Убежище чужих тайн

Вербинина Валерия

– Она хотела знать правду – я ей ее сказал, – отмахнулся бессердечный Казимир, поднимаясь с места. – Мой совет – если не можете выдержать правду, то не стоит заниматься ее поисками…

И, сочтя, что он уже сообщил достаточно, Казимир отвесил гостье короткий поклон и с достоинством посеменил к двери, заложив большие пальцы рук за пояс. Но, к неудовольствию Казимира, Амалия последовала за ним.

– Дядя, скажи, что ты думаешь обо всей этой истории?

– Я о ней вообще не думаю, – мгновенно отреагировал тот.

Через несколько шагов Амалия и ее дядюшка оказались в столовой. Завидев на столе тарелочку с тонко нарезанной ветчиной, Казимир подошел к ней и

стал поедать кусок за куском, жмурясь, как кот. Впрочем, он вообще чем-то неуловимо походил на кота: в дни бедности – на тощего, неухоженного и несчастного, а сейчас, когда все было хорошо, – на сытого и довольного собой.

– У меня сложилось впечатление, что ты знал всех действующих лиц этого любовного треугольника, – помедлив, промолвила Амалия. – Я имею в виду Сергея Петровича Мокроусова, Луизу Леман и Надежду Кочубей.

– Господи боже мой, – заворчал дядюшка, доедая ветчину и облизывая пальцы, на что он отваживался только в домашнем кругу, – да ведь это же деревня, понимаешь? Конечно, мы знали всех своих соседей на двадцать верст в округе, и слуг, и крестьян, у кого какие проблемы, кто болен и все такое прочее… – Он опустил руку и прищурился. – А чем тебя так заинтересовало дело Луизы? Уверяю тебя, ничего особенного в нем нет. Грязная история, ничуть не лучше тех, о которых вещает петербургская пресса. Взять хотя бы вчерашнее происшествие, когда прачка нарочно опрокинула чан с кипятком на соперницу, а все из-за того, что им нравился один и тот же лакей…

– Мне жаль эту девушку, – сказала Амалия, думая о сегодняшней гостье. – Я о мадемуазель Делорм. Ей будет очень нелегко…

– Ах, скажите пожалуйста! – вскричал Казимир разъехидственным тоном, театрально воздевая руки. – Подумать только, и что же с ней произошло? Ах, ну да, конечно! В ее жизни объявился безутешный отец, который жаждет осыпать ее золотом. Есть, правда, маленькая закавыка – папаша то ли убил мамашу, то ли не убил. Да какая разница в конце концов? – спросил дядюшка, резко меняя тон. – Мать она в жизни не видела, а если бы та осталась жива, то, скорее всего, наша гостья все равно бы ее никогда не увидела. Папаша, возможно, убийца, но, по крайней мере, у него есть весомые аргументы, чтобы загладить свою вину. Деньги! Много денег! А если кто сейчас скажет, что деньги – это вздор и ничего не значат в этой жизни, пусть отдаст мне все свои капиталы, до последней копеечки! Что? Нет желающих? Все сразу же притихли? – грозно вопросил Казимир воображаемую публику. – То-то же!

Закончив это импровизированное выступление, дядюшка Амалии рухнул в кресло. Он разгладил складки на халате, расправил кисти пояса и вытянул руки вдоль подлокотников, с иронией глядя на племянницу снизу вверх.

– Дядя, нельзя все мерить только деньгами, – сказала молодая женщина серьезно.

– Все – нельзя, – согласился Казимир. – Но многое – вполне можно. – Он прищурился. – Или ты всерьез думаешь, что, если наша гостья каким-то чудом выяснит, кто именно зарезал Луизу Леман, это поможет воскресить жертву?

– Ты опять передергиваешь, – терпеливо сказала Амалия. – Точнее, упрощаешь. Ты ведь прекрасно понимаешь на самом деле, почему она здесь. Несправедливость возмущает человека, а уж когда это касается кого-то из близких…

– Справедливость вообще не является условием существования этого мира, – отрезал Казимир, который сегодня, судя по всему, был настроен на боевой лад и вовсе не собирался уступать. – Прости меня, но боюсь, что с точки зрения вселенной нет никакой разницы, существует Луиза Леман или нет.

