я тебя силком засуну али в полицию сведу. Понял? Ты что думаешь? Мне, брат, всё равно. Я Мишку Косого прошлый раз отправил. И очень были мной довольны. Что я могу делать, коли с вашим братом сладу никакого нет!
Савелий воодушевился. Он почувствовал на своей стороне силу и ещё что-то, поддерживавшее его.
– Дурак, говорил тебе - лезь! вон обход едет! слышь? Лезь, чёрт! заберут! А то сам сейчас засвищу! Ну!..
Но Рыжик не полез. Он почувствовал, как что-то горячее и удушливое хлынуло ему из груди к горлу, крякнул, заскрипел зубами и вдруг истерично закричал:
– Не хочу! Не лезу! Гуляй! Пшёл сюда! Я - твой хозяин! Гуляй! давай воровать! Смотри, солдат, тащу! Хочу доску спереть у тебя, солдат! Что ж ты меня не хватаешь?! а? Ну, свисти! Свисти, подлец! Мерзавец ты! Узы его, Гуляй! Рви его!! рви его, Иуду!!.
Рыжик пришёл в исступление. Он начал дико кричать и, вцепившись в шею собаке, пытался бросить её на Савелия.
Собака громко завыла, вертясь в его руках, и вдруг вцепилась ему в ногу.
Дико вскрикнув, Рыжик, как сломанный, свалился на землю и, воя, как волк в капкане, стал кататься по ней.
Разозлённый Гуляй метался вокруг него, пытаясь вцепиться ему в горло, а солдат растерянно стоял и, нелепо размахивая палкой по воздуху, резко свистел, закинув голову в небо.
Послышался топот лошадей, и на пустырь выехали две серые конные фигуры.
– Что такое?
– торопливо спросила одна из них, спрыгивая на землю и обращаясь к Савелию, ещё не успевшему перестать свистеть.
Савелий тупо оглянулся на Рыжика, откатившегося к стороне. Над ним уже склонился другой полицейский и поднимал его с земли.
– Что за шум? Ну!
– повторил свой вопрос полицейский, встряхивая Савелия за шиворот.
– Человек пришёл...
– забормотал Савелий.
– Пришёл и прёт доску. Я, значит, и засвистел... Господи!..
– вздохнул он убито.
– Человек пришёл!..
– передразнили его и, сунув кулаком в лицо подведённого Рыжика, слабо всхлипывавшего, добавили: - Разве это человек? У ты, м-морда! Веди его!
Савелий неопределённо махнул рукой и не тронулся с места.
– Веди его, говорят!
– крикнули ему.
Тогда он подошёл к Рыжику и, взяв его за рукав, глухо сказал:
– Пойдём!
– Смотри, чтобы не убежал!
– напутствовали его полицейские и, сев на лошадей, скрылись в ночной тьме.
Рыжик шёл и молча всхлипывал, то и дело наклоняясь, чтоб дотронуться до ноги.
Шли какой-то пустынной улицей, среди заборов, из-за которых на улицу простирали свои голые ветви уродливые деревья. Улица была узка, и ветви висели над ней частой сетью. Казалось, что много длинных и тонких рук протянулись друг к другу и пытались сцепиться в крепком рукопожатии, но ветер, качая их, не позволял им сделать это, и деревья тихо и жалобно скрипели. Сквозь узоры ветвей видны были фатально плывшие в небе тучи, и их медленное, тяжёлое движение было так тоскливо и бесцельно.
Вдали виднелись тёмные силуэты каких-то построек, и жалкие огоньки фонарей, мерцая кое-где средь них, делали ночь ещё тоскливей и мрачней.
– Вот тебе, проклятый!
– радостно взвизгнул Рыжик, взмахнув рукой в воздухе... И вслед за его визгом раздался жалобный визг Гуляя.
Савелий остановился.
– Что это ты собаку-то?..
– угрюмо спросил он, посматривая искоса на Рыжика.
– К-камнем тррахнул! Попал хорошо. Что, дьявол, воешь? Вой, вой! Я выл. И ещё бы завыл, но больше голосу нет.
Рыжик захохотал дробным, металлическим смехом и грузно опустился на землю.
– Дальше я не пойду. Устал я и иззяб. Здесь я издохну. Дальше ни-ни! будет.
Он вытянулся на земле и замолчал, скорчившись в странный, лохматый ком.
Савелий тоже стал, молча оперся на палку и уставился на него глазами, переминаясь с ноги на ногу и желая сказать что-то.
Где-то неподалёку приютился Гуляй и тихо взвизгивал.
Минута за минутой, медленные и тяжёлые, проходили в молчании и точно камнями ложились на Савелия. Он, стоя над Рыжиком, сопел и, сгибаясь над ним, наконец, осторожно дотронулся до его плеча.
– Пойдём, брат!
– сказал он, точно выдавив из себя эти два слова.
– Куда?
– не поднимая головы, спросил Рыжик.
– В участок, - тихо прошептал Савелий.
– Н-не хочу!
– двинулся Рыжик.
– Не могу. Бывал уж я там... А ты пошёл прочь. Пошёл прочь!
– звонко выкрикнул он, садясь на земле и показывая рукой куда-то вдаль.
– Пошёл!
– настойчиво повторил он, видя, что Савелий не двигается с места.
– Не могу я уйти, - заговорил Савелий, вздыхая.
– Невозможно это. Нужно тебя представить. Ты не сердись на меня, брат! Что ж такое? Там тепло, и сыт будешь. А то вон ты какой больной. Помрёшь ещё на улице где. Разве долго?
– Э-эх ты, Иуда!.. Иуда ты предатель! Товарища продал! Как собаку бы тебя камнем хватил, но сил нет. Оз-зяб я... и хвор, это верно. А хватил бы... ох, как бы хватил, кабы сила! Но ты... подлец!
– И Рыжик снова вытянулся на земле.
– Эх, брат!
– заговорил Савелий.
– Непонимающий ты. Какая наша жизнь? Волчья жизнь! Хорошо это? Ну скажи! Вот то-то!
– уверенно кончил он, видя, что Рыжик молчит.
– Рад я, что могу по-человечески пить, есть, а ты всю жизнь мог мне нарушить... Ну, вот оно и вышло так...
– И он снова замолчал, не умея сказать, как это вышло.