Убежище 3/9
Шрифт:
– Можно и так сказать, – отвечает он. – Не взрослеют. У них, как правило, не работает та область мозга, которая отвечает за рост.
– А как же… – кажется, сейчас я скажу еще одну глупость, – …а когда они стареют, они тоже остаются такими?
У него на губах снова появляется та ухмылочка. Циничная и какая-то…
– Они не стареют, – весело говорит он. – Не успевают.
Я наконец выхожу из ада. Здесь, снаружи, пустынно и очень шумно. Мрачный сентябрьский дождь исступленно стегает прозрачными своими хлыстиками
По щиколотку утопая в грязи, я иду к шоссе. Зонта у меня нет. Зачем я туда иду? Ждать под таким ливнем автобуса практически невозможно…
Но возвращаться туда, в интернат, – невозможно совсем.
К тому времени, как я добираюсь до остановки, дождь немного стихает. Теперь он моросит нудно, настырно и безнадежно. Теперь он – как ноющая боль в животе, про которую думаешь, что она не кончится никогда.
XIV
ДЕТЕНЫШ
– Петр Алексеич!
– М-да?
– Петр Алексеич, а можно, я его буду Ваней называть, новенького мальчика?
– Зачем?
– Ну, я знаю, конечно, что это не его имя… Но очень уж он на внучка моего похож – а того Ваней зовут… Можно?
– Да зовите как хотите. Ему это, я думаю, решительно все равно.
– Спасибо, Петр Алексеич.
– Ну, здравствуй, Ванюша!
XV
ДЕТЕНЫШ
Костяная вернулась в дом. Из заготовленного еще накануне теста стала лепить пирожки – для Мальчика.
– Интересно, какие он больше любит? – прошамкала она себе под нос. – С повидлом или с мясом? Наверное, с мясом… Мясцо-то, оно вкуснее…
Она потянулась к миске с фаршем, ткнулась длинным носом в желтовато-красное, ароматное.
– Свеженькое еще…
Разложив пирожки на противне и засунув их в печь, Костяная уселась рядом с Мальчиком.
Она смотрела на него долго, не отрываясь.
От этого взгляда – и, может быть, еще от запаха горячего масла, мяса и сдобы – Мальчик проснулся.
– Ну, здравствуй, Ванюша.
Мальчик посмотрел на старуху, на мутно-белую кость, торчавшую у нее из-под юбки, и беззвучно заплакал. Не сон. Значит, все это вовсе не сон.
– Я… где я? – пропищал он сквозь слезы.
– В нашем лесу, Ванюша, – ответила Костяная. – Пирожок хочешь?
– Я не Ванюша!
– Ну, давай я буду называть тебя Сынок, – сказала старуха. – Или Детеныш. Или, может быть, все-таки Ваня? Ванюша, а? Как тебе больше нравится? А ты зови меня мамой.
– Вы не моя мама.
– Да так ли уж это важно? – ласково прошамкала Костяная. – Здесь все дети называют меня мамой.
– Вы мне не мама! Не мама! – закричал Мальчик. – Где моя мама? Когда она меня заберет? Я хочу к маме!
– Твоя мама отдала тебя нам, – сказала старуха. – Она не собирается тебя забирать. Да ты не плачь, не плачь, сынок. Вот – хочешь пирожок? Вкусный. Только что испекла. Не плачь. Тебе будет здесь хорошо. Мы научим тебя жить по нашим законам. По нормальным, не по людским. Мы научим тебя всяким фокусам и чудесам, детеныш. Не плачь. Здесь очень интересно. И весело. Я познакомлю
Костяная открыла скрипучую дверь и вывела Мальчика на порог.
– До обеда, если хочешь, погуляй, – сказала она. – Но только смотри, не уходи далеко. Потом, как пообедаем – я тебе сама все покажу. Да, и пожалуйста, аккуратнее! Не споткнись, не сломай себе чего-нибудь. Ты нам нужен целеньким… Здоровеньким… А то туман здесь бывает, знаешь, какой – сам черт ногу сломит! Что поделаешь… Такой климат… Такая местность… Эх, такая жисть…
Заборматывая последние слова, Костяная удалилась обратно в дом.
Мальчик отошел на несколько шагов от избушки и действительно сразу оказался в сером, холодном облаке тумана. Огляделся по сторонам – почти ничего не видно.
Осторожно, маленькими шажками, вытянув перед собой руку, он пошел вперед. Вскоре рука прикоснулась к чему-то твердому, шершавому. Забор. Мальчик подошел поближе и пригляделся. Забор этот был сделан из непонятного материала. Совершенно точно – не из дерева. Из каких-то странных грязно-белых палочек, склеенных между собой. Палочки были разной длины и толщины – от совсем коротеньких и тоненьких, размером с детский пальчик, до больших, странно изогнутых, как ноги в коленках, как ноги в коленках, как… кости!
Мальчик пронзительно, по-девчоночьи взвизгнул. Кости. Человеческие кости. Забор из человеческих костей.
Суетливо спотыкаясь, он пошел вдоль забора. Где-то здесь должен быть выход. Должно быть что-нибудь вроде калитки… вот. Вот она.
Туман тем временем стал еще гуще. Мальчик вслепую нащупал что-то – не то ручку, не то дверной засов – и дернул. Закрыто. Дернул еще раз, содрогнувшись от смутного омерзения, – ручка была обтянута сверху чем-то холодным, гладким и… мягким, что ли. Какой-то кожей необычной выделки… Дверь по-прежнему не открывалась, но, как показалось Мальчику, все же немножко подалась.
Он обхватил ручку плотнее (указательным пальцем нащупал на ее кожаной поверхности какой-то выпуклый, твердый кружочек – кнопка? Нет, не кнопка… А рядом еще один кружочек, поменьше, и еще…) и стал трясти и дергать изо всех сил.
Что-то хрустнуло – и калитка с визгом и стоном распахнулась, а холодный гладкий предмет остался у мальчика в руке. Довольно тяжелый предмет. Машинально он поднес его к глазам, чтобы получше рассмотреть.
Это был отломанный кусок человеческой ноги – колено и все, что ниже. Зеленоватая безволосая кожа. Черные, короткие – почти круглые – ногти. Это было здесь вместо засова…
Мальчик молча выронил обкромсанную конечность на землю и с полминуты простоял над ней, совершенно неподвижно, молча.
А потом побежал. Выскочил в распахнутую калитку и побежал что было сил – спотыкаясь и падая, не разбирая дороги, совсем ничего не видя из-за тумана и из-за едких слез, залепивших глаза.
– Ваню-ю-ю-ша! – услышал он за собой срывающийся, испуганный голос старухи.
Она бежала за ним, задыхаясь и нелепо прицокивая своей костью. Топ-тук, топ-тук, топ-тук…
– Кто-нибу-у-удь! Остановите его-о-о! Задержите его-о-о! Держите детеныша! Убье-е-ется!