– Или ты, например, – поддела его Амалия.

– Ну и кто

теперь передергивает? – хмыкнул Казимир, откидываясь на спинку кресла. – Боже мой, ты, кажется, восприняла порыв этой дурочки всерьез. Держу пари, что ты уже собираешься ей помогать! – Амалия вспыхнула. – Да пойми же ты, она не хочет узнать правды, потому что та уже ничего не изменит. Да, я настаиваю: никакая правда ей не нужна, но вот эта неприятная иголочка, которая зовется совестью… Вот она и заварила всю эту кашу! И не Луиза Делорм по своей воле прокатилась из Парижа в Петербург – это ее неспокойная совесть притащила девушку сюда. Дальше малышка создаст видимость действий, ничего не добьется и уедет восвояси. Главное – создать видимость, чтобы у чертовой совести был повод успокоиться: ага, ты же видишь, дорогая совесть, я не сидела сложа руки, действовала, но ничего не нашла, поэтому тебе лучше угомониться и знать свое место! А виноват во всем этот дурак Мокроусов! Он всегда был кретином, несмотря на свои замашки хозяина жизни… Кретином он и умрет! Если бы он проявил хоть немного такта, то мог бы подать эту историю совсем иначе или устроить так, чтобы дочь вообще ничего об этом не узнала. Но у этого человека, – нараспев проговорил Казимир, и его глаза сузились, – просто поразительный талант из всех возможных вариантов выбирать самый скверный. И ладно бы страдал от этого он один – нет, окружающим почему-то всегда еще хуже! Ты заметила, я надеюсь, у дочери все в жизни было прекрасно, пока он не появился?

– Скажи, – не утерпела Амалия, – у тебя есть какие-то причины его не любить?

– Это был 1864 год, – придушенным голосом напомнил Казимир. – Напоминать, что было накануне? Польское восстание на западе Российской империи. А моя сестра замужем за русским, и живем мы среди русских помещиков. Каждый вечер встречались или у кого-то из соседей на вечере, или за картами, или за ужином. Среди них попадались очень даже разные люди, но думаешь, хоть кто-то из них прохаживался насчет нашего с сестрой польского происхождения или шутил по поводу того, почему мы до сих пор не удрали в Париж вместе с зачинщиками мятежа? Только один человек позволял себе такие выходки: Сергей Петрович Мокроусов, и он страшно гордился своим остроумием.

– Ты мог вызвать его на дуэль, – хладнокровно заметила Амалия и стала с интересом ждать, как именно изворотливый дядюшка попытается оправдать свое категорическое нежелание выходить к барьеру. Однако она недооценила коварство своего родича.

– Я не успел, – не менее хладнокровно парировал Казимирчик. – Это сделал твой отец.

Амалия открыла рот:

– Папа стрелялся с Мокроусовым на дуэли?

– Ну да. Твоего отца, вообще говоря, было нелегко вывести из себя, но Мокроусову это удалось.

– Я правильно понимаю, что после дуэли этот любитель шуток утратил к ним интерес?

– Скажем так: теперь он остерегался задевать твою мать и меня, зато отыгрывался на других.

– Маму? – Амалия нахмурилась. – Чем она ему не угодила?

– Адочка была красавицей, да она и сейчас красавица, – объявил Казимир. – А Мокроусов был уверен, что все женщины от него без ума и стоит ему только пальцем поманить любую, все будет как он захочет. А твоя мать его высмеяла, при всех, очень зло высмеяла. Ух, как он взбесился – надо было видеть, как засверкали его глаза! Луиза подошла что-то у него спросить, а он взял поднос с едой и швырнул ей прямо на подол нового платья. И поверь мне, это не было что-то из ряда вон выходящее – такие фокусы он проделывал постоянно. Говорю тебе об этом, чтобы ты не питала на его счет иллюзий, когда он появится